- В России начался весенний призыв на военную службу – третий за пандемию. Каких сюрпризов ждать призывникам?
- Почему президиум сибирского отделения Российской академии наук решил не обнародовать доклад о высоком уровне загрязнения городов Сибири?
ГРАЖДАНИН И АРМИЯ
1 апреля в России начался призыв на военную службу – третий за пандемию. В прошлом году власти не рассматривали вариант с отменой призыва или сокращением количества призывников. Несмотря на все заявленные меры предосторожности, в войсках случались массовые заражения, а призывники лишались возможности в спорных ситуациях подтвердить уважительную причину для освобождения от службы, например, по состоянию здоровья: в больницы-то было не попасть. А иногда просто не успевали: молодых людей забирали в войска одним днем.
В студии Радио Свобода – юрист проекта "Гражданин и Армия" Арсений Левинсон.
Арсений Левинсон: Призывников начинают вызывать в военкоматы еще в марте, для того чтобы они заранее принесли документы из поликлиники или справки из вуза. И сейчас к нам в основном поступают традиционные для весеннего призыва жалобы: студентов последнего года обучения пытаются призвать в армию, не дав им продолжить обучение, например, после бакалавриата в магистратуре или после магистратуры в аспирантуре. Говорят: "У вас сейчас последнее полугодие, 30 июня вы заканчиваете обучение, и мы вас призываем с 1 июля".
Видеоверсия программы
Марьяна Торочешникова: Насколько легко отбиться от военкомата в такой ситуации?
Главное – не вызывать в военкоматы тех, кто пользуется отсрочкой, сокращать количество вызываемых людей
Арсений Левинсон: На нашем сайте realarmy.org есть материал, который называется "Каникулы вместо армии". Там изложено, как действовать в этой ситуации. Закон об образовании предусматривает в последний год обучения каникулы после итоговой аттестации, и в этот период студент не отчисляется из образовательной организации, а стало быть не теряет право на отсрочку. Это механизм для того, чтобы реализовать свое право на непрерывное образование и получение отсрочки. И мы всем студентам рекомендуем подавать заявления на каникулы, брать в вузе справку, что они будут с учетом этих каникул отчислены только 31 августа, приносить это в военкомат и отказываться от прохождения каких-либо призывных мероприятий.
Марьяна Торочешникова: Как обстоят дела с профилактикой и противодействием коронавирусной инфекции в этот призыв? В прошлом году тут было много проблем.
Арсений Левинсон: Год назад это осуждалось гораздо более горячо. Тогда в Москве мы получили специальный регламент организации призыва на военную службу с учетом ситуации с распространением новой коронавирусной инфекции. Тогда были предусмотрены, во-первых, раздельное содержание на сборном пункте, во-вторых, тестирование призывников. Насколько все это соблюдалось? Ну, постольку-поскольку. В этом призыве, поскольку эпидемиологическая ситуация изменилась в лучшую сторону, но все еще остается довольно серьезной, должен применяться тот же регламент. Но мы тогда критиковали этот регламент и сейчас полагаем: главное – это не вызывать в военкоматы тех, кто пользуется отсрочкой, сокращать количество вызываемых людей, чтобы не создавать большую нагрузку как на сами военкоматы, так и на систему здравоохранения.
Марьяна Торочешникова: А сколько призывают? По-моему, 134 тысячи.
Арсений Левинсон: Да, около 130, как в каждый призыв. Это те, кто уже подлежит направлению в войска. А вызывают в военкоматы, как правило, в десятки раз больше: кому-то предоставляют отсрочки, освобождение от службы. Может быть, тех, у кого слабое здоровье, и не таскать в призывы во время эпидемии? Но такое решение, к сожалению, не приняли.
С другой стороны, стратегия перехода на контракт, огромная контрактная армия, и это чудовищные расходы для государства: на Вооруженные силы и безопасность тратится в 4-5 раз больше бюджетных средств, чем на здравоохранение. А призыв все равно сохраняется, и все граждане от 18-и до 27 лет прогоняются через военкоматы.
Марьяна Торочешникова: При этом качество военной подготовки вызывает большие вопросы. Если послушать рассказы некоторых демобилизовавшихся из армии, они там только тем и занимались, что красили заборы, драили казармы, ну, может быть, ходили маршем на плацу. А по большому счету из них не сделали солдат.
Арсений Левинсон: Есть отдельные редкие случаи серьезной военной подготовки. Но, как правило, этот год люди учатся подчинению, заправлению кроватей, уборке, полному и беспрекословному выполнению приказов командиров.
Марьяна Торочешникова: Армия "роботов", бездумных исполнителей чужих приказов. Но среди молодежи есть же множество людей, которые не склонны исполнять приказы, настроены по-бунтарски. И как раз в последние годы мы часто слышали, как таких людей пытаются отправить на перевоспитание в армию. И тогда призывы происходят одним днем: человека хватают, привозят в военкомат и в тот же день отправляют в воинскую часть. С этим можно бороться?
Арсений Левинсон: Довольно странно: то говорят о престиже Вооруженных сил, а то используют отправку в армию как наказание! Но, к сожалению, это происходит не только в отношении политических активистов. С призывом одним днем может столкнуться любой призывник. И в последний осенний призыв, в декабре мы столкнулись с довольно массовым призывом одним днем, когда студентов, не успевших оформить отсрочку, людей, не успевших получить необходимые медицинские документы для освобождения по состоянию здоровья, или тех, кто был в процессе получения альтернативной гражданской службы, хватали, причем хитростью заманивая в военкомат, и в тот же день отвозили на сборный пункт, а вечером – в воинскую часть.
Мы обращались, например, в Военную прокуратуру Балашихинского гарнизона по поводу этих вопиющих случаев. Это нарушение как права на охрану здоровья, потому что нет никаких предварительных анализов, человека могли забрать с туберкулезом, с ВИЧ-инфекцией, так и права на обжалование решения призывной комиссии, на судебную защиту. Ведь у каждого призывника есть право не согласиться с решением призывной комиссии, обжаловать его в суде, и в этом случае оно приостанавливается. Но в нарушение всех этих прав просто произвольно в один день с психологическим давлением, иногда с применением физической силы человека отправляли в армию. А Военная прокуратура Балашихинского гарнизона наши обращения перенаправляла в военный комиссариат Московской области. Никакой реакции от надзирающих органов на такой произвол со стороны чиновников в военкомате не было. И это вызывает наибольшее беспокойство.
Марьяна Торочешникова: А вытащить оттуда человека можно?
Арсений Левинсон: Можно, если сам человек готов за себя бороться. Большинство людей, столкнувшись с таким произволом, опускают руки, и их призывают. Можно с этим справиться, если человек будет настроен более решительно, будет отказываться от прохождения медосмотра, от того, чтобы надевать военную форму, расписываться за военный билет, требовать, чтобы ему разрешили обжаловать решение призывной комиссии, говорить, что он намерен обращаться в суд, писать заявление на имя начальника сборного пункта и отказываться от каких-либо мероприятий. Его будут пугать, что посадят на пять лет...
Марьяна Торочешникова: А они могут?
За уклонение от призывной службы у нас вообще нет реальных сроков
Арсений Левинсон: Нет. За уклонение от призывной службы у нас вообще нет реальных сроков: лицу, впервые совершившему преступление небольшой тяжести и без отягчающих обстоятельств, не может быть назначено лишение свободы. Может быть условный срок, и то редко, скорее штраф. Но в этих действиях нет признаков уклонения, а есть признак попытки защиты своих прав с помощью суда. И тут надо решительно защищать свои права. Мы видели положительные примеры. К сожалению, иногда ребятам приходилось применять уже крайние меры – вскрывать себе вены. Такие случаи были в декабре. Парень порезал себе вены, ему вызвали "скорую помощь" и отпустили.
Марьяна Торочешникова: Как обстоят сейчас дела с альтернативной гражданской службой? Понадобилось очень много времени для того, чтобы в России приняли этот закон. Потом его страшно критиковали за какие-то несоизмеримые сроки, и в итоге возможностью пройти альтернативную гражданскую службу вместо военной пользовались единицы.
Арсений Левинсон: Срок альтернативной службы почти в два раза больше, чем срок военной службы. Сейчас это 21 месяц, а когда закон принимался, было почти 4 года, потому что военная служба длилась 2 года. Конечно, многих это до сих пор отпугивает. Каждый год, по статистике Роструда, около тысячи человек направляются к месту прохождения альтернативной службы. Конечно, в процентном отношении это очень мало.
Непопулярность альтернативной службы обусловлена и противодействием военкоматов, распространением мифов. В военкомате говорят: "Ты будешь служить четыре года, выполнять бесплатную, самую грязную работу". Но это неправда. Когда человека призывают на альтернативную службу, он получает заработную плату, как и любой другой работник. Он отличается от другого работника только тем, что не может уволиться в течение 21 месяца. Как правило, когда в больницу, на почту, в какие-нибудь социальные организации попадает молодой человек, там используют его физическую силу. Сейчас, в период эпидемии, когда больницы были переполнены, всех альтернативных служащих собирали в приемные отделения, чтобы они носили больных. В одной из больниц их было семь человек.
Реально добиться альтернативной службы и выполнять вполне полезную работу. Действительно, срок больше, но всех москвичей и петербуржцев оставляют служить по месту жительства, потому что нет организаций с общежитиями. Человек получает зарплату, может заочно учиться, получать учебные отпуска, он не изолирован, остается в обществе.
Марьяна Торочешникова: Но сейчас у последователей некоторых религиозных учений возникают с этим проблемы. Например, члены запрещенной в России организации Свидетели Иеговы, которые, как правило, шли на альтернативную гражданскую службу, сейчас даже не рискнут сообщить об этом, потому что организация признана экстремистской.
Арсений Левинсон: Мы с моим коллегой Александром Передруком по такой ситуации недавно обратились в Европейский суд по правам человека, потому что Свидетелю Иеговы отказали в альтернативной службе, сославшись на то, что его организация признана экстремистской. А этот молодой человек, в принципе, и не говорил, что он Свидетель Иеговы. Его спросили на призывной комиссии: "Какое имя бога?". Он сказал: "Иегова". А они: "Ага, ты Свидетель Иеговы!". Конечно, это совершенный произвол. У нас запрещена религиозная организация, а не вера. И основанием для отказа не может быть то, что какие-то организации признаны экстремистскими.
Убеждения должны не подтверждаться справками, а приниматься на веру
Действительно, таким людям стало сложнее добиться альтернативной службы. Но я всегда считал, что никаких справок для того не нужно. Альтернативная служба предоставляется не по членству в какой-либо религиозной или иной организации, а по убеждениям, которые носят индивидуальный, а не коллективный характер. Убеждения должны не подтверждаться справками, а приниматься на веру, исходя из того, что гражданин действует добросовестно. Есть презумпция невиновности и в гражданском, и в уголовном праве. Здесь надо говорить: "я не обязан доказывать свои убеждения". И отказ может быть обоснованным, только если у призывной комиссии есть сведения о том, что предоставляемые данные являются ложными. Например, человек говорит, что он никогда не дрался, а сидящий в призывной комиссии представитель органов внутренних дел по району говорит: "Как же?! У тебя приводы за драки. Ты не пацифист".
Марьяна Торочешникова: Но вы уже сказали, только тысяче человек в России в год удается получить альтернативную службу.
Арсений Левинсон: Да, но в процессе борьбы за альтернативную гражданскую службу в судах находится больше людей, и они в это время не призываются на военную службу. Это эффективный инструмент: если тебе откажут в альтернативной службе, ты можешь обратиться в суд и обжаловать отказ, а в следующий призыв предоставлять какие-то новые доводы и опять добиваться альтернативной службы. Иногда это бывает успешно. Но, конечно, желающих не так много: у людей нет объективной информации об альтернативной службе, часто есть представление, что это какая-то грязная работа – утки выносить и зарплату не получать, и к тому же военкоматы противодействуют. Люди думают, что только Свидетели Иеговы или еще какие-то члены небольших религиозных организаций могут требовать альтернативной службы, а на самом деле – любой. Об этом говорит и российский закон, и Конституция, и даже практика довольно хорошая – по любым убеждениям можно добиться альтернативной гражданской службы, не только по религиозным, но и по светским, пацифистским, политическим, этическим. Если открыть сайт Министерства обороны, то и там есть статья об альтернативной гражданской службе, и там тоже перечисляются все виды убеждений, которые могут быть основанием для отказа от военной службы.
О ПРОБЛЕМАХ ЭКОЛОГИИ ЗНАТЬ ПОЛОЖЕНО НЕ ВСЕМ
Академики Сибирского отделения Российской Академии наук решили не публиковать данные о загрязнении сибирских городов. На состоявшемся на днях заседании президиума они заслушали доклад, из которого следует, что онкология, врожденные пороки развития и заболевания детей в Сибирском округе связаны с плохой экологией.
У нас в гостях директор по программам, исследованиям и экспертизе Российского отделения Greenpeace Иван Блоков.
Довольно неожиданное решение приняли сибирские академики, учитывая, что все сведения, которые объединены в этом докладе, есть в открытых источниках, и любой заинтересованный человек может их собрать. На ваш взгляд, чем было мотивировано это решение, за исключением прозвучавшего: что не надо перед выборами беспокоить людей – это будет бомба?
Мы с вами должны знать, в каких условиях живем, ведь от этого зависит дальнейшая судьба всей страны
Иван Блоков: Насколько я понимаю, не было принято решение о засекречивании или закрытии материалов, а было высказано мнение, что, может быть, эти материалы не стоит широко распространять без объяснений. Но распространять такую информацию обязательно нужно: мы с вами должны знать, в каких условиях живем, ведь от этого зависят очень многие жизненные выборы, наше здоровье, здоровье детей и просто дальнейшая судьба всей страны.
Я скептически отношусь к любым решениям о закрытии материалов, но очень часто у нас материалы или делаются недоступными или подаются в такой форме, которая не дает возможности судить о том, что же на самом деле происходит. Например, есть очень хорошая система наблюдения за загрязнением воздуха в Москве, система Мосэкомониторинга, у которого несколько десятков автоматических станций, имеющих самое современное оборудование. Но есть одна загвоздка. Когда вы видите данные про сероводород, то их сравнивают почему-то не с российскими предельно допустимыми концентрациями, а с нормативами ВОЗ, а они почти в 20 раз выше. И если уровень загрязнения сероводородом превысит российские, то, по данным Мосэкомониторинга, это нигде не отразится.
Другой пример: по непонятным для меня причинам ряд предельно допустимых концентраций в России повышался. Существуют два типа веществ. Есть вещества, которые оказывают острое воздействие. И есть предельно допустимая максимальная разовая концентрация. Есть максимальная суточная. Буквально месяц назад ввели максимальную годовую. Если у вас серьезно превышена концентрация, скажем, диоксида азота, то вы можете получить проблемы с легкими прямо сейчас, когда она превышена максимально разово. Это вещества, оказывающие на нас влияние сейчас.
Максимальная годовая – это то, что рассчитано в отношении канцерогенных веществ. И мы очень много спорили с Роспотребнадзором, потому что на многие канцерогенные вещества у нас концентрации были установлены максимальные суточные, и они были намного выше, чем допустимые уровни рисков. В частности, это такие вещества, как формальдегид. Канцерогены выделены отдельно, потому что часто разовая реакция на эти вещества не является критичным показателем, но если они воздействуют на вас постоянно, то рано или поздно вероятность получения онкологического заболевания сильно вырастет.
Вот измерение ПДК сероводорода: это не канцерогенное вещество, и мы говорим о максимальной разовой концентрации превышения. Кстати, далеко не на все вещества есть концентрации, установленные ВОЗ, далеко не на все вещества есть установленная предельно допустимая концентрация в странах Евросоюза. Там немножко другой подход: ставят целевые показатели и стараются чего-то достичь, поэтому, в отличие от нас, там пытаются прийти к нормативу, а у нас считается, что если чуть-чуть ниже ПДК, то все в порядке. Но все равно не все в порядке, если это канцерогенное вещество.
Одна из наиболее проблемных вещей – это, безусловно, канцерогенные вещества. Это то, что вызывает как раз дополнительную заболеваемость и смертность, о чем говорили в Сибирском филиале Академии наук. И в этой ситуации предельно допустимые концентрации, которые установлены в России более чем на 20 веществ, были выше, чем уровень риска, который и так довольно высок.
Марьяна Торочешникова: А уровень риска определяют медики?
Иван Блоков: Нет, он определяется на основании очень тщательных исследований. Он согласован практически всеми странами мира, есть специальный стандарт. Это вероятность получения онкологического заболевания, если вы будете всю жизнь дышать данным веществом в определенной концентрации. При уровне ПДК у вас не должно быть больше риска, чем одна десятитысячная, то есть только каждый десятитысячный человек может заболеть. Это и так много. Но вот так определяется уровень риска. И далеко не все канцерогенные вещества у нас до сих пор еще находятся в пределах уровня риска.
Во времена Советского Союза по каждой ПДК было несколько диссертаций. А сейчас, запросив Роспотребнадзор: "Почему вы меняете ПДК?", – мы не получили ответа. По формальдегиду ПДК была поднята более чем в три раза, и объяснения этому мы не нашли. Когда мы запросили несколько научных институтов, в одном из них уничтожили все документы из-за сроков хранения, а другие не дали ответов. То же самое запросил Совет при президенте по правам человека и тоже не смог получить ответ. Оказывается, это та самая закрытая информация. Получается, что на формальдегид предельно допустимая концентрация у нас, по-моему, в три раза выше, чем в Калифорнии. Что-то здесь не вяжется.
Роспотребнадзор ведет себя как страус
Марьяна Торочешникова: Такое ощущение, что Роспотребнадзор ведет себя как страус. Как будто, если они повысят уровни ПДК, люди от этого перестанут чаще болеть и умирать, и обстановка будет лучше. Такая логика?
Иван Блоков: Наверное, потому что Роспотребнадзор никак не может представить информацию о том, где же он проводит свои наблюдения. Если Росгидромет показывает, что отдельные загрязнители либо растут, либо стабилизировались, то Роспотребнадзор показывает, что они уменьшились. Принципиально важно, чтобы эта информация была нам с вами известна, чтобы мы могли понимать, как она получена, и сравнивать. Далеко не каждый будет специально залезать в эту информацию, но на это как раз и есть и журналисты, и общественные организации, и профессионалы, которые могут интерпретировать это и представить всем. Но только эти профессионалы должны быть независимы от Роспотребнадзора, в противном случае все оказывается совсем нехорошо, и конфликт интересов здесь может сыграть очень негативную роль.
Марьяна Торочешникова: Вот сейчас профессионалы в Сибирском округе провели исследование, презентовали доклад. Целиком текста никто из публики еще не видел. Случайно сохранилась видеозапись. Авторы доклада говорят, что есть серьезные проблемы в Красноярске, в Норильске. И кто-то из членов этого заседания президиума даже говорит: "Да, нужно понять, что с этим делать". Этот доклад же делается не просто так, а для того, чтобы с этим как-то работать, давать какие-то рекомендации правительству. Но ближе к концу обсуждения говорят: "Все-таки давайте согласуем с администрацией, с полпредом по округу". Чего боятся ученые?
Иван Блоков: Практически все данные, которые использованы, как я предполагаю, есть в системе госдокладов. Доклады выпускаются разными ведомствами: в сумме, по-моему, 17 или 18 различного рода докладов, которые описывают состояние окружающей среды в стране и в какой-то степени последствия. Я подчеркиваю: в какой-то степени, потому что прямую связь между онкологическими заболеваниями и загрязнениями на уровне статистики вам установить не удастся. Поэтому я думаю, что первая часть того, что там попытались сделать в филиале, – это вытащить данные о загрязнении городов. И они тут же увидели, что концентрация формальдегида по стране растет. Я не исключаю, что повышение предельно допустимой концентрации было сделано, чтобы уменьшить число особо загрязненных городов. Но от этого людям-то лучше не стало, ведь вещества все равно остались в воздухе.
А дальше наступает то, что происходит уже много лет. Каждый год пишется о том, что ситуация плохая. Не первое десятилетие говорится, где что надо сделать. В Красноярске надо было принимать меры 30, 20, 10 лет назад, а они не были приняты. Надо было принимать меры в Челябинске. Карабаш – город, в котором очень неприятно жить: его иногда накрывает облако выбросов из трубы комбината. Проблемных городов-то у нас много. И вы представляете себе, как будут реагировать люди, если выяснят, что все плохо, а меры не принимаются?
Прежние доклады говорили о том, что происходит сейчас, иногда смотрели ретроспективу на три года, редко – на пять лет. Но так нельзя построить динамику, она должна охватывать 10-20 лет, чтобы понять, что реально происходит. Вот если в Сибири сейчас это сделали, они поняли, что лучше не становится. Последние несколько десятилетий растет объем выбросов формальдегида, растут объемы отходов, а это тяжело спрятать. У нас сейчас в стране, по данным Росстата, образуется семь миллиардов тонн отходов, причем не бытовых, а промышленных (бытовые, коммунальные отходы – это примерно 1% от общего объема).
Марьяна Торочешникова: И если отходы видно, то формальдегид, бензопирен и прочие вредные вещества в воздухе человек не может видеть и осязать.
Иван Блоков: Да, а самые опасные вещества вы, как правило, вообще не чувствуете. Вот метилмеркаптан – вещество, которое добавляется в газ. За 21 год его ПДК подняли в 660 раз! Это вещество не является канцерогеном, но при таких концентрациях создает дискомфорт. Есть понятие "качество жизни". Да, вы выживите, у вас даже, может быть, не будет никаких заболеваний, кроме нервных, но когда у вас вокруг не очень приятный запах, я не думаю, что вам хорошо жить. Вот сейчас это именно так.
Не становится лучше загрязнение по воде. А по воздуху – очень разнонаправленные вещи. Есть вещества, которые постоянно выбрасываются в большем масштабе. Хотя должен признать, что последние десятилетие у нас почти исчезло серьезное свинцовое загрязнение воздуха, потому что ушел этилированный бензин. Но это, наверное, единственное и самое крупное достижение. А концентрации бензопирена, канцерогенного вещества, которое, в том числе, выбрасывается автомашинами, существенно не уменьшаются.
Марьяна Торочешникова: И что же с этим всем делать?
Доступность информации для всех нас – важнейшая вещь, без этого вообще ничего не будет
Иван Блоков: Первое – очень важно четко отделить контроль от использования ресурсов. Нигде в мире, кроме двух стран, я не нашел объединения контроля и использования ресурсов. У нас же Министерство природных ресурсов и экологии отвечает сразу за получение максимального дохода от использования природных ресурсов и за контроль, то есть это лиса в курятнике. Вот без этого у нас ничего не получится.
Второе – это вопросы, связанные с экономическим регулированием. Шесть лет назад плата за сбросы, выбросы и захоронение отходов, то есть не штрафы, не ущерб, а регулирующая плата была 28 миллиардов рублей (тоже не очень много). Но в прошлом году она была уже чуть больше 12 миллиардов в абсолютных рублях, то есть за это время прошла инфляция – и плата упала более чем в 2 раза. Убрали коэффициент 2 за плату в Арктической зоне. Изменили порядок расчета платы за выбросы нефтяных компаний при сжигании попутного газа.
Марьяна Торочешникова: То есть делается все, чтобы облегчить жизнь бизнесу.
Иван Блоков: Единственный способ, который будет нормально действовать, это не наказание: нужно, чтобы было дороже загрязнять, чем очищать. Это принято везде. Но нет, экономическое регулирование у нас падает, причем все об этом молчат.
Третье – нормально использовать деньги, направляемые на охрану окружающей среды. У нас из бюджета, считается, около 2% уходит на эти цели. Это очень много, больше, чем в Германии. Но из этих 2% около двух третей составляют субсидии производителям колесных транспортных средств на приведение их к нормативам загрязнения воздуха. Я не хочу оценивать, нужны ли такие субсидии, но они просто не имеют никакого отношения к охране окружающей среды. Затем туда частично попадает, например, строительство водопроводов. Это тоже не имеет никакого отношения к охране окружающей среды. И вот когда вы все это вычищаете остается дай бог 0,3% (0,35) – это намного меньше, чем в любой из стран, которые я знаю.
Везде должна быть честность. Доступность информации для всех нас – важнейшая вещь, без этого вообще ничего не будет. Наверное, я бы даже поставил это на первое место.
