45-й парижский фестиваль документального кино Cinema du Réel проходил в дни социального противостояния. На открытии не показали запланированный фильм “Рай” новосибирского режиссера Александра Абатурова, и не из-за "отмены" российской культуры, а из-за забастовки. Строптивые парижане перестали убирать мусор и остановили поезда; за компанию с ними встали все фестивальные площадки: Центр Помпиду, кинотеатр MK2 Beaubourg и Forum Des Images. У выходов из метро "Шатле-ле-Аль" дежурила вооруженная полиция. Но фестиваль все-таки успел показать всю программу и закрылся фильмом Абатурова.
Считается, что Cinema du Réel – ежегодный смотр лучшего во Франции кино "о реальности". Зачастую эта реальность выдумана и сконструирована так затейливо, что совсем не выглядит правдоподобно: эксперимент здесь предпочтут документу, форму – содержанию, а аберрации авторского сознания – линейному нарративу.
От актуальности тоже дистанцируются, чтобы взять время на ее осмысление. Очевидно, поэтому "Рай" – не о войне в Украине, а о якутских пожарах.
Впрочем, подозревать фестиваль в чистом формализме несправедливо: половина фильмов поднимает остросоциальные и политические темы – о рефлексиях ветеранов Вьетнамской войны, о диктатуре в Аргентине, о преступлениях парижской полиции, об эмиграции и социальном неравенстве.
энергия сырого материала важнее шлифовки
Поэтому даже гран-при разделили между фильмами-антиподами, противоположными тематически и стилистически: "Поколением кокосоголовых" (Cocnuthead generation), о студенческих протестах в Нигерии, органично смотревшимся на правозащитных фестивалях вроде "Единого мира", и "Плаванием с ЛСД" (Up the River With Acid) – камерной и эстетически безупречной рефлексией об отцовской деменции.
“Поколение кокосоголовых” конголезца Алена Кассады – коллективный портрет студентов-нигерийцев, снятый ручной камерой. Это небрежное кино, где энергия сырого материала важнее шлифовки. Нет героев, это голос толпы – режиссера интересует зарождающийся на глазах зрителя бунт против системы и конфликт поколений, предвещающий слом эпох.
В лагосском университете Ибадан, первом в Нигерии, открытом еще в колониальные времена, заработал киноклуб. Студенты смотрят "Даратт" Махамат-Салеха Харуна – фильм о криминале и коррупции в Чаде. Зал с окнами, завешанными одеялами, превращается в агору: студенты начинают дискуссию, звучат все слова-ключи, открывающие двери в новую жизнь – деколониализм, феминизм, ЛГБТ, права человека, коррупция. Так зарождаются перемены, хотя до результата еще далеко, и совсем не факт, что он достижим. Один из бывших студентов, фотограф, показывает снимки студенческого жилья, нищего и грязного: путь из университета вряд ли ведет к благополучию. Вторая часть рассказа о кокосоголовых происходит уже на улицах, в разгар движения #EndSARS (против полицейского подразделения "специальный антиразбойный отряд", творившего беспредел) – студентам предстоит проверить кокосовые головы на прочность.
Это максимально бесхитростный и визуально простой док, собранный из трясущихся эпизодов и обрывочных диалогов, демонстрирует открытость фестиваля Сinema du Réel любому виду документирования реальности, даже такому визуально несовершенному, будто бы студенческому (хотя студентов главных французских киношкол Le Frenoy и Femis, из работ которых состоит добрая часть фестиваля, учат добиваться визуального совершенства, пусть и в ущерб смыслу), и совсем не стремится ее приукрасить.
Хаттер демонстрирует какофонию в голове отца
Второй фильм, получивший Гран-при, "Плавание с ЛСД” монреальца Гарольда Хаттера, снят совсем по-другому. С помощью идеально выстроенных, очень красивых и долгих планов, режиссер погружает нас в мир своего отца, Хорста Хаттера, внешний и внутренний. Внешний ограничен домом: у отца деменция. Внутренний состоит из бессвязных обрывков мыслей. Внешний мир старого человека совсем замедлился, тогда как внутренний, прежде упорядоченный, заскакал: в начале фильма режиссер, быстрым экспериментальным монтажом соединяя фрагменты кадров и звуков, демонстрирует какофонию в голове отца, подобно Фолкнеру, описывавшему происходящее глазами умственно отсталого брата Бенджамина в "Шуме и ярости". Гарольд Хаттер наблюдает за отцом два дня – а зрителю кажется, что этот часовой фильм длится всю жизнь Хорста. Голос повествования – Франсин, жена Хорста: она читает их любовные письма и вспоминает, как весело они когда-то вместе принимали ЛСД. Над диваном с ослабевшим телом Хорста парит его некогда сильный ум, метафорой которого являются стеллажи с книгами.
Истории о членах собственной семьи, рассказанные режиссерами, – любимый формат и даже конъюнктура французской документалистики (спойлер: хотите попасть на фестиваль – сложите видеоисторию о жизненной коллизии своего дедушки, но только способ повествования выберите позатейливее). В конкурсе этого года таких фильмов было много: фильм-эссе Fucker’s Hymn американца Трэвиса Уилкерсона (о его отце-вертолетчике, убивавшем вьетнамцев и себе этого не простившем), фильм-наблюдение Un café allongé à dormir debout о неизлечимой болезни сына режиссера Филиппа де Жонкира, и дневниковое расследование Аna Rosa колумбийки Каларины Вилар, возвращающейся на родину, чтобы выяснить, почему ее бабушке, пианистке Ане Розе, сделали принудительную лоботомию.
Другая популярная тема – исследования незнакомых и по-прежнему не слишком понятных западному миру культур, наследующие этнографическому кино Флаэрти и Жана Руша. Среди таких фильмов – Аdieu Sauvage колумбийца Серхио Гуатакира Сармиенто, черно-белое путешествие режиссера на земли предков, индейского племени какуа, а на самом деле внутрь себя.
через час остается только скелет, на который претендуют хищные чайки
И "Пиблокто" петербургских документалистов, философов и биологов Анастасии Шубиной и Тимофея Глинина: они приехали с камерой на совершенно незнакомую им Чукотку в 2020 году и ничего не стремятся рассказать о ней закадровым голосом. Зрителю предстоит погрузиться в атмосферу непривычную и дискомфортную, как вода в Северном Ледовитом океане: жители затерянных деревень тянут из моря убитого кита и разрезают на части – через час остается только скелет, на который претендуют хищные чайки. Потом на месте кита окажутся морж и медведь. "Пиблокто" – это выдуманный на Западе тип истерии, якобы охватывающей арктических жителей, такого термина в чукотском языке нет. К жизни на Чукотке не подойдет ни один стандарт человека из капиталистического мира: собачья упряжь здесь вместо транспорта, а охота вместо супермаркета, так как продукты доставляют раз в год.
Всего в конкурсной программе показали 41 фильм: 20 полных метров и 21 короткометражку. То есть фильмы принципиально отличались не только жанром, но и хронометражем – от четырехминутного "Воспоминания об Афинах", открытки от легенды андеграундного кино Жана-Клода Руссо, состоящего из двух-трех (открыточных?) кадров человека, собаки и Парфенона, а также веселой греческой песни, до трехчасового аргентинского "Процесса" (El Juicio), смонтированного из 530 часов судебной хроники.
Cinema du réel игнорирует условности фестивальных регламентов и берет в свой конкурс не только премьеры. "Процесс" участвовал в берлинском "Форуме", был награжден, а также получил "Золотой глобус".
документальный боевик про супергероев-одиночек, побеждающих банду
В период правления хунты в Аргентине регулярно пропадали люди. Когда к власти, наконец, пришел президент-демократ, собранная им комиссия провела расследование и выпустила доклад на 50 000 страниц, называющийся Nunca Mas ("Никогда больше") – о преступлениях генералов. Преступники были еще живы: поэтому попали сначала под суд, который начался в апреле 1985 года, а затем на кинопленку. Это был первый подобный процесс после Нюрнберга, и на него, как на воду или на огонь, хочется смотреть вечно, особенно россиянину. Обвинителей всего двое, а защитников двадцать два: это настоящий документальный боевик про супергероев-одиночек, побеждающих банду. Злодеев-генералов изобличают их слова: “Мы должны были обеспечить безопасность и мир в нашей стране, которую компрометировали неблагонадежные элементы". Режиссер Улис де Одис посвятил этому фильму около десяти лет своей жизни. За это время другой аргентинец, Сантьяго Митре, успел снять фикшн на ту же тему и показать его на Венецианском кинофестивале. "Процессу" дали приз Cinema du Réel за гуманизм в документалистике.
в галерее актеру поставили кровать, и, проснувшись, он произнес монолог полицейского
Фильм "Я проснулся в 8:59 9 октября 2021" Пьера Баль-Блана, арт-критика, куратора афинской "Документы 14" – это запись перформанса, прошедшего в октябре 2021 года в парижской галерее GB Agency. Прямо в галерее актеру поставили кровать, и, проснувшись 19 октября 2021-го года, он произнес монолог полицейского, расстреливавшего алжирских демонстрантов в эти же дни в 1961 году.
Тайну замысла приоткрывает первый кадр фильма-перформанса – открытка, отправленная японским концептуалистом Оном Каварой другу, которую отправитель начал словами "я проснулся"; такие открытки с датой и временем пробуждения Кавара рассылал 12 лет подряд. Баль-Блан взял дату с его первой открытки, она совпала с датой погромов (об этих событиях рассказывает фильм Михаэля Ханеке “Скрытое”). Скрытое становится явным, будь то ночной сон или неудобная правда.
Фильм, тронувший своей эмоциональностью, а не только формой, хотя она здесь тоже любопытная, – "База" латыша Вадима Думеша, получивший приз синефильского, а также молодого жюри (Ciné + Young Jury Award). "База" – место сбора и отдыха таксистов в аэропорту Руасси-Шарль-де-Голль, где нельзя снимать, а получать разрешение на съемку замучаешься. Поэтому режиссер снял фильм смартфоном, ведь с ним можно даже в туалет, а как еще подглядишь и выставишь на всеобщее обозрение гадости, написанные на стенах; пуще всего таксисты ненавидят компанию Uber.
эмиграция не закончится никогда, потому что мы нужны вам
Режиссер попросил нескольких шоферов поснимать самих себя. Согласились сентиментальный Ахмат, дерзкий Жан-Жак и стримерша Хам Вонг из Лаоса, записывающая обучающие видео (как вымыть машину одной бутылкой воды, чтобы полбутылки осталось). "Это не работа французов, это работа эмигрантов, – говорит жена одного из таксистов, – эмиграция не закончится никогда, потому что мы нужны вам". Другие водители тоже блеснут в эпизодах, один даже красным галстуком, который надевает, чтобы впечатлить, ведь сюда ездят за впечатлениями, а Париж начинается с таксиста. "База", которую режиссер и его смартфон исследуют в деталях (каждый автомат с закусками, каждый тренажер, каждый молитвенный коврик, прилепленная к стене антиамериканская листовка и мусорник), скоро переезжает, мы видим ее в последнюю ночь перед закрытием, и это добавляет художественному миру ощущения хрупкости. В финале появится то, чего каждый таксист боится побольше убера: автомобиль, управляемый компьютером, без водителя. Стоящий в пробке Ахмад читает "Иностранца" Камю и говорит: "Мы все здесь иностранцы, и мы все уйдем".
Упомяну еще два фильма-эссе, осмысляющих городскую среду, – это "Скотобойни современности" Хайнца Эмигольца и рифмующиеся тематически "Перекрестки с круговым движением из Сатонжа" (Santonge Giratoire) парижанина Квентина Папапьетро, журналиста Сahiers du cinéma, музыканта группы Lonely Kid Quentin и по совместительству режиссера.
Эмигольц снял очередную серию альманаха Photography and Beyond, посвященного современной архитектуре. На этот раз его интересует связь авангардной архитектуры с политической пропагандой. Аргентинские церкви, здания администраций, кладбищенские ворота и скотобойни, построенные архитектором Франческо Саламоне в футуристическом стиле, оказываются архитектурными близнецами построек эпохи итальянского фашизма.
из реки вылезает водолаз и пересказывает Deutsches Requiem
Еще один архитектор, интересующий режиссера, – Фредди Мамани, строивший в Боливии нечто напоминающее московский театр Et Cetera (жаль, Эмигольц не воспользовался этим сравнением). Ближе к концу повествования из реки вылезает водолаз и пересказывает Deutsches Requiem, называя Борхеса "один знаменитый писатель", поскольку упоминать его имя запретила вдова. В финале в "скотобойни" оказывается записанным даже берлинский "Гумбольдт-форум" – за геноцид, который кайзер Вильгельм II устроил намибийцам.
Другое урбанистическое эссе посвящено французским перекресткам с круговым движением и снято ради насмешки французов над французами. Посмеяться решил Квентин Папапьетро, обросший связями настолько, что закадровый текст читают Эжен Грин и Люк Мулле, иногда перебивая друг друга. Вместе с оператором Квентин покружил по перекресткам Сатонжа, что в Новой Аквитании. Заметив, что перекрестки эти – такое же французское изобретение, как права человека и вакцина против бешенства, режиссер обращает внимание на страсть к декорированию этих кругов идиотическими предметами, составляющими суть французской жизни. На одном из таких автомобильных кругов, украшенном фигуркой монаха, держащего витраж, даже однажды побунтуют "желтые жилеты", но и мимо них, как части французского пейзажа, обыватель проедет, не остановившись.
