Марина Ефимова: Году в 82-м, поздней осенью, мне пришлось проболтаться день в курортном городке N в штате Род Айланд, на берегу Атлантики. Всё курортное там уже опустело, потускнело, было распродано или убрано, и остов городка (строения в стиле "глаза б мои не смотрели") разоблачал нестойкость красоты, рассчитанной на один сезон. Бары были особенно безжизненны – ряды пустых табуретов, и на одном сидит, ссутулившись, какой-нибудь безымянный герой Эдварда Хоппера. Единственное место, показавшееся мне с улицы уютным, оказалось бесплатной столовой для бедных, открытой с полудня "для всех желающих". Дамы-волонтерки внутри приглашающе мне помахали – видно, я не сильно отличалась от их обычных посетительниц.

Мне долго не удавалось прорваться к морю через владения частной собственности. Наконец, между домами мелькнула терраса над водой, пластиковые столики и посетители, сидевшие лицами к океану. Внутри ресторана было пусто. Я заказала нечто рыбное, скрытое в пережаренном тесте, вышла на террасу и тоже села лицом к океану.

Ветра не было, солнца не было, океан был почти беззвучным, тусклым и завораживал, как Солярис. И я поддалась тому, что в английском вежливо называют day dreams– дневные сны, а в русском невежливо – пустыми мечтами.

Меня разбудило тарахтенье двигателя, и слева в картину въехало оранжевое плавучее утильсырье. На борту сидели двое в тоже оранжевых резиновых ботфортах. Сооружение остановилось у нашей террасы, заслонив вид и ритмично тарахтя. Двое на борту распаковали сэндвичи – за компанию с посетителями ресторана.

Прошло минут 15 тарахтенья. Люди за столиками не проявляли ни малейшей досады – никто, кроме четы пожилых супругов. Они сидели далеко от меня, я только видела, что оба маленькие, худенькие, и лица – не арийские. Они обменивались возмущенными восклицаниями и оборачивались за сочувствием к остальным, но никто не разделял их эмоций. Одна я отвечала им соответствующими жестами и гримасами. Скоро я поняла, что это не итальянцы и не греки, а мои соотечественники – не столько по движению губ, сколько по бесплодной раздражительности. Я встала и подсела к ним. Их звали Сёма и Сима.

– Вот я удивляюсь терпеливости американцев! – сразу сказал Сёма, с наслаждением поддаваясь национальной страсти – артикулировать собственные эмоции. – Какие-то просто толстокожие!..

Сима немедленно повернула орудия на 180 градусов:

– Да потому, что умные люди!.. У них даже пословица есть типа: если ничего не можешь изменить, так сиди и не квакай.

– Нет, это – толстокожесть, – сказал Сёма. – Вот я вам расскажу такой случай. Я был в "муви тиатер"... Мы вместе были. Помнишь, фильм-то мы еще смотрели с этим актером-евреем...

– С Дастином Хоффманом?..

– Да нет, с самым знаменитым, со старым... ну, как... он еще соус сделал...

– С Полом Ньюманом! Господи, ничего не помнит.

– Да, с ним. Ну, вот... Фильм должен был быть хороший – он в плохих не играет... В зале – человек, наверное, тридцать, а то и двадцать... ну, я специально, конечно, не считал...

– Сэм, – тихо сказала Сима, – короче, дело к ночи.

Сёма повернул к ней голову якобы с недоумением:

– Что с тобой? – спросил он таким тоном, словно раньше она никогда ничего подобного себе не позволяла.– Нервная какая-то стала. Я никуда не тороплюсь, у меня отпуск... Можно продолжать? Спасибо. Так вот, народу в зале было мало, потому что это был дневной сеанс. Какой это фильм-то был?.. Совсем недавно... еще так его рекламировали...

Я подсказала: “Road to Perdition”.

– Правильно! Вот, вы, значит, следите за кино. "Роуд ту Пердишен"... Звучит неприлично, но это значит: "Дорога к гибели". Сильный фильм...

Сима сказала яростно:

– Ты до дела-то дойдешь?..

Сёма только сокрушенно покачал головой:

– Так вот, в кино, как вам, очевидно, известно, перед фильмами теперь показывают всякие викторины. Ну, например: "какую первую роль сыграл в кино, я знаю?.. Элвис Пресли", или, скажем, какое-то изречение написано на экране... кто это сказал? И ответ: Мадонна. Или Спилберг... И потом минуты на три, на четыре разыгрывается такой сюжет, чтоб не сорили в зале, чтоб выключили телефоны, ну, и так далее... Вы знаете, о чем я говорю?

– Знаю, знаю.

– Ну вот... так, значит, весь этот ролик прокрутили, экран погас, и... снова начинается тот же ролик. Проиграли вторично, экран погас, и... по третьему разу пошел тот же ролик. Опять изречение Мадонны, опять какую роль кто-то сыграл, опять кто-то там грозит пальчиком, чтобы не разговаривать во время сеанса... Кончилось. Экран погас... и по-новой – тот же ролик!!.. И вот что странно: публика – никто ничего!.. Так только – оглянутся иногда на луч проектора, и опять сидят... Мне просто было интересно, на сколько их терпения хватит. Но не дождался. Меня уже всего трясло. И на восьмой... восьмой (!) раз я пошел выяснять. А когда вернулся в зал, так все сразу кинулись спрашивать, как там да что. Ну я им и сказал все, что думал: "А чего вы интересуетесь? – говорю. – Вам же все равно, что смотреть – что хороший фильм, что рекламный ролик... Ну вот и сидите, и смотрите этот ролик до морковкина заговенья..."

Сима встрепенулась:

– Так и сказал?! Какими же, интересно, английскими словами ты сказал "до морковкина заговенья"?.. "carrot что"?..

Сёма поднял предостерегающе худую руку с дорогими часами:

– Неважно, как сказал. Они меня поняли!..

Утильсырье у причала, вдруг, начало дымить.

– Ну, всё, придётся уходить, – сказал Сёма. – Вот безобразие! И, главное, гулять-то тут негде, только набережная коротенькая.

Сима немедленно дала новый залп:

– Господи, прости этого дурака за неблагодарность! Гостиница "четыре звезды", в ванной сухие цветы для аромата, океан, бесплатный завтрак... Ты вспомни, откуда приехал...

Сёма добродушно засмеялся:

– Она стала такой патриоткой Америки!..

– Да уж я Америчку в обиду не дам!.. – сказала Сима. – Скучно? Сядь в машину и едь куда глаза глядят.

Тут я и сказала, что на окраине городка есть знаменитая "миллионерская миля" с дюжиной старых дворцов, превращенных в музеи. Я собираюсь взять такси и посмотреть на них.

– Ну зачем же такси? – галантно сказал Сёма...

Дворцы стояли двумя шеренгами по обеим сторонам одной-единственной улицы – как в деревне. Они были разностильны, но построены в одно и то же время – на рубеже веков. Лишь в первое десятилетие 20-го века в этой миллионерской деревне шла бурная жизнь типа "Великого Гэтсби". Потом Первая мировая, долги, распродажи и постепенное запустенье. Даже и теперь посетителей было немного – все дворцы были платные.

Для экскурсии внутрь мы выбрали маленькую подделку под ренессансный замок – Belcourt Castle. Билеты продавались в бывшем вестибюле, откуда внутрь вели запертые застеклённые двери. Мы (единственные из десятка покупавших билеты экскурсантов) пытались подсмотреть, что за этими дверьми, и сквозь яркое отражение вестибюля, смутно разглядели огромную залу, где были расставлены столы под белыми скатертями и хлопотали официанты. Сёма узнал у кассирши, что происходит, и вернулся, посмеиваясь:

– Вот так музей! Видать, дела-то у них – дерибас... Они сдают весь замок под хэллоуинские вечеринки.

– Ну, и правильно! – стрельнула Симина пушка. – Зачем же помещению пустовать? Молодец, Америчка! Нич-чего зря не пропадает.

– Это для кого как, – сказал Сёма, похохатывая. – Для меня пропадает, благодаря тому, что банкеты у них закрытые. А то я б поел.

Я оглянулась на Симу. Пли!

– Вот обжора, – прогремели пушки, – ты ж только что ланчевал! Это называется: мы на диете.

Я спросила:

– На модном "Аткинсе"?

– Да где нам... – сказала Сима и взглянула на Сёму как на причину их личного несовершенства в новой, прекрасной, американской жизни. – Нет, мы на легкой.

– Она хочет на Аткинса, пусть сидит на Аткинсе, – смело сказал Сёма. – Зис из фри кантри, правда?.. – и захохотал добродушно. – А я категорически отказываюсь. Это надо быть каким-то ацтеком, чтоб всё соблюдать.

– Ас-ке-том, а не ацтеком!.. – бухнула пушка.

– Whatever, – беспечно сказал Сёма с правильным произношением.

Начала экскурсии мы ждали на склоне холма за "замком". Когда уселись на траву (после восторгов Симы по поводу отсутствия в Америке запретов ходить по траве), Сёма раздал нам по пластиковому стаканчику и с преувеличенно загадочным видом плеснул туда из темной бутылки с этикеткой пепси-колы. Так он закамуфлировал вино – в нарушение другого запрета (вполне американского) – распивать в парках алкогольные напитки. Вид у него был по-детски торжествующий, и я ему подыгрывала и предлагала тосты:

– За ваше здоровье и за то, что вы скрасили мне унылый день в этом богоспасаемом городке.

– За здоровье! – откликнулась Сима. – И за Макнотан энд Ган!

– За что? – спросила я.

– Это фирма, в которой я работаю, – объяснил Сёма. – Симка прибавляет ее к каждому тосту. Вот за что бы ни пили: за Новый год, за детей, она в конце прибавляет: за "Макнотан энд Ган" – благодаря тому, что эта фирма – причина нашего семейного благополучия. Ну, не только. Сима у нас сама – бухгалтер с большой буквы. Язык одолела, даже лучше меня!.. А я предлагаю выпить за знакомство.

– А я предлагаю – за Америчку, – сказала Сима с вызовом. – За то, что мы живем в своем доме, а не в хрущобе... за то, что сына нашего приняли в колледж, не посмотрели на "пятый пункт"... за то, что мы садимся в машину и едем куда хотим... вот, в эту красоту.

Голос Симы дрогнул, и мы с Сёмой торопливо подхватили:

– За Америку. И за "Макнотан энд Ган".

– "Добро пожаловать в замок Белкорт, который является репликой (ну, то есть копией) одного из замков Людовика XIV в Версале", – солидно читал Сёма в брошюре, которую с листа переводил для меня и Симы.

Сима сказала: "Ах, это только ре-еплика!.." – с таким разочарованием, словно до этого надеялась, что американцы способны разбазарить даже Версаль.

– "В этом замке, – читал Сёма, – вы... в свое время... переступите порог". – Прочел и остановился. "Какой-то там будет порог, наверное... странно вообще-то, чернуху какую-то пишут... "Трешолд" ведь – "порог" по-английски?..

– "Времени!" – вскрикнула Сима, заглядывая в брошюру через плечо мужа. – "Переступите порог времени" – The Threshold of time.

– А, правильно, "порог времени". "Эти слова, – продолжал Сёма, – традиционное приветствие гайдов замка..."

– "Гидов", – поправила Сима.

– Ну, гидов... "Все они – специалисты по европейскому искусству. В их компании... вы... будете двигаться... по красивым комнатам и холлам, которые представляют разные периоды французского, английского и итальянского искусства"...

– "Будете грациозно двигаться!" – опять вскрикнула Сима. – Ну, что ты всё пропускаешь? Видишь – graciously move... грэйшэсли!

Сёма рассердился:

– Да я специально не перевожу эту глупость. Я, что ли, буду "грациозно" двигаться?..

Тут и я встряла: "graciously" – это, кажется, значит "снисходительно", нет – "с достоинством"...

– О! – сказал Сёма. – Это ближе к правде. Будем двигаться с достоинством...

Женщина-экскурсовод в Belcourt Castle неожиданно оказалась – против американского стандарта – с нервным интеллигентным лицом, не подкрашенная, не подтянутая, задумчивая и в красной вязаной кофте. На малограмотный, но дружелюбный вопрос Сёмы о бедственном положении музея ("два мира – два Шапиро": с точки зрения Сёмы вопрос был выражением сочувственного интереса, с точки зрения американки – бестактностью) она ответила холодно и даже с некоторым вызовом. И тем заполучила врага в лице Симы.

Я никогда не замечала с такой отчетливостью, что экскурсия – моноспектакль, и его атмосфера зависит от взаимодействия актера и публики. Экскурсовод в красной кофте начала свой спектакль рассеянно, и Сима освистывала ее после каждой сцены. Поводом для презрения стало уже само содержание коллекции. Сима не без высокомерия поинтересовалась:

– Почему в замке нет искусства?.. Статуй, картин – как в русских дворцах-музеях (вы в них, я надеюсь, бывали)?.. А у вас – только диковинные вещи.

Экскурсовод в русских дворцах не бывала и не видела необходимости в непременном наличии картин в этом музее. Она вяло продолжала перечень "диковинных вещей" (среди которых, кстати сказать, были европейские витражи 16-го века, освещавшие подводным светом маленькую ротонду).

Тут надо признаться, что "вещей" в замке, действительно, было многовато, и главной их "диковинностью" было то, что они покупались владельцами в разное время в 30 разных странах. Надломленное резное кресло черного дерева – плод китайского древнего трудолюбия. Две православные иконы в серебряных окладах из "зарист Раша" (царской России). Две севрские вазы вызывающих размеров. Странная, прикрытая болотным плюшем помесь кушетки в стиле мадам Рекамье с раскладушкой времен Первой мировой войны. Ценность этих вещей (иногда не вполне очевидная) легко и убедительно выражалась в долларах – в суммах, на которые экскурсанты откликались хором уважительного изумления: "вау!"

Первым камнем преткновения стал сервиз Наполеона. Если верить экскурсоводу, этот жёлтый, слишком дамский на вид фарфоровый чайный сервиз стал русским трофеем после бегства французов из Москвы.

– А почему он оказался здесь? – спросила Сима с имперской требовательностью. И экскурсовод отчеканила:

– Потому что русские его продали.

– Как они могли продать историческую реликвию?! – сказала Сима с такой подозрительностью, словно купля-продажа была делом рук самой этой женщины-экскурсовода. И та, явно не без злорадства, ответила:

– Очевидно, им предложили хорошие деньги.

И быстро прошла к следующему экспонату. Я прошептала:

– Ничего, Сима, сервиза не очень жалко...

– Согласен, – солидно добавил Сёма, – со вкусом у Наполеона был дерибас.

Но это не сбило Симу с тропы войны. В следующей комнате перед зажженным камином лежал труп из папье-маше, наполовину завернутый в ковер. Паркет вокруг был заляпан легко смывающейся кровью. Сима вскрикнула от отвращения. Остальные экскурсанты, притомившиеся от инвентаризации "диковинных вещей", наоборот, оживились и засмеялись... Экскурсовод, бледно улыбнувшись, объяснила, что это приготовлено для вечерней хэллоуинской игры "Найди труп"...

– Боже правый! – громко и раздраженно сказала Сима, – Что за идиотская, жестокая игра! Неужели и дети в нее играют?!

Неожиданно Симино замечание задело экскурсовода за живое, и она сказала тоже громко и с достоинством:

– Если бы вы взяли на себя труд познакомиться с нашей историей, вы бы узнали, что хэллоуинские традиции восходят к средневековой английской литературе.

И снова быстро ушла вперед.

Сима тем временем подходила к точке кипения: "Господи! – бормотала она, – 12 долларов за билет! За что?.. Посмотреть на барахло, которому место на "ярд сэйле"?.. и на эту кретинскую хэллоуинскую забаву?!.. Музей называется! Ткнуть бы их носом в Эрмитаж, в Третьяковку... Замок хренов!.. Показать бы им Инженерный замок!.."

Со спора над "трупом" диссидентство Симы стало очевидно даже индифферентным экскурсантам. Почти незаметно наша маленькая группа разделилась на две – еще не воинственные, но уже несливаемые: свои – во главе с экскурсоводкой – и мы – чужаки и trouble makers. Мы с Сёмой плелись в хвосте, и оба с тревогой поглядывали на Симу. Она демонстративно не слушала экскурсовода, подолгу стояла у окон, утомленно дожидаясь конца.

Снаружи начало смеркаться, в "замке" зажегся экономный свет, и стала заметна его легкая запущенность, свойственная не музеям, а покинутым домам – словно бродишь экскурсантом по собственному дому, из которого тебя выселили в детстве... Комнаты замка, отделанные тёмным деревом, не могли осветить 60-свечевые лампочки люстр. Только столовая была совершенно белая: скатерть гигантского стола, подсвечники, мебель, занавеси... Но белизна была не яркой, а словно припорошенной пылью – как в комнате диккенсовской мисс Хавершем... Меня охватила печальная муть и жалость – и к неизвестным мне владельцам "замка", которых тоже выгнали из их дома (не наганами, конечно, а неоплаченными счетами), и к нам – перемещенным лицам с неуместными имперскими замашками.

Предпоследним помещением был каретный сарай с несколькими театрального вида каретами. Экскурсоводка объяснила, что первый владелец замка так боялся пожаров, что сделал кухню в отдельном флигеле, откуда ему привозили обед на лошадях– в одной из этих карет. История всех рассмешила, кроме Симы ("Это ж надо быть таким идиотом!..").

Из каретного сарая мы прошли прямо на поле последней битвы – в зал, где кончали накрывать столы для хэллоуинского банкета. Нас попросили не ходить между столами, чтобы не мешать официантам. Но на столы никто уже не смотрел. Все смотрели на зажженную под потолком люстру. За всю мою жизнь я не видела такой красавицы. Это была не люстра, а "каменный цветок" – огромная хризантема из хрусталя и мягкого сияния... это была симфония... это было искусство! Экскурсовод неожиданно сказала:

– Эта люстра была куплена относительно недавно – в Советском Союзе.

И мы с Сёмой спросили в один голос:

– Когда?!

– В 1956 году. Но она была сделана не в это время, а давно, еще в "зарист Раша"... (А то мы сомневались.)

– Ее продало правительство?!

– Нет, – сказала экскурсовод, – насколько я помню, это была частная покупка.

И тут раздался металлический голос Симы: "Этого не может быть!"

– Вы хотите сказать, что я лгу? – спросила экскурсовод. Экскурсанты все сразу заговорили. Я услышала, как пожилой солидный человек сказал жене: "Зачем она вообще разговаривает с этими коммуняками? Вызвать полицию и депортировать к дьяволу!".

Но Симу уже было не остановить:

– В 50-х годах в Советском Союзе такая вещь не могла принадлежать частному лицу – это раз. Два: ее не позволили бы вывезти за пределы России. Это – афера. Хотела бы я видеть документы на оформление этой покупки.

Девочка-экскурсантка прыснула и повернулась к матери... та постучала пальцем в висок, и я мимоходом изумилась интернациональности жестов.

И, вдруг, экскурсовод невозмутимо и даже весело сказала:

– А вы можете попросить документы у владелицы замка. Она живет здесь, во флигеле.

Это сообщение отвлекло экскурсантов: "Владелица замка живет здесь?!.. А владельцы других дворцов?"

– Нет, никто, только она...

Тут мы с Сёмой, не сговариваясь, подхватили Симу под руки и потащили вон из зала.

В машине Сима заплакала и сказала:

– Сволочи!.. Вот сволочи!

Сёма оглянулся на меня и прошептал:

– Такая нервная стала.

Мы медленно поехали мимо "дрожащих огней" миллионерской деревни с единственным жителем. Жалко люстры. Пусть бы лучше сияла во Дворце Съездов, где я, правда, никогда не была, и теперь уж не буду. Сёма тоже молча и задумчиво поглядывал на дворцы и вдруг засмеялся:

– А я ведь был уверен, что она умерла давно, владелица-то замка... продала всё и умерла. А она вот как схитрила... Ведь чтоб содержать такой домина, миллионы требуются, а так – дом сам её содержит. Вот чего у американцев не отнимешь, так это умения из всего делать деньги. Приведу пример. Видели вы в сабвее газетные киоски? Там продаются и всякие "снэки" в пакетах: орешки, сухофрукты, питьё, жевательная резинка, шоколадки... Ну, видели, конечно. И я никак не мог понять, на чем они деньги делают. Ведь, там все грошовое. Ну, купишь у них на доллар орешков... или, там, бутылку воды за 2.50... или газету за 50 центов... или...

Сима тяжело вздохнула, но ничего не сказала. Сёма искоса глянул на нее и продолжал:

– Разве на этом разбогатеешь? Владеют-то этими киосками, правда, не американцы, а индусы... или арабы?.. какая-то восточная нация... надо бы узнать. Ну, неважно, какая нация, а только я решил это дело выяснить. И вот как-то я подошел к одному немолодому (думаю, что владелец) и спрашиваю вежливо: "Могу я вам задать один личный вопрос?" Он так посмотрел на меня и говорит: "Ну, я вижу, что вы человек солидный, зря задавать вопросов не будете... Спрашивайте, пожалуйста". Я говорю: "Ну, спасибо..."

У Симы явно подмок порох, она только вытащила бумажную салфетку и громко высморкалась.

– Вас куда подвезти? – спросил меня Сёма.

– Там кинотеатр на главной улице. Муж к нему подъедет.

– Нет проблем. А мы, может, в кино сходим, а, Сим?

Сима, вдруг, сказала горько:

– На кровянку голливудскую?!.. Никуда я не хочу.

– Ну и не надо. Зис из фри кантри! Так вот... Я ему говорю, этому индусу... или арабу: "Вы меня извините, но меня любознательность замучила – на чем вы деньги делаете при таком бизнесе... если не секрет?" Тот улыбнулся так, я бы сказал, лукаво и говорит: "Угадайте..." Я говорю: "Ну не на газетах же?" Он качает головой, мол, нет...

Тут я увидела вход в кинотеатр – ярко освещенный и удручающе безлюдный. Муж стоял, прислонившись к машине. Я помахала ему из окна. Он удивленно взглянул на мой транспорт и выразительно показал на часы: мол, нам еще ехать и ехать..

Сёма вышел из машины, чтобы познакомиться с мужем:

– Очень рад, что случай свел меня с вашей женой. Не часто среди наших эмигрантов встретишь интеллигентного человека. Я был приятно шокирован.

И мы уехали, оставив посередь Америки двух детей русского колена израилева, пасынков двух культур, приёмышей благословенной фирмы "Макнотан энд Ган". Когда они пропали из вида, я спросила:

– Ты не знаешь, на чем зарабатывают киоски в нью-йоркском сабвее?

И муж сказал:

– Я даже не знаю, куда зимой деваются утки с пруда в Центральном парке.