- Почему российские власти спешно сворачивают антикоррупционные проекты?
- В России ввели наказания за дискредитацию так называемых "добровольческих формирований".
- В Госдуме предлагают смягчить наказания для полицейских, совершивших преступления.
МЕНЬШЕ ЗНАЕШЬ – КРЕПЧЕ СПИШЬ
Российские власти окончательно закрыли для посторонних доступ к Реестру собственников недвижимости. В марте вступили в силу поправки, по которым получить информацию в выписке ЕГРН можно только с согласия самого собственника. А законопроект о штрафах до 400 тысяч рублей за перепродажу данных Росреестра Госдума приняла в первом чтении еще в феврале – под предлогом борьбы за сохранность персональных данных. Впрочем, многие журналисты и независимые исследователи видят в этом очередной виток борьбы с антикоррупционными расследованиями.
На видеосвязи с нами – юрист "Transparency International – Россия" Григорий Машанов. Почему именно сейчас, во время войны, взялись за сворачивание антикоррупционных инициатив в России? Такое впечатление, что это какое-то целенаправленное движение.
Антикоррупционная повестка ушла из поля зрения, давно не публиковались соцопросы о коррупции
Григорий Машанов: Да, так и есть. Вопрос в том, это именно антикоррупционная инициатива, или власти просто избавляются от всех инициатив, которые касаются прозрачности. Ведь прозрачность стала очень сильно мешать во многих сферах. С одной стороны, она касается санкций. Например, перестали публиковать бенефициаров банков, ведь если банк попадет под санкции, то автоматически под санкции угодят и все его бенефициары. Также с 1 марта перестали публиковать информацию по таможенной статистике – видимо, чтобы лишний раз не нервировать бизнес. Стали закрывать Реестр юридических лиц, перестали публиковать декларации. С госзакупками все стало сложно. Перестали, например, публиковать победителей тендеров. Более того, сейчас ты не видишь участников тендера, видишь только компанию 1, компанию 2, компанию 3, и на этом этапе даже не можешь определить, сговор ли это, это компании родственников…
Соответственно, стало намного сложнее делать общественные расследования. Антикоррупционная повестка ушла из поля зрения. Давно не публиковались соцопросы о коррупции. Почему-то никому это не интересно – ни ВЦИОМ, ни Левада-центру. Это просто ушло из повестки. Хотя мы увидели ситуацию с российской армией, особенно после мобилизации: все катастрофически разворовано. Роют себе яму – у меня такое ощущение.
Марьяна Торочешникова: Схлопываются все антикоррупционные инициативы, за которые два десятка лет бились правозащитники, экономисты, некоторые политики. Но при этом Путин, потрясая руками, говорит, что нужно продолжать борьбу с коррупцией, вспоминает об уголовных делах, которые возбудили в прошлом году в Пскове после начала так называемой "спецоперации" против каких-то больших военных чиновников, сотрудников ФСБ. Но там тоже все тихо, не совсем даже понятно, кто эти люди, сколько их.
Схлопываются антикоррупционные инициативы, за которые два десятка лет бились правозащитники
Григорий Машанов: Они, наверное, просто хотят бороться с коррупцией без прозрачности. В принципе, так тоже можно. Есть пример – Беларусь. В России абсолютно нормальная история – купить водительские права за взятку, дать взятку врачу, а в Беларуси это распространено намного меньше, но при этом прозрачность там практически нулевая. В целом без прозрачности можно бороться с коррупцией, но должна быть очень высокая дисциплина в органах власти.
Я не заметил серьезных сигналов о том, что сейчас массово можно было откупиться от мобилизации: это какие-то единичные случаи. Вероятно, до военкомов донесли, что ФСБ за этим следит, что это не будут терпеть. Но если говорить про долгую систему... Вот как было расследовано отравление Навального? Расследователи просто купили выписки из государственных баз – из базы авиаперелетов, банковских проводок, телефонного биллинга. И когда расследование вышло, ФСБ провела облавы на всех "пробивщиков", и буквально на один-два месяца ничего уже нельзя было купить, просто никто не брал никакие заказы. А через три-четыре месяца все это вернулось.
Марьяна Торочешникова: Не говоря уже о том, что прошлый год был чуть ли не историческим феноменом в плане количества данных, которые непонятно как утекли в паблик. Это тоже следствие коррупции?
Григорий Машанов: Иногда это взломы, иногда покупка. До недавнего времени можно было за 30 тысяч рублей купить "зеркало" почтового ящика на "Яндексе", Mail.ru.
Системной борьбы с коррупцией не происходит, и уменьшение прозрачности – нелогичный шаг с точки зрения борьбы с ней. В Сингапуре и в Китае совсем по-другому. В Китае огромная прозрачность госзакупок, там можно посмотреть любое судебное заседание, любое судебное дело. А если вы хотите сделать, как в Беларуси, значит, нужно реформировать власть, вводить дисциплину, проводить чистки. Но ничего этого не делается.
В ФСБ 300 тысяч человек – непонятно, чем они занимаются. Просто безнаказанность. Есть версии, что все это происходит потому, что Путин говорит: "воруйте, сколько хотите, только будьте лояльными". Мне кажется, это спекуляции. Просто сложно оценить, как меняются масштабы коррупции: мы же все меньше и меньше знаем. Думаю, все это разные факторы. Где-то уменьшают прозрачность, чтобы не попасть под санкции, где-то – чтобы было меньше надоедливых общественных расследований, а где-то просто кто-то пролоббировал удобную вещь. Но пока я не вижу поводов для того, чтобы ситуация с коррупцией стала лучше.
В ФСБ 300 тысяч человек – непонятно, чем они занимаются
Марьяна Торочешникова: Так много времени понадобилось для того, чтобы в России появились антикоррупционные инструменты, законодательство, чтобы страна вступила в международные соглашения, связанные с противодействием коррупции, и теперь все это так быстро схлопнулось! А сколько времени понадобится для того, чтобы это все вернуть?
Григорий Машанов: Это зависит от того, в какой мы будем ситуации. Если правительство и парламент будут четко нацелены на реформы, то можно просто одним законом отменить все законы, вредные для прозрачности, а затем принять какие-то поправки. Есть пример Грузии: при наличии политической воли реформы делаются с реактивной скоростью. А есть пример Украины: если существует противостояние между президентом, парламентом и правительством, то несчастный антикоррупционный суд они пять лет мучили, прежде чем смогли принять. Конечно, потом нужно менять систему управления, руководство, корпоративную культуру в силовых органах, в иных органах власти. Это занимает больше времени, и чем больше страна, тем дольше.
Марьяна Торочешникова: А есть в России запрос на искоренение коррупции?
Григорий Машанов: Я не знаю ни одной страны в мире, где большинство людей терпимо относились бы к коррупции. Коррупция в любой стране мира имеет резко негативную коннотацию. Но обычный человек не может бороться с системой, система сильнее вас. Люди ведут себя коррупционно потому, что так удобнее, выгоднее. Просто, во-первых, должно быть выгоднее не вести себя коррупционно, и во-вторых, система не должна позволять вести себя коррупционно.
Бить нужно сначала по высшим должностным лицам, а потом уже начинать меры, бьющие по интересам широкого круга лиц
Антикоррупционная дискуссия в любой стране абсолютно одинаковая. Я разговаривал с коллегами из "Transparency – Финляндия", спрашиваю: "Как у вас с коррупцией?". Они говорят: "Ну, в целом терпимо. Но вот если ты занимаешься, например, строительством в Хельсинки, и если у тебя нет друзей, то ты не получишь хорошую землю, тебе не дадут хорошее разрешение на строительство". И это в Финляндии!.. Там 60% населения считают, что политики коррумпированы, что ситуация с коррупцией ухудшается. Я не уверен, что это имеет отношение к действительности, просто восприятие коррупции не всегда отражает то, как люди реально себя ведут.
Но запрос, безусловно, есть. Есть опыт, что бить нужно сначала по высшим должностным лицам, а потом уже начинать меры, которые бьют по интересам широкого круга лиц. Не надо заниматься "стрелочниками", надо заниматься руководителями, а уж они разберутся со "стрелочниками".
ОБИДЕТЬ "ВАГНЕРА" МОЖЕТ КАЖДЫЙ
Российские депутаты ответили на просьбу основателя так называемой ЧВК "Вагнер" Евгения Пригожина, который просил наказывать граждан за фейки или дискредитацию "добровольческих формирований". Соответствующие поправки внесли в законодательство, и теперь высказавшихся "неправильно" о наемниках и добровольцах можно отправить в колонию на срок до 15 лет. Совет Федерации одобрил законопроект, дело теперь за подписью президента. При этом юридически бойцы частных военных компаний в России не считаются добровольцами, а подобные формирования вообще запрещены законом. Юристы опасаются, что правоохранители это учитывать не будут.
Эта ситуация прямо ведет к созданию в России государственной монополии на правду
Законы, ограничивающее свободу выражения мнений и фактически установившие в стране военную цензуру, несмотря на отказ российских властей официально ввести военное положение, действуют уже больше года, и репрессии только усиливаются. В то же время в России существует прямой конституционный запрет на цензуру и гарантирована свобода слова. Как такое возможно? На этот вопрос отвечает профессор журналистики Университета Коменского в Братиславе Андрей Рихтер.
Андрей Рихтер: Формально цензура в России не введена. Цензура – это ситуация, когда государство направляет в редакции СМИ своих представителей, которые должны проверять и изменять тексты сообщений, выходящих в эфир либо в печать, с тем чтобы соблюдать те требования, которые государство хочет установить в отношении подобного рода сообщений. Этого, слава богу, нет. И это будет очень сложно установить, и не только из-за Конституции, но и из-за физически большого количества СМИ в России, не говоря уже про новостные web-сайты, которые не зарегистрированы как СМИ.
Создание и усиление строгости законов о дискредитации армии, о распространении заведомо ложных сведений – это все-таки немножко другое. Это попытка государства на фоне полного уничтожения сколько-нибудь серьезных и независимых политических СМИ создать ситуацию, когда никто (не только журналисты) не вправе говорить о политически чувствительных вещах или приводить факты, которые не подтверждены первоначально самим государством.
И второй элемент – это запрет какой бы то ни было "дискредитации", то есть довольно широкого понятия. Это не только "порочащие сведения", но и вообще сведения, которые могут не понравиться армии, государству, политикам, госслужащим, в отношении деятельности, положения, позиции армии, добровольческих батальонов и самого государства. Это довольно страшная ситуация для свободы слова, поскольку она прямо ведет к созданию в России государственной монополии на правду, когда только государство знает правду, а все, что государство не называет правдой, является ложью.
Гражданину говорится: все, что бы он ни сказал, может быть использовано против него
Текущую ситуацию сложно сравнивать с тем, что было во времена СССР. Тогда была абсолютно другая система распространения массовой информации, количество газет, теле- и радиоканалов было чрезвычайно ограничено, их редакторов назначало государство, были цензоры. Сегодня есть интернет, телекоммуникации, приложения, то есть миллион самых разных способов донести информацию, если вы этого хотите. Поэтому сейчас упор делается не на некий коллективный источник информации, а на каждого гражданина. И, по сути, создается ситуация, когда гражданину говорится: все, что бы он ни сказал, может быть использовано против него. Это, безусловно, главный смысл всего этого. Не постоянный контроль каждого, потому что это довольно сложно, а попытка внушить населению страх говорить о чем бы то ни было, что может быть расценено как политически опасное.
ПОЛИЦИЯ СБЕРЕЖЕТ?
В Госдуме предлагают смягчить наказания для полицейских, совершивших преступления. С 2010 года по закону служба в полиции считалось отягчающим обстоятельством для преступников. Тогда власти готовили реформу милиции, ее переименование в полицию и боролись за имидж сотрудника МВД. Теперь же законодатели считают такое отягчающее обстоятельство при вынесении приговора дискриминационным и хотят его отменить.
С нами юрист Команды против пыток Петр Хромов. Складывается впечатление, что эта норма вообще не работала, поскольку полицейских быстренько увольняли, иногда даже задним числом, и, как правило, судили уже как гражданских.
Петр Хромов: Да, данное отягчающее обстоятельство достаточно широко применялось, но не к должностным преступлениям, на что прямо указывал Верховный суд: что оно неприменимо к должностным преступлениям, где используется служебное положение, а применимо к обычным преступлениям, которые совершают и другие граждане. Хотя была неоднозначная практика: в некоторых делах проходило данное отягчающее, в некоторых – нет.
Логично было бы, наоборот, расширить это отягчающее обстоятельство на действия всех правоохранителей
Сейчас депутаты посчитали, что такое положение дел дискриминирует сотрудников полиции по отношению к другим правоохранителям. Но по факту – нет. И КС уже высказывался по этому поводу в 2012 году: здесь нет дискриминации, поскольку сотрудник полиции наделен большим доверием граждан, нежели другие представители правоохранительных органов. Именно поэтому к нему были высокие требования соблюдения законности, так как он – на первом рубеже борьбы с преступностью, и когда он сам совершает преступление, это должно учитываться при назначении ему наказания.
Марьяна Торочешникова: Сейчас как раз основной мотив депутатов, ратующих за внесение изменений, в том, что такое отношение к полицейским, пусть даже совершившим какое-то преступление, подрывает доверие граждан ко всей полиции. Будет плохо или хорошо, если примут поправки в УК, которые приравняют полицейских, совершивших преступления, ко всем остальным гражданам?
Петр Хромов: Я в корне не согласен с таким подходом. Когда принималась эта поправка – служба в органах внутренних дел как отягчающее обстоятельство, законодатель стремился усилить защиту прав граждан и организаций, когда должностные лица могут нарушить эти права. Если полагать, что это дискриминирует сотрудников полиции, то было бы логично как раз расширить это отягчающее обстоятельство на действия всех правоохранителей, чтобы соблюсти линию по защите прав граждан. Но депутаты решили пойти другим путем – и, по сути, граждане остались без границы этой защиты. Как в свое время говорил предыдущий министр Нургалиев, полиция – это срез общества, но в обществе совершаются преступления, в том числе и полицейскими. И они будут нести более легкое наказание, зачастую даже по сравнению с обычными гражданами, потому что их положительные характеристики со службы дают большое количество смягчающих обстоятельств.
Марьяна Торочешникова: Кроме того, сотрудники правоохранительных органов все равно отбывают наказание в специализированных колониях, сидят в отдельных блоках в следственных изоляторах или даже вообще, как правило, остаются под домашним арестом или подпиской о невыезде. И в этом смысле ничего менять не планируют?
Петр Хромов: Нет, не планируют. И не только сотрудники полиции, а вообще достаточно широкий спектр госслужащих отбывают наказание и содержатся под стражей отдельно.
