- Почему страны Евросоюза закрывают наземные пропускные пункты на границе с Россией?
- Минюст РФ требует признать экстремистским и запретить "международное общественное движение ЛГБТ".
- Как в Россию возвращаются практики карательной психиатрии советских времен.
ЗАНАВЕС ОПУСКАЕТСЯ
Финляндия закрыла четыре из восьми автомобильных пунктов пропуска на границе с Россией и не исключает, что вскоре закроет и остальные. Полное или частичное закрытие КПП рассматривает Эстония. А Польша устанавливает 200-километровое электронное заграждение на границе с Калининградской областью. Все это объясняют наплывом мигрантов из стран Ближнего Востока и Африки, которые в последнюю неделю целыми группами прибывают на границы России с Евросоюзом, чтобы там просить убежища в ЕС. Заложниками ситуации становятся россияне, у которых остается все меньше возможностей покинуть страну или вернуться в нее.
На видеосвязи с нашей студией – Николай Ворошилов, пресс-секретарь Комитета помощи беженцам и вынужденным переселенцам "Гражданское содействие". Чем в "Гражданском содействии" объясняют этот миграционный кризис?
Николай Ворошилов: Есть группы людей, которые пытались перейти границу России и Финляндии, но нельзя сказать, что это кризис или какая-то критическая ситуация.
У беженцев на границе есть реальный риск замерзнуть в лесу
Марьяна Торочешникова: Так считают финские власти. А можно ли сравнивать эту ситуацию с тем, что происходило на границе Беларуси и Польши, когда огромное количество мигрантов с Ближнего Востока пытались попасть в ЕС через Беларусь?
Николай Ворошилов: Масштаб сильно отличается: тогда людей было гораздо больше. Там, по-моему, было три страны – Польша, Литва и Беларусь. А сейчас две – Россия и Финляндия. Тогда мы видели случаи применения насилия к беженцам, у них разбивали телефоны пограничники (не российские и не белорусские), их избивали, то есть давали понять, что им нужно разворачиваться и ехать обратно. Здесь мы, к счастью, не видим таких случаев. Но и тут, и там есть реальный риск замерзнуть в лесу. И тогда люди действительно насмерть замерзали, это не преувеличение. Сейчас, к счастью, таких случаев вроде пока нет, но уже холодно, и опасность довольно велика.
Марьяна Торочешникова: А как беженцы с Ближнего Востока или из Африки оказываются в России? И почему они не просят убежища там, а едут дальше?
Россия до сих пор является членом Конвенции о статусе беженцев
Николай Ворошилов: Люди, которые обращаются к нам за помощью, – это в основном беженцы из Сирии, сейчас оказавшиеся в Центре временного содержания иностранных граждан в Республике Карелия, на приграничной территории. Они обращались за убежищем, но им либо сразу отказали, либо отказали в продлении временного убежища, и они оказались в нелегальном статусе. Россия как страна убежища не работает, беженцев не принимает. Это значит, что они не получат здесь легальный статус, не смогут официально работать, пользоваться бесплатной медициной, их дети не пойдут в школу. Понимая все это, они стремятся покинуть страну.
Россия (как и Финляндия) до сих пор является членом Конвенции о статусе беженцев. И в федеральном законе о беженцах определение беженцев довольно широкое, там описаны разные социальные группы, которые подвергаются преследованию на родине, и они могут считаться беженцами в России. Но по факту убежище получают очень и очень немногие. Например, в начале года в России было два сирийца с официальным статусом беженца, а сейчас их ноль, хотя гражданская война в Сирии продолжается. Фактически они беженцы, но легального статуса нет ни у кого.
Марьяна Торочешникова: А почему так происходит?
Николай Ворошилов: Сложно сказать. Возможно, нет политического сигнала, что нужно предоставлять убежище большему числу людей. Например, кто-то из беженцев из Афганистана получает убежище, а беженцы из Йемена вообще не получают, хотя там идет война.
Марьяна Торочешникова: А есть беженцы, которым в России рады?
Россия как страна убежища не работает, беженцев не принимает
Николай Ворошилов: Конечно, к беженцам из Украины другое отношение.
Марьяна Торочешникова: Но они очень быстро перестают быть беженцами, российское правительство всеми правдами и неправдами стремится побыстрее сделать их гражданами страны.
Николай Ворошилов: Да. По закону беженцем может считаться только человек, не имеющий гражданства РФ. Но в феврале 2022 года людей, эвакуированных из Донецкой и Луганской областей, в сообщениях МЧС и государственных агентств тоже называли беженцами, хотя у многих уже были российские паспорта.
ЭКСТРЕМИСТЫ С РАДУГОЙ
В ближайшее время в России может значительно вырасти число людей, признанных экстремистами. Все потому, что на днях Минюст подал в Верховный суд иск с требованием признать экстремистским и запретить в стране "международное общественное движение ЛГБТ". Юридически такой организации не существует, но чиновников Министерства юстиции это не смущает. Они и прежде добивались запрета несуществующих организаций, вроде "движения АУЕ" (его признали экстремистским) или движения "Колумбайн" (его назвали террористическим).
В случае признания экстремистским несуществующего "международного общественного движения ЛГБТ", если верить заявлению на сайте Минюста, однополые отношения в России формально не запретят. Но демонстрация ЛГБТ-символов или заявление о "неправильной" (как называют ее чиновники) ориентации может обернуться уголовным делом. А наказания по антиэкстремистским статьям достигают десяти лет лишения свободы.
Марьяна Торочешникова: С нами правозащитник Игорь Кочетков и юристка Центра защиты прав человека "Мемориал" Татьяна Глушкова. Татьяна, как вы оцениваете доводы, которые приводит Минюст в обосновании своего иска?
Не впервые Минюст и Генпрокуратура изобретают несуществующие организации, а суды признают их экстремистскими без доказательств
Татьяна Глушкова: Есть только один признак экстремистской деятельности, на который ссылается Минюст. В пресс-релизе говорится, что в деятельности этого несуществующего "общественного движения" выявлены различные признаки и проявления экстремистской направленности, в том числе возбуждение социальной и религиозной розни. В отношении кого? Мы можем только предполагать, что, например, в отношении групп, продвигающих традиционные ценности, или представителей каких-то религиозных групп. Этих доводов мы не узнаем никогда, потому что делу, судя по всему, присвоен статус секретного, соответственно, публика на это заседание допущена не будет. И скорее всего, решение Верховного суда тоже не будет опубликовано.
Марьяна Торочешникова: А Минюст разве не знает, что юридически "международного общественного движения ЛГБТ" не существует?
Татьяна Глушкова: Для того, чтобы некое общественное движение существовало, у него должно пройти учредительное собрание, на котором должен быть принят устав и избраны руководящие органы. То есть с точки зрения закона Минюст должен доказать наличие этих трех признаков. На практике это далеко не первый случай, когда Министерство юстиции и Генпрокуратура изобретают несуществующие организации, а суды признают их экстремистскими без наличия доказательств. Это решение Верховного суда, если оно будет вынесено, криминализует неопределенно широкий круг действий неопределенно широкого круга лиц. Это достаточно распространенная в последние годы практика – запрещать непонятно что и, таким образом, держать в страхе все больше и больше людей. Даже само определение экстремистской деятельности в законодательстве очень размыто.
Марьяна Торочешникова: Игорь, вы обратились в Верховный суд России с заявлением о вступлении в дело в качестве заинтересованного лица. Почему вы настаиваете на этом?
Игорь Кочетков: Мне уже отказали в допуске к делу на совершенно незаконных основаниях. Кстати, я не единственный, кто обратился с таким заявлением, мне известно еще про двух заявителей: это Московский комьюнити-центр и организация "Ирида" из Самары.
Распространенная практика – запрещать непонятно что и держать в страхе все больше людей
По-моему, не надо всерьез обсуждать претензии Минюста к так называемому "международному движению ЛГБТ". Понятно, что это действительно попытка объявить криминальным неопределенно широкий круг действий неопределенно широкого круга лиц. Мы живем в посттоталитарном государстве, где главной целью законов и судебной практики является запугивание. Широкие определения в законах (точнее, отсутствие определений), странные судебные решения против несуществующих организаций имеют одну цель – запугать российских граждан и гражданок. Для этого нужно засекретить дело, создать впечатление полной неразберихи и непонимания. А люди уже сильно напуганы. И наша задача максимум – войти туда и не позволить скрыть факт отсутствия реальных претензий к ЛГБТ-активистам и активисткам. А задача минимум – показать обществу, что король голый, что у Минюста и у Верховного суда нет реальных оснований для того, чтобы признавать ЛГБТ-активистов и активисток экстремистами.
Марьяна Торочешникова: Как это сочетается с недавними заявлениями представителей российских властей? 13 ноября, когда делегация России выступала в Комитете ООН по правам человека, они там отдельно говорили о правах представителей ЛГБТК-людей в России: "У нас нет никакой дискриминации, все можно. Главное, чтобы не было пропаганды, чтобы они не нарушали наши скрепы". Путин на днях на культурном форуме в Петербурге тоже сказал: "Ради бога, мы готовы принимать всех. Все в порядке". И в тот же день появился этот иск.
Игорь Кочетков: Это лицемерие. Они же не несут никакой ответственности за свои слова. Ну, сказали они, ну, уличили вы их во лжи – дальше-то что? Что, вы их на выборах не переизберете? Или в Верховный суд на них подадите, который сейчас собирается запрещать несуществующую организацию? Они пытаются создать новую обязательную государственную идеологию: есть враг – это Запад. А почему Запад – враг? Потому что они распространяют ценности, которые противоречат "нашим духовным ценностям, разрушают наши семьи", и так далее. И нужно найти внутри страны предельно понятный обычным гражданам образ этого врага. Понятно, что ЛГБТ-люди или феминистки, например, являются таким образом. Поэтому и принимаются такие законы. Это не правовые законы, а идеологические, и они принимаются исключительно по идеологическим причинам.
Марьяна Торочешникова: Татьяна, каковы юридические последствия удовлетворения иска, который подал Минюст в Верховный суд?
Это не правовые законы, а идеологические
Татьяна Глушкова: В первой группе риска находятся те, кто является членами, сотрудниками ЛГБТ-организаций, и ЛГБТ-активисты. Люди, принадлежащие к ЛГБТ-сообществу, которые не занимаются активизмом, находятся во второй группе риска, по ним может ударить рикошетом. В принципе, российское законодательство содержит очень широкий спектр статей, по которым могут преследоваться члены ЛГБТ-сообщества в том случае, если Верховный суд удовлетворит иск Минюста. Административная ответственность за публичную демонстрацию либо пропаганду символики экстремистской организации, изготовление или сбыт в целях пропаганды либо приобретение в целях сбыта и пропаганды – это административная ответственность на первый раз и уголовная ответственность на второй.
Марьяна Торочешникова: Что еще за ответственность есть у людей в том случае, если они как-то поддерживают экстремистские организации, или оправдывают, или финансируют экстремизм?
Татьяна Глушкова: Уголовная ответственность за участие в деятельности такой организации – до шести лет лишения свободы, за организацию ее деятельности – до десяти лет, за финансирование экстремистской деятельности – до восьми лет, публичные призывы к осуществлению экстремистской деятельности – до четырех лет, а если это действие совершено в интернете – до пяти.
Марьяна Торочешникова: А если речь идет не о ЛГБТ-людях, а о тех, кто просто сочувствует им или говорит, что каждый человек вправе самостоятельно выбирать себе гендерную идентичность. Такая фраза может быть расценена как "оправдание экстремизма" в том случае, если это "движение" признают экстремистским?
Татьяна Глушкова: Пока у нас есть уголовная ответственность только за публичные призывы к осуществлению экстремистской деятельности, однако законопроект по введению уголовной ответственности за оправдание экстремизма лежит в Госдуме и уже прошел первое чтение. Но рассуждать о том, за какую фразу могут привлечь к уголовной ответственности, а за какую нет, – в текущих российских реалиях это что-то вроде гадания на кофейной гуще.
Они пытаются создать новую государственную идеологию: есть враг – это Запад
Еще один вид ответственности – это возможность внесения в список экстремистов и террористов Росфинмониторинга. Это парализация любой нормальной экономической деятельности человека, когда ему будет разрешено тратить в месяц не более десяти тысяч рублей на себя и такую же сумму на каждого иждивенца, а для трат больших сумм или для любых сделок с имуществом ему нужно будет получать разрешение от Росфинмониторинга, что сложно, долго и практически всегда отказывают.
Марьяна Торочешникова: Причем включение в этот список происходит произвольно, не обязательно дожидаться решения суда. А добиться исключения из этого списка крайне тяжело.
ПСИХУШКА В НАКАЗАНИЕ
Суд в Петербурге перенес рассмотрение дела о распространении так называемых "фейков про российскую армию" активисткой Викторией Петровой. И все потому, что после судебно-психиатрической экспертизы ее перевели из СИЗО в психиатрическую больницу. Петрову судят за антивоенный пост во "ВКонтакте". Адвокат Виктории рассказала об издевательствах в психиатрическом стационаре. Ранее в Москве другого обвиняемого по делу о "фейках" – активиста Максима Лыпканя – также отправили на экспертизу в Институт имени Сербского.
На связи с нами – адвокат Дмитрий Айвазян. Нужно ли в таких случаях проводить психолого-психиатрическую экспертизу?
Дмитрий Айвазян: Назначение экспертизы – целиком и полностью прерогатива следователя. Тут основной вопрос: осознавал ли обвиняемый на момент совершения преступления фактический характер своих действий? Если не осознавал и был в болезненном состоянии – это одно направление. Если осознавал, то его судят по полной строгости закона. В 80-90% случаев это амбулаторная судебно-психиатрическая экспертиза: собираются два-три специалиста и составляют экспертное заключение. Иногда привлекают психолога, в зависимости от перечня вопросов.
Марьяна Торочешникова: А как они работают в деле о "фейках", что они должны выяснить?
К сожалению, мы возвращаемся к карательной психиатрии
Дмитрий Айвазян: Если говорить формально, то вопрос, на который отвечают таких случаях: в момент совершения осознавал ли человек общественную опасность своих действий? Чем он руководствовался: бредовыми идеями, нарушением восприятия, то есть галлюцинациями и иллюзиями, или своим пониманием правды, истины и справедливости?
Марьяна Торочешникова: А что должно произойти в ходе психолого-психиатрической экспертизы, чтобы человека после ее проведения вдруг отправили из следственного изолятора в стационар?
Дмитрий Айвазян: К сожалению, мы возвращаемся к карательной психиатрии. В 99,9% случаев речь здесь идет именно о наказании в форме направления на психиатрическое лечение. То есть никакого психического расстройства там даже близко нет. Но это не значит, что "врачи-убийцы в белых халатах" – психиатры – заколют человека до смерти. Там свой дифференциальный подход. Понятно, что если пациент будет активно искать правду и в психиатрическом стационаре, то, хочешь не хочешь, будут применять нейролептики, что, к сожалению, по факту является одной из мер наказания, с чем я неоднократно сталкивался в своей практике.
