Программу «Итоги недели» ведет Дмитрий Волчек. Принимает участие корреспондент Радио Свобода, который беседует с лидером молодежного движения «Оборона» Олегом Козловским.

Дмитрий Волчек: В первой части программы мы начали разговор о заложниках кампании по выборам президента России. Люди, которые по представлению властей могли как-то помешать плавному течению выборов, были задержаны, а после избрания Дмитрия Медведева вышли на свободу. Таким заложником можно назвать мэра Архангельска Александр Донского, объявившего о своем намерении баллотироваться на пост президента, арестованного, а сразу после выборов приговоренного к условному сроку и освобожденного в зале суда. С лидером молодежного оппозиционного движения «Оборона» Олегом Козловским произошла подобная история, только его не арестовали, а в декабре прошлого года задержали и отправили в армию, а как только выборы прошли, демобилизовали, и на этой неделе Олег вернулся в Москву. То, что рассказывает Олег Козловский, удивительно напоминает историю советского диссидента Андрея Амальрика, которую он описал в замечательной книге «Нежеланное путешествие в Сибирь», к сожалению, плохо известной в России. Амальрика задержали по обвинению в тунеядстве, отправили в сибирскую ссылку, а на самом деле осудили за то, что он общался с художниками-нонконформистами и иностранными дипломатами. Его книга, написанная сорок лет назад и при этом удивительно актуальная - это кафкианская повесть о том, как огромная машина спецслужб затягивает человека, совершившего нечто ей не понравившееся. История Олега Козловского, которую он рассказал корреспонденту Свободы Максиму Ярошевскому, тоже об этом.

Максим Ярошевский: Давай начнем с истории, с чего все началось, буквально с этого дня, как ты вышел из собственного дома и попал на любимого участкового.

Олег Козловский: Вышел я из собственного дома утром 20 декабря, собирался ехать в штаб, в «Оборону», но не доехал. Буквально на выходе из моего двора меня встретил участковый милиционер, причем я его до этого момента никогда не видел, но он меня откуда-то знал, потому что он меня окликнул по имени и сказал, что ко мне есть какие-то вопросы у военкомата. Вместе с этим участковым были два человека в штатском, потом мне в военкомате кто-то проговорился, что это сотрудники ФСБ. Меня просто спросили: «Чего тебя эфэсбешники привезли?». «Кто эфэсбешники?». «Да вот эти в штатском». Я понял, что это не случайность. Я думал, что меня хотят на этот день или полдня изолировать, потому что это был День чекиста, конечно, планировались в этот день какие-то акции. Это не первый раз, когда накануне каких-то акций меня или других людей задерживают под самыми разными предлогами. Но оказалось все серьезнее. После того, как мне пришлось в ускоренном режиме пройти медкомиссию, без очереди, практически бегом, мне объявили, что меня собираются призвать в армию, что для меня было большой новостью, потому что никак с точки зрения закона это обосновано не было. Они обосновали только единственным образом, сказали: у нас же равенство, вот мы служили и ты послужи.

Максим Ярошевский: У тебя были поданы документы на получение офицера запаса или ты уже офицер запаса?

Олег Козловский: Документы были поданы. Причем мне в военкомате на протяжении года говорили, что документы они отправили в Минобороны, но пока ответа не пришло, потому что длинный процесс, большая очередь и так далее. Кстати, насколько я знаю, в том же военкомате некоторые люди по три года получали военный билет, тоже будучи офицерами запаса, в Измайловском военкомате. Мне эта ситуация была неприятна, что так затягивают. Но здесь, как мне казалось, ничего поделать не мог. Здесь же на месте выяснилось, что документы не отправляли, из списка документов пропали чудесным образом копия моего паспорта и мое личное заявление о том, чтобы мне присвоили звание офицера запаса, самые такие документы, которые легче всего предоставить. Все справки, которые требовалось в разных инстанциях подтверждать, были, вот эти двух почему-то не оказалось. Кроме того они сказали, что то, что вы учитесь на дневном отделении, никак не подтверждается, что у вас студенческий билет, может быть вы его подделали. И медицинские показания точно так же никого не интересовали, то есть они взяли, переписали какие-то старые диагнозы, когда со здоровьем дело обстояло получше. Те документы медицинские, которые у меня были дома, естественно, сам я за ними заехать не мог, когда привезли родные, то у них эти документы не приняли.

Максим Ярошевский: Как-то реагировал на эти действия ты лично, находясь в военкомате? Объяснял, что незаконно или молча выслушал?

Олег Козловский: Конечно, я объяснял, я требовал, например, чтобы мне хотя бы дали приказ о моем призыве на руки, потому что не имя его, его нельзя обжаловать. Мне сначала, как часто бывает, обещали: да, да, сейчас дадим, подождите. Потом так и не дали, потому что меня сотрудники милиции вывели через черный ход, посадили в машину и уже о приказе было говорить не с кем. Точно так же на все мои заявления, что это незаконно, они реагировали так иронично, что, дескать, мы лучше вас знаем, что законно, что незаконно, не надо нас учить, мы люди тертые.

Максим Ярошевский: Давай перейдем непосредственно к службе в армии. Отослали через приемный пункт в Рязанскую область.

Олег Козловский: Сначала меня отправили в Подмосковье. В Подмосковье я пробыл в воинской части буквально сутки. То есть меня привезли поздно вечером 20 декабря, я написал заявление о том, что был незаконно призван, о том, что хочу пройти повторное медобследование, точнее, не повторное, а первое медобследование и меня положили в медсанчасть. Буквально через два часа меня какие-то неназвавшиеся, не представившиеся офицеры из медсанчасти забрали и повезли в Рязань. При этом они ехали на частной машине чьей-то и их сопровождала черная «Волга», в которой, судя по их разговорам, были эфэсбешники. Меня привезли в Рязань, и я там дальше слушал обрывки разговора военных, которые меня везли, с военными из одной из воинских частей. Они, видимо, обсуждали, куда меня отправлять. Потому что они даже не знали, куда, в какую конкретно часть. И они говорили, что надо человека изолировать, какая-то «Оборона», надо его подальше засунуть. Им посоветовали часть, которая находится в районе села Дубровичи в Рязанской области. Это село километрах в 30 от Рязани и потом от него надо ехать по затерянной в лесу дороге, где через каждые сто метров стоит знак «Стой! Стреляют!». В этой части служит буквально 15-20 солдат. Часть к какому-то полигону относится десантному. То есть найти ее, не зная, невозможно. Они, видимо, рассчитывали, что на какое-то время меня удастся продержать, никто не узнает, где я, пока не уляжется скандал, с этим связанный.

Максим Ярошевский: Соответственно и мобильный телефон отняли?

Олег Козловский: Мобильный телефон у меня отобрали сразу после военкомата, после того, как оттуда вывезли. Но человек, имеющий опыт в подобных ситуациях, у меня был второй телефон, мне его удалось пронести с большим трудом, но удалось и я смог связаться со своими соратниками, уже оказавшись в Рязани, в Рязанской области. Кроме того я объявил голодовку, написал заявление военному прокурору и меня вынуждены были отвезти к военному прокурору. Там они начали проверку, и в том числе они по настоянию военной прокуратуры решили меня госпитализировать на проведение обследования.

Максим Ярошевский: Отношение к тебе в маленькой части, собственно говоря, какое было?

Олег Козловский: Там для них был не только в той части, во всех частях, где я находился и в госпиталях, ко мне отношение было совершенно особое. Все знали абсолютно про эту историю, про политическую подоплеку, про нарушения. Кто не знал, тем проводили какие-то, как я понимаю, на эту тему летучки. Сначала, когда я приехал в часть, там солдаты ничего про меня не знали. Потом их всех куда-то вызвали, меня оставили в части, они вернулись и начали меня расспрашивать, что я за человек такой, потому что их явно накрутили. Офицеры очень волновались за то, чтобы я не убежал и за то, чтобы ко мне никто не проник из журналистов и из активистов. Они со мной проводили многочасовые беседы на эту тему, говорили, что надо себя вести потише, внимания к себе не привлекать. При этом они понимали, что я там нахожусь незаконно, но они все боялись, что лично для них будут каике-то проблемы. Солдаты, для них ситуация была совершенно непонятной, они никогда с таким не сталкивались, естественно. И даже, если в отрыве от политической составляющий, количество нарушений которое было, у солдат большинства просто не укладывалось в голове, что такое бывает. Может быть москвичи понимали, потому что они знали, какой произвол творится в военкоматах.

Максим Ярошевский: Перейдем к роли ФСБ. Твое мнение, какую роль они сыграли и почему?

Олег Козловский: Вообще за месяц до того, как это случилось, я обнаружил, что ко мне повышенное внимание проявляется. То есть примерно за месяц до этого я вышел из спецприемника в Москве после «Марша несогласных», когда мне дали пять суток. Сразу после этого обнаружил, что за мной слежка очень активная ведется, у моего дома дежурит машина, ходят за мной люди, в общем весь арсенал средств используется. Они собирали, видимо, всю информацию обо мне. Они общались с моими соседями, с домоуправлением и так далее, со всеми чиновниками, которые что-нибудь могли обо мне рассказать или с моими дальними знакомыми. И видимо, они продумывали, по какому из направлений можно ударить. За неделю до того, как меня забрали, я ехал на несколько дней на Украину, и на вокзале сотрудники милиции ко мне подошли, сказали, что на меня есть ориентировка и потребовали написать объяснительную. Я вообще не понимаю смысл таких действий, но скорее всего просто какой-то комплекс мер должен проводиться, в том числе надо брать объяснительные. Было решено, как я себе это представляю, вот давайте, скажем, какое-то уголовное преступление нереально провести, потому что нет оснований для этого, совсем фальсифицировать можно, но это тоже вызовет нежелательный скандал. Молодой человек призывного возраста. Да, у него есть какие-то основания, но пока во всем разберутся, уже достаточно времени пройдет, пройдут выборы, и мы свою задачу решим. Как говорится, либо падишах сдохнет, либо ишак.

Конечно, эти структуры никогда не светят свое участие, они всегда делают все самые грязные дела чужими руками. Здесь они играли роль не то, что сторонних наблюдателей - кураторов. Они следили, когда меня забирали, они сидели в машине, но ничего не говорили, молчали, просто проследили, чтобы все было сделано. Когда меня везли со сборного пункта в Подмосковье, тоже сидел эфэсбешник, он по телефону все время говорил и поздравлял своих соратников, своих коллег с Днем чекиста. Тоже ничего не говорил, просто проследил, чтобы все было сделано. Когда меня везли в Рязань, тоже такую же роль они играли. Наверное, они давали какие-то отдельные указания, может быть напрямую военкомату, может быть согласовывали с военным начальством, я не знаю, какая там процедура и вряд ли мы в ближайшее время узнаем. Сами они никак юридически не засветились, благодаря чему сейчас их к ответственности уголовной или какой-то юридической привлечь нереально. Но тем не менее, роль их была вот особенно в первые дни очень большая. Они обеспечили мою максимально возможную, насколько это было реально, изоляцию. И буквально через неделю я перестал ощущать их участие, то есть оно косвенно ощущалось до этого каждый день практически. Приходили какие-то офицеры части, явно им накрутили хвосты. Перед этим они приходили и кричали, что сейчас мне дадут какой-нибудь приказ, который я не смогу выполнить, и за это меня отдадут под суд и в дисбат отправят, потому что у них постоянные проблемы из-за меня, и они не знают, что со мной делать. Потом все более-менее успокоилось. Видимо, посчитали, что идет процесс, не будем в это вмешиваться. И процесс действительно шел долгое время - два с половиной месяца, обследование, повторное обследование. Единственное вмешательство было в тот период, когда меня перевели в Подмосковье в Центральный военный госпиталь, там тоже испугались, что я с кем-то буду встречаться, с журналистами ли, с активистами ли. Вначале мне вообще запретили выходить из здания. Потом, когда Сергей Сергеевич Митрохин, депутат, соответствующий запрос подал, когда скандал вокруг этого поднялся, мне сказали: тебе никто ничего не запрещал на самом деле, можешь выходить, но строго с 4 до 6. И когда я выходил, то за мной постоянно по пятам ходил сотрудник охраны, как бы независимо от меня, просто прогуливался и смотрел, чтобы я ни с кем не встретился, ничего такого не сделал.

Вот эти акции в мою поддержку, эта вся кампания, которая была развернута, она очень большую роль сыграла. Потому что процедура, которую обычно проходят солдаты, которых никакие общественные организации, никакая пресса не поддерживает – эта процедура занимает по полгода и дольше. То есть вполне возможно, что особенно учитывая внимание противоположной, противной стороны, вполне возможно, что я успел бы отслужить весь год, меня призвали на год, поскольку я с высшим образованием, и не смог бы к тому моменту доказать, что я незаконно призван. Потом я может быть доказал, но это много времени прошло бы. Поэтому очень большую роль сыграло. Военные, особенно те, кто не чист на руку, они боятся огласки, боятся внимания к себе. Для них главное, чтобы служба шла тихо, чтобы они постепенно звездочки получили и никакие скандалы эту службу не омрачали бы. Поэтому я здесь очень благодарен всем, кто в акциях участвовал, кто юридическую поддержку оказывал, и Комитет солдатских матерей, и всем общественных организациям, политическим лидерам, журналистам. Потому что именно это позволило более-менее удачно, насколько об этом можно говорить, проблему решить и добиться справедливости.

Что касается противоположной стороны, там люди не старались, насколько я читал то, что они писали, вдаваться в подробности. Они ставили себе в задачу показать, что оппозиционеры все такие, либо не хотят служить, потому что боятся, либо они всех обманывают. Просто старались всех очернить, грязью полить - это такой традиционный метод, совершенно не удивлен, за исключением того, что, как правило, это пишут люди, которые бегают от армии реально. Мне трудно их осуждать. Когда писали, например, спрашивали: как я на военной кафедре учился, если был ограниченно годен? Я учился на военной кафедре на два года раньше, чем меня призвали. Завоевания, которые у меня есть, они прогрессируют, с каждым годом становятся хуже. Поэтому когда я учился на военной кафедре, они были в другой степени выражены. Я был тогда годен с ограничениями. То есть они существовали, но были не настолько серьезны. И даже я читал, кто-то утверждал, что я симулировал, что я здоров, а потом подставил военных и оказался болен. Симулировать свое здоровье – это значит, что я очень хотел служить, а они меня упрекают, что я служить не хотел. То есть тут противоречия совершенно логические. Мне, как по образованию математику, это очень было смешно читать. Но тем не менее, иногда они писали убедительно, с пафосом: как же так, родину защищать не хочет. Я, по крайней мере, поступал последовательно: я раньше, до того, как меня непосредственно коснулось, всегда говорил, что я против системы призыва, потому что эта система неэффективная, эта система аморальная, это система, которая порождает злоупотребления. Я помогал, может быть не все свои силы тратил, но старался помогать ребятам, которых это касалось, которых касались беззакония в военкоматах. Когда это коснулось лично меня, то естественно, что я вел себя последовательно, я требовал, чтобы и здесь был восстановлен закон.

Максим Ярошевский: Сейчас, возвращаясь к твоей истории, последняя заключительная часть. Мне такой вопрос интересен: ты человек, который должен посетить выборы. В выборах президента ты участвовал, находясь в армии?

Олег Козловский: Да. Я не голосовал, я был на избирательном участке. У нас в госпитале, где я находился в Подмосковье, был неофициальный, конечно, приказ, чтобы все солдаты, там много офицеров, много гражданских лиц, но все солдаты, которые есть, чтобы они проголосовали. Потому что в стране шла борьба за явку. При этом никто не давал указания, как голосовать, но понятно, что при таком «выборе» выбирать не из кого. Действительно всех солдат вывели. Буквально избирательный участок был в 10 метрах от помещения, от территории госпиталя. Там была интересная история – солдат в списках не было. Они написали заявление о том, что не смогли получить открепительные удостоверения и просим нас внести в дополнительные списки. Насколько я понимаю, это незаконно. Это ровно то, что Илья Яшин с Дмитрием Валовым выявили в Москве на пяти участках. Я с этим тоже лично столкнулся, именно таким образом я получил избирательный бюллетень. Я его унес с собой, вместо него я просто в урну бросил чистый лист бумаги. Точнее, лист бумаги, на котором написал, что это не выборы. Другие солдаты, насколько я знаю, хотя многие не хотели идти, они не понимали, зачем это нужно, к чему выбирать, хотя и так все понятно. К сожалению, у нас очень многие люди привыкли к конформизму, им даже в голову не может придти, что какую-то можно маленькую личную акцию протеста совершить. Они пришли и за Медведева проголосовали, за кого же еще, все равно же он победит. То есть в этом смысле технология действовала.

Максим Ярошевский: Прошел «Марш несогласных», боялись, что ты убежишь, но ты не убежал, при этом на следующий день тебя отпустили. Как это происходило?

Олег Козловский: Они боялись, что я убегу, поэтому в ночь перед «Маршем несогласных» или ранним утром около четырех утра ко мне в палату пришел некий прапорщик Петров и сказал, очень странные слова произнес о том, что Центральная военная врачебная комиссия утвердила документы о том, что я должен быть уволен из вооруженных сил, но при этом я должен пройти какое-то маленькое, самое последнее обследование, пройти должен прямо в части.

Максим Ярошевский: Какое по счету уже?

Олег Козловский: Уже третье получается, если не считать тех, которые я проходил в военкомате и на сборном пункте, то есть тогда получается пятое. Но штука в том, что, во-первых, такой процедуры нет. Либо комиссия утверждает, что да, человек не годен сейчас к службе и должен быть уволен, либо она утверждает, что годен и значит должен служить. Каких-то промежуточных вариантов не бывает. И во-вторых, я это обследование, по словам этого прапорщика, должен был пройти в воинской части, в той самой, которая недалеко от села Дубровичи находится, где нет ни лазарета, ни медсанчасти, там есть один ефрейтор, который исполняет обязанности фельдшера. И вот этот ефрейтор будет, видимо, проверять результаты обследования, которое проведено главными специалистами Центрального военного госпиталя. Мне это все было очень смешно. Точнее это было бы смешно, если бы я не подозревал, что какая-то может провокация затеваться. Поэтому я попросил у военного, который ко мне пришел, хотя бы показать документ, что действительно утверждено заключение, что я действительно увольняюсь из вооруженных сил, что он отказался сделать. После этого я сказал: а как я могу быть уверен, что вы меня не вывезете, а утром объявите, что я ушел в самоволку? Потому что может быть все, что угодно. Он смутился по этому поводу, показал мне приказ о том, что действительно я должен быть из госпиталя вывезен, но в совершенно другую часть, которая находится тоже в Рязанской области, но в черте города - это часть дальней авиации, в Дягилево находится. После этого законных оснований меня везти в село Дубровичи не было, меня повезли в ту часть и буквально за день оформили все документы, и четвертого марта, уже меньше чем через сутки, когда закончился «Марш несогласных», я был уволен.

Максим Ярошевский: Собственно, планы каковы?

Олег Козловский: Планы по всей этой истории: в первую очередь я буду стараться привлечь к ответственности, ко всей возможной, тех, кто это организовывал. Я бы, конечно, хотел, чтобы ответственность понесли сотрудники ФСБ, которые это продумывали и придумывали, и военное начальство, которое, я уверен, тоже было к этому причастно. Потому что понятно, что это затевалось все на более высоком уровне, а военкомат исполнял роль инструмента. Но, во-первых, нет у меня никаких юридических доказательств на данный момент. Т есть есть разговоры, есть конфиденциальные сведения, которые невозможно юридически подтвердить. Во-вторых, то, что военком, то, что врачи некоторые в военкомате выносили заведомо незаконные решения, они все равно за это должны отвечать, они понимали, что это незаконно. Пусть им кто-то давал какие-то указания, но они ставили свои подписи, они брали на себя ответственность, значит они должны эту ответственность понести. Я буду добиваться по всем линиям того, чтобы эти люди понесли ответственность за свои решения. Во-первых, я буду обращаться в Министерство обороны с тем, чтобы дисциплинарные взыскания были. Конечно, я буду добиваться того, чтобы сняли с должности главу военкомата. Кстати, когда я пришел в среду в военкомат с тем, чтобы встать на учет, конечно, военкома там не оказалось, как я и ожидал. Но пришлось общаться с его заместителем. Я буду добиваться возбуждения уголовного дела о превышении полномочий. Причем возможно, что будут это пытаться подвести под халатность. Но моя позиция состоит в том, что это не было какой-то случайностью, какой-то ошибкой, что все нарушения были преднамеренные, и военные прекрасно понимали, что они нарушают закон. Кроме того я буду обращаться в суд с гражданским иском и требовать компенсации морального вреда.

Максим Ярошевский: Что-то можешь пожелать сотрудникам ФСБ?

Олег Козловский: Сотрудникам ФСБ я могу пожелать хорошего здоровья, чтобы они обязательно дожили до того момента, когда все архивы будут открыты, и все имена будут установлены, и все понесут ответственность свою.