- Почему власти Монголии не арестовали Путина и что им за это будет?
- Как влияет на отношение россиян к войне присутствие ВСУ в Курской области?
- Учителя бегут из российских школ из-за перегрузок, нищеты и доносов.
ОРДЕР – НЕ УКАЗ
Владимир Путин впервые после появления ордера на его арест от Международного уголовного суда выбрался в страну, которая с этим судом сотрудничает. Монголия ратифицировала Римский статут, на который опирается МУС, еще в 2002 году. Власти в Улан-Баторе должны были задержать российского президента и способствовать его доставке в Гаагу. Несмотря на это, Путина торжественно приняли в монгольской столице. А после его отъезда президенту Монголии пришлось объясняться, почему хозяин Кремля вернулся в Россию, а не сидел в наручниках в самолете на пути в Нидерланды.
У нас на связи – юрист, специалист в области международного права Глеб Богуш.
Глеб Богуш: Все начиналось с того, что поступило приглашение и согласие на прибытие данного подозреваемого в монгольскую столицу. В общем-то, ситуация была создана самой Монголией. Технически и политически арест, безусловно, очень сложен, но все-таки абсолютной необходимости в этом визите не было. Безусловно, это нарушение статута, международного права, международных обязательств, и, я боюсь, это не последний случай.
Марьяна Торочешникова: Последуют ли теперь какие-то санкции в отношении Монголии?
Это нарушение статута, международного права, международных обязательств
Глеб Богуш: Реакция, конечно, должна быть, и не на риторическом уровне, а более серьезная и резкая, поскольку это действительно демонстративное нарушение обязательств, которое происходит у всех на виду. Никто не заставлял Монголию быть участником статута. А репутационный ущерб огромный, и не только Монголии, но и суду тоже.
И 125 государств, конечно, должны каким-то образом реагировать. Пока мы видим только украинское заявление. Мы не слышим ни прокурора, ни председателя суда. А главное, не слышим государств, в том числе тех, которые являются участниками статута, основными интересантами всего этого предприятия. Конечно, это неприемлемая ситуация! Государства, которые участвуют в этой системе, не должны так себя вести.
Марьяна Торочешникова: Они могут выразить свое возмущение, но никаких наказаний для Монголии за этим не последует?
Безнаказанность – скрепа российского режима
Глеб Богуш: В международном уголовном праве нет никаких инструментов принуждения такого рода для государств, кроме принудительных мер Совета Безопасности (но мы знаем, кто их контролирует). Это большая проблема международного права в целом. В основном международное право соблюдается. Но нарушения не должны оставаться безнаказанными. Безусловно, путинский режим использует эту демонстративную безнаказанность.
И, конечно, совпадение визита и очередных преступных атак на Украину – это не просто совпадение, а звенья одной цепи: демонстративное пренебрежение правом и расчет на безнаказанность. Безнаказанность – это, если хотите, скрепа этого режима.
Понятно, что государства, которые ведут себя так, как Монголия, должны, по крайней мере, становиться для других наглядным примером того, что так действовать нельзя. Я думаю, от того, насколько сильным будет этот ответ, зависит то, как будут себя вести другие государства.
МЕСЯЦ ВСУ В КУРСКОЙ ОБЛАСТИ
Прошел уже месяц с начала военной операции Вооруженных сил Украины в Курской области: украинская армия зашла на территорию РФ 6 августа. Тогда глава российского Генштаба Валерий Герасимов обещал, что за считаные дни отобьет атаку и защитит приграничье. Месяц спустя армия Украины контролирует территорию около одной тысячи квадратных километров, строит укрепления, нарушая логистику и линии снабжения российских военных.
Социологи из агентства ExtremeScan по заказу Института Open Minds изучили, как на протяжении этого времени в России менялась подача новостей из Курской области, чем сообщения блогеров-военкоров отличались от официальных СМИ и какие вопросы реально волнуют сегодня простых россиян.
С нами социолог, основательница агентства ExtremеScan Елена Конева. Как эти события повлияли на взгляды россиян на войну в целом?
Эти события глубоко разочаровали "настоящих патриотов"
Елена Конева: Пока сложно говорить про влияние: должно пройти какое-то время. Самая первая реакция была шоковой для всех без исключения, включая то, как это воспринимал Запад.
Конечно, самое главное – это факт пересечения границы. Официальный российский нарратив старается сделать все, чтобы представить эти события как какую-то вылазку, а не течение военных действий, то есть главная ставка делается на девальвацию этих событий. И хотя отвернуться от этого факта уже невозможно, тем не менее, есть два основных нарратива: "нелепость этой террористической вылазки" и "жестокость украинских военных по отношению к населению". Это основное, что пытаются транслировать.
Но за последние полгода наметилась отдельная линия, связанная с военкорами. Эти события были неожиданными, шоковыми и глубоко разочаровавшими "настоящих патриотов". У меня сложилось такое впечатление о Z-военкорах, что среди них достаточно много убежденных "ястребов", так что это не циничное, расчетливое, манипулятивное воздействие официальной пропаганды.
Марьяна Торочешникова: "Ястребами" вы называете тех, кто поддерживает войну?
Елена Конева: Есть номинальная поддержка войны, которая держится на уровне 55–60%, уже с весны она не выше 55 по всей России. А "ястребами" мы считаем тех, кто реально хочет продолжать войну, не готов поддержать даже решение Путина о выводе войск и переходе к мирным переговорам. То есть это те убежденные, милитаристски настроенные люди, которые верят в необходимость войны, считают, что финансировать нужно в первую очередь не социальные расходы, а армию. Комбинация этих факторов дает нам цифру в 15–17% – это те люди, которые действительно являются сторонниками войны.
Собственно, Z-военкоры являются выразителями мнений именно таких людей. И здесь глубокое разочарование в организации обороны, в защите границы и однозначно критика властей. Но этот нарратив ярко проявился не только среди группы Z-военкоров, но и среди всего населения.
Марьяна Торочешникова: Какова была реакция людей на то, что огромная часть российской территории находится под управлением вооруженных сил другой страны? Есть ли отличия в реакциях людей, живущих в Курской области, и тех, кто живет на других территориях?
Самая первая реакция была шоковой для всех без исключения
Елена Конева: Россия и приграничье все эти два с половиной года живут разной жизнью. При этом Курская область была как бы промежуточной версией между Белгородской областью и остальной Россией. Приграничье является особой территорией, я бы сказала, лабораторной зоной, где мы потенциально можем видеть модель того, что может происходить с Россией, если вторжение пойдет глубже.
Россия живет своей жизнью, в ней уровень поддержки войны – условно, 55%. А приграничье уже непосредственно включено в военные события, поэтому этот уровень на 6–8% выше. Но когда в Белгороде интенсифицировались обстрелы, заметно выросло количество жертв, когда губернатор, который прилагает очень много усилий для помощи людям, перестал справляться, выросли какие-то недовольства. И это как раз та стадия, когда начинается противоположный процесс, то есть отторжение войны, осознание того, что война – это не какая-то абстракция, а это касается непосредственно твоего соседа, коллеги или кого-то из семьи.
Для людей поставлен большой вопрос по поводу дееспособности российской обороны
Именно это сейчас наблюдается в Курской области. Эта область еще вчера жила нормальной жизнью. Екатерина Дунцова была там с гуманитарной миссией, разговаривала с женщиной-беженкой из Суджи, спросила ее: "Когда вы сюда приехали?" Та ответила: "С начала войны". "В 2022 году?" – "Нет, мы приехали 6 августа". – "А что же было до этого?" – "А до этого мы просто жили". Это абсолютная квинтэссенция того, как жила Курская область! И вдруг из этой относительно спокойной жизни ее резко опустили в кипяток войны. Это чувствуют на себе жители Курской области – и непосредственно пострадавшие, и беженцы, и те, кому пришлось их принимать, и те, кому сейчас приходится переживать тревогу на тему дальнейшего вторжения.
Марьяна Торочешникова: Недавно "Левада-центр" опубликовал свежее исследование, где отмечается, что курские события уже не вызывают сильного интереса россиян к войне, первый шок прошел, и для большинства это снова какая-то рутина, что-то происходящее где-то далеко. Большинство людей в России мало осведомлены о происходящем.
Елена Конева: Все эти события – как бы инвестиция в будущее последовательное изменение отношения к войне и к власти. Конечно, острота событий пропадает очень быстро: мы это видели на примере реакции на теракт в "Крокус Сити". Даже мобилизация показала, что буквально за две недели на 5% упала поддержка войны, но еще через три недели она начала восстанавливаться. И здесь происходит то же самое.
Но есть необнуляемый эффект. Для людей поставлен большой вопрос по поводу дееспособности российской обороны. До последнего времени на вопрос "проходит ли специальная военная операция успешно для России?" подавляющее большинство отвечало утвердительно. Ведь это тот нарратив, который массово транслирует пропаганда. Один из важных параметров отношения к войне состоит в ее успешности: если война идет успешно, то поддержки гораздо больше. Сейчас невозможно изобразить вторжение украинских войск на территорию России как нейтральное событие; не может быть и речи об успехе. Для всех совершенно очевидно, что это провал и что это может произойти не только в Курской области.
Марьяна Торочешникова: Насколько российской пропаганде удается справляться с этими вызовами и убеждать граждан в том, что все хорошо?
Россия и приграничье все эти два с половиной года живут разной жизнью
Елена Конева: Сейчас это становится намного сложнее. И это еще один вклад, который сделало курское вторжение. Важно увидеть разницу нарратива сверху и реакции снизу. Люди массово не обсуждают бессмысленность и нелепость военной операции, но не обсуждают и "массовые зверства украинцев". Они обсуждают совершенно другие вещи: недееспособность армии, полное забвение людей, неспособность организовать эвакуацию, помощь. Это полное разочарование в государстве и в его способности защитить людей.
Единственный плюс для российской пропаганды – это то, что теперь, наверное, легче будет использовать понятие оборонительной войны, ведь в Курске действительно придется вести войну оборонительную.
А вот как комментирует организацию гражданской обороны в приграничных с Украиной областях РФ политик Геннадий Гудков.
Геннадий Гудков: Путин не считает это войной. Он вообще не ожидал, что может быть удар по российской территории, поэтому был абсолютный пофигизм. Ну, поставили какие-то формальные линии обороны, блокпосты, что-то укрепили... Но мы видим, что это оказалось фикцией. Никакой гражданской обороны, конечно, нет, потому что никакая чрезвычайная ситуация в России не объявлялась, как и военное положение.
Власть просто следует традициям пофигистского отношения к жизням своих граждан
Нет же войны, есть какая-то сволочная операция под названием "СВО"! И даже когда начались ответные обстрелы, никто не чухнулся. Путин спустил это на регионы: вы там как-то делайте, а если что, мы с вас и спросим. Спасение утопающих у нас объявлено делом рук самих утопающих.
Так чего вы хотите от власти? Она просто следует традициям пофигистского отношения к жизням своих граждан. Да им плевать на Курскую область, и не только на нее! Так что Белгородской, Брянской подготовиться: как говорится, с вещами на выход. Система власти сделана таким образом, что они работают на хозяина, и им всем, по большому счету, наплевать на народ.
ЖИТЬ ЛИБО НЕ НА ЧТО, ЛИБО НЕКОГДА
Доля пропаганды в российской школьной программе выросла до 12%. Журналисты издания "Агентство" подсчитали, что в новом учебном году на идеологию школьники в общей сложности потратят 1300 часов. Рост колоссальный! В предыдущие два года этот показатель держался на уровне 400–600 часов, в основном благодаря так называемым "Разговорам о важном". Теперь к ним добавились и другие дисциплины. При этом профессия учителя остается в России одной из самых низкооплачиваемых, а образование – одна из отраслей, где катастрофически не хватает работников.
На связи с нашей студией – учитель Александр Кондрашов.
Похоже, положение российских учителей катастрофическое. А на приграничных территориях, помимо непосредственных обязанностей, их еще вынуждают участвовать в гражданской обороне, обеспечивать безопасность учащихся. Как текущая ситуация влияет на настроения в школе?
Александр Кондрашов: Настроения очень негативные. Люди все время думают либо о смене места работы, либо о смене места жительства, либо о смене профессии, то есть об уходе из государственной системы образования.
Марьяна Торочешникова: А как вы оцениваете ситуацию с массовыми увольнениями учителей в различных регионах России?
Александр Кондрашов: Это обвальный процесс. Я начал работать в 2000-х, и тогда был уже острый кадровый дефицит. Постоянная нехватка учителей – это много лет нерешаемая ситуация. А в последнее время она многократно усилилась. И до 2022 года существовали проблемы: низкая оплата труда, тяжелые условия, перегрузки... Почти все учителя в России работают не на одну, а на две ставки и более.
Марьяна Торочешникова: Просто потому, что на одну не прожить?
Постоянная нехватка учителей – это много лет не решаемая ситуация
Александр Кондрашов: Как у нас говорят, на одну ставку – жить не на что, на две – некогда. И чем хуже становится ситуация с кадрами в школах, тем больше нагрузка на тех, кто остался. С другой стороны, падает качество образования и растет другая ниша: индивидуальное репетиторство, всякие центры по подготовке к ЕГЭ и так далее. Этот сектор у нас переживает бум.
Марьяна Торочешникова: А почему выпускники педагогических вузов не стремятся работать по специальности?
Александр Кондрашов: Многие пытаются это делать. И зарплата тут – это далеко не единственное. Все-таки профессия учителя приятна тем, что тебе кажется, что ты делаешь нечто важное для общества, тебя уважают. Однако сейчас от учителей все больше требуется делать то, что забирает очень много сил, но кажется либо бессмысленным, либо даже вредным. Это заполнение каких-то бесконечных отчетов, посещение длинных совещаний, какие-то бессмысленные курсы, где каждый раз рассказывают одно и то же, но нужна новая бумажка, чтобы получить аттестацию.
А сейчас уже перейдена следующая грань. Например, в некоторых регионах учителей заставляли носить повестки о мобилизации, и многих такие вещи надломили. Кому-то показалось неприемлемым вести "Разговоры о важном". У всех разные мотивы, а в результате – того, что комфортно в школе для учителя, почти не осталось.
Марьяна Торочешникова: Как влияет внедрение пропаганды в образование на общую атмосферу в школах?
Александр Кондрашов: Больше всего это касается учителей истории и обществознания. Обществознание в прошедшем году хотели вообще отменить. Теперь речь идет о полном переписывании программы по этому предмету, оттуда исключены целые куски. Люди очень жалуются на семьеведение.
Того, что комфортно в школе для учителя, почти не осталось
Кроме того, многие боятся сказать что-то не то. Все-таки раньше такого не было, чтобы учитель что-то сказал на уроке и его за это на восемь лет посадили в тюрьму. Это достаточно напряженная атмосфера, огромное давление. И человек думает: зачем мне рисковать? Одна коллега, очень известный учитель, писала, что зарплаты у уборщицы и у нее почти одинаковые. И какой смысл рисковать, нести ответственности, писать все эти отчеты?
И сейчас очень многие коллеги либо переезжают в Москву, где все-таки больше выбор школ, либо уходят в онлайн-школы, в репетиторство, либо уезжают за границу. Есть огромные чаты уехавших учителей. Создаются новые школы для уехавших россиян во многих странах.
Марьяна Торочешникова: В этих обстоятельствах каким вы видите будущее российской школы?
Александр Кондрашов: В школах будет плохо, дети будут стремиться из школ. Понятно, что какая-то часть учителей в школах останется, тем более что в прошлом году учителям-мужчинам обещали бронь от мобилизации, но вряд ли они будут способны давать детям хорошее образование. Думаю, большинство школ будет давать очень низкое качество образования, может быть, вообще будут все переводить в онлайн. И останется какая-то небольшая часть достаточно хороших школ, частных или государственных, где будет оставаться какое-то образование.
Марьяна Торочешникова: Но в таком случае общий уровень образования в стране рискует сильно упасть.
Александр Кондрашов: Он и так уже давно падает. Конечно, есть выход – репетиторство, все эти платформы. Какая-то часть ребят найдет возможность что-то изучить, но очень многие просто ничего не получат взамен того, что потеряли, пока образование не станет приоритетом и политики, и приложения усилий, и финансирования. Это очень серьезная работа, которой надо заниматься, а сейчас государство этим практически не занимается.
