На 77-м Венецианском кинофестивале прошла мировая премьера фильма Андрея Кончаловского "Дорогие товарищи!". Исторические события, известные как "Новочеркасский расстрел", стали поводом для камерной и пронзительной мелодрамы.

В России фильм выйдет в широкий прокат во второй половине осени – с навязанными действующим законодательством цензурными купюрами: вместо крепкого мата, которым секретарь обкома Александр Василич Басов кроет подчинённых, допустивших народные волнения, в фонограмме будет тишина. Тридцать с лишним лет тишина окружала и трагедию, случившуюся 1–2 июня 1962 года, – расправу властей над новочеркасскими рабочими, объявившими (неслыханное ЧП союзного масштаба!) забастовку после повышения розничных цен на продовольствие и снижения расценок по трудовым договорам. Публикации о событиях в Новочеркасске появились только в перестройку – вся информация о расстреле была засекречена по решению Президиума ЦК КПСС, подписка о неразглашении взималась в обязательном порядке, её нарушение гарантировало строжайшее, вплоть до высшей меры, наказание. Тема остаётся неудобной и в 2020-м – неожиданно, что за неё взялся режиссёр, вполне себе дружественный новой российской власти, не стесняющейся считать себя правопреемницей власти советской; снят фильм при поддержке Министерства культуры, в финальных титрах есть персональная благодарность недавнему одиозному министру Мединскому. Да и без этого, зная политические взгляды Кончаловского, было бы странно ждать от фильма оды бунту, кровавого праздника непослушания: Кончаловский народ за богоносца не считает, забастовщиков не героизирует. Но и власть показывает трезво, не без аристократической брезгливости и даже с толикой политической сатиры – когда забаррикадировавшиеся в начальственных кабинетах Новочеркасского электровозостроительного завода партийцы вынужденно покидают осаждённое рабочими здание через канализацию. Да и в целом власть, конечно, паршивая: секретарь обкома даже из "Чайки" не вылез, "злой приехал".

Только "Дорогие товарищи!" – не совсем про политику. Строгое, графичное чёрно-белое изображение, сухой, почти репортажный стиль первой части фильма, фиксирующей нервные бдения властной верхушки ("Товарищи из президиума не зря приехали, Микоян, Козлов – такие товарищи!" – в одной фразе, походя сказанной главной героиней, – вековой российский пиетет перед "авторитетами"), могут напомнить об итальянском политическом кино 1960-х. Однако высокая итальянская мелодрама – та, что ведет свою родословную от оперы и не сдала позиций даже с пришествием в кино неореализма, – "Дорогим товарищам!" куда ближе; от "улыбки Кабирии" в фильме не меньше, чем от Франческо Рози. На счету Кончаловского есть, кстати, постановки Джузеппе Верди, и оперная чувственность, оперная сентиментальность явственно ощутимы в этом неожиданно сдержанном и обошедшемся без оригинальной музыки фильме.

Первые доступные для публикации кадры из "Дорогих товарищей!" могут создать ложное впечатление – об эдаком размашистом историческом полотне, с эпическими картинами стачки и расстрела бастующих войсками. И начинается фильм с гимна СССР – но звучит гимн из потрескивающего домашнего радиоприёмника и сопровождает интимно-будничную сцену: Людмила Сёмина (Юлия Высоцкая) выпрыгивает из кровати "чужого мужика", коллеги по горкому Виктора, отправившего семью в санаторий; одевается второпях – проснулась ни свет ни заря, чтобы успеть за партийным пайком, пока паника не поднялась и соль со спичками не смели. Вместо утренних ласк – разговор про цены на молоко и инструкцию ЦК, в духе советского кафкианства обещающую, что рост цен приведёт "к поднятию жизненного уровня в самое ближайшее время". "При Сталине цены каждый год снижали, а эти поднимают. Возникает вопрос!" – ворчит Людмила, "бешеная" – по определению любовника – дочь донского казака, бережно хранящего опасную дореволюционную форму ("в ней хоронить меня будешь"). Медсестра-фронтовичка, служащая теперь в горкомовском отделе промышленности, вдова солдата, прячущая за рублеными фразами нежность к дочери Светке, связавшейся с заводским "хулиганьём". Сама Людмила до поры настроена к бунтовщикам решительно; когда заезжий кремлёвский гость лицемерно предлагает "поговорить с народом", не сдержавшись, выступает с места: "Что с ними разговаривать? Арестовать всех. Арестовать и судить по всей строгости, а зачинщиков – к высшей мере наказания". И сама готова отвечать также по всей строгости, не страшась быть разжалованной в фельдшеры: "Работу не сделали".

Неоднозначная общественная позиция Кончаловского вкупе с его снобизмом могут легко застить очи либеральной общественности и спровоцировать неприязнь к фильму; ещё и в симпатиях к Сталину не ровен час упрекнут, поставив знак равенства между автором и героиней. У Людмилы иконическое фото генералиссимуса – на заветном месте, вместе с семейными фотографиями, рядом с карточкой погибшего на фронте мужа. "Был бы Сталин, давно бы коммунизм построили", – заявляет Сёмина, но уже с вопросительной интонацией, теряя уверенность с каждой минутой экранного времени. Ей неуютно – как большинству обывателей, что в 1960-е, что сейчас, – в нерегламентированном мире, она тоскует по той поре, когда было "всё понятно, кто свой, кто враг, а тут – непонятно". Впрочем, "перековки" убеждённой сталинистки не произойдёт и в финале – но так честнее; если бы Кончаловский завершил фильм полным идейным перерождением "бешеной" Сёминой, вышло бы лицемерно, как в липовых партийных рапортах "о единодушной поддержке повышения цен студентами и рабочими". А Сёмина и лицемерие – вещи несовместные; и если в чём автор и солидаризуется с героиней, так это в стремлении жить, руководствуясь своим чутьём, принципами и совестью. Вообще же, Кончаловский в этом коллективном портрете народа точно улавливает суть, сформулированную в песне вряд ли близкого ему Высоцкого: "А на левой груди – профиль Сталина, а на правой – Маринка анфас". Так тут и живут, мечтая о крепкой руке вождя и радуясь разным будничным частностям, между Сталиным и Маринкой; и вот этой условной "Маринки" в фильме больше; а контрапунктом первых выстрелов становится сладкая эстрадная "Рула-терула".

"Дорогие товарищи!" – камерный фильм, замкнутый в служебных кабинетах, частных квартирах, заводских и больничных коридорах, тесных салонах автомобилей. Камера здесь (Кончаловский впервые за десять лет работает не с Александром Симоновым, любимым оператором Алексея Балабанова, а с Андреем Найдёновым, чей равно аскетичный и поэтичный стиль запомнился по фильмам Ивана Вырыпаева) будто встроена в интерьеры; она наблюдает со стороны; в самом показательном кадре прячется на полке шкафа, среди гроссбухов, и словно вздрагивает, когда кто-то ставит на эту полку папку. О портретах Ленина и красных знамёнах ("С Лениным – за советскую власть!") мы больше слышим; начало забастовки встречаем на заседании горкома, когда далёкая сирена на НЭВЗе – синхронно с телефонным звонком – нарушает партийный покой. Демонстрация бастующих – короткими резкими кадрами, редкими общими планами. Сам расстрел – словно с изнанки, но тут один план с дебелыми ногами мертвой парикмахерши действует сильнее, чем подействовала бы панорама расправы. Военные, согласно фильму, в гибели граждан не виновны – стреляли окопавшиеся на чердаках снайперы КГБ. Но и одним из условно положительных героев "Дорогих товарищей!" оказывается скромный и совестливый новочеркасский чекист – тут уж вы сами решайте, чем вызван такой ход – стремлением к объективности, драматизацией действия или византийской игрой с нынешней властью, ведущей родословную от того самого комитета; мол, находятся и среди кагэбэшников порядочные.

Но я опять отвлёкся на глобальное, а кино – не про ГБ и "центр контрреволюционного казачества", а про Сёмину, истовую коммунистку и мать; истинная, мелодраматическая природа "Дорогих товарищей!" становится очевидной во второй части, когда Людмила разыскивает Светку, исчезнувшую после расстрела. Рыдать в кино уже не принято, остроту переживаний списали в утиль, однако же Кончаловский с патриархальной наивностью чуждого новым веяниям человека возвращает эту остроту на экран; по мне, так только зомби без сердца может к финалу "Дорогих товарищей!" остаться с холодным носом и сухими глазами.

Удивительна и завидна профессиональная энергия, которую Кончаловский не утратил и в 83 года, но, при всей зависти и восхищении крепостью режиссёрской руки, многофигурные "Дорогие товарищи!" – по сути, монофильм Юлии Высоцкой, её выдающийся актерский бенефис. В соревнование за венецианского "Золотого Льва" Кончаловский вступает в шестой раз: в 1965-м он приезжал на Мостру с соцреалистическим "Первым учителем", в 1984-м – с американской экранизацией платоновской "Реки Потудань", лихорадочно эротичными "Любовниками Марии", в 2002-м – с трагифарсом "Дом дураков", в 2014-м – с псевдодоком "Белые ночи почтальона Алексея Тряпицына", в 2016-м – с трагедийным "Раем" (это не считая "Глянца", который в 2007-м закрывал фестиваль). Венеция Кончаловского любит – без наград в новом тысячелетии он не оставался ни разу: "Дом дураков" получал специальный Гран-при, "Белые ночи" и "Рай" – Серебряных львов. Прогнозировать результаты 77-го фестиваля у меня права нет, и у Высоцкой определённо есть сильные конкуренты: коллеги, добравшиеся до Венеции, в один голос сообщают о величии американки Ванессы Кирби сразу в двух конкурсных фильмах – "Частицах женщины" и "Грядущем мире". Я болею за Высоцкую.

Почти 20 лет назад, после венецианской премьеры "Дома дураков", я интервьюировал Кончаловского для материала о молодых актёрах и задавал вопрос "Станет ли Юлия Высоцкая звездой?". Позволю себе процитировать тот давний ответ полностью:

"Я не могу утверждать такие вещи, потому что я человек, который не может быть объективным. Как может муж отрекомендовать жену? Даже если он будет говорить искренне, все равно зрители заподозрят неладное и в искренность не поверят. Это естественно. Поэтому я постараюсь быть как можно более сдержанным в оценках. Если бы Юля не потянула главную роль в "Доме дураков", я бы взял другую актрису, потому что картина мне дороже, чем карьера моей жены. И карьере Юли плохая игра сослужила бы только дурную службу. Роль очень сложная, такое легкое отклонение, образ вроде бы нормального, но с легким сдвигом по фазе человека вообще трудно играть. И, кстати, существует не так много удачных примеров, может быть, Джессика Ланг в фильме "Фрэнсис". Шансы Юлии связаны с ее смелостью, отвагой, в том числе отвагой не бояться выглядеть глупо. На такое почти дурацкое бесстрашие многие актеры не рискуют идти. Этот риск – хороший процент безответственности, необходимый артисту, чтобы найти новое амплуа. Соединение драмы и комедии, лирики и клоунады, бесстрашие в клоунаде, в каких-то таких вещах, которые кажутся дурацкими, – тоже очень сложный комплекс возможностей актера, который используют не многие. Лучшие примеры – это Джульетта Мазина, Инна Чурикова, Лия Ахеджакова – их можно пересчитать по пальцам. Сумеет ли Юля развить актерские потенции, выберет ли правильные роли – от этого зависит ее карьера. Карьера – как судьба-индейка: сегодня все знают, восхищаются, завтра никто не обращает внимания. Сейчас Юлия еще в том возрасте, в котором она может сделать молодые классические роли: Офелию, Нину Заречную, фрекен Жюли. Большие роли позволяют расти человеку, потому что искусство не только самовыражение, это еще и жизненный урок. Юля сыграла не так много, для нее это учеба. Но я не думаю, что она готова пожертвовать, во всяком случае на сегодняшний день, всем на свете ради карьеры. Это тоже очень важно, потому что дает баланс".

Под каждым словом подписываюсь; ну а Высоцкая – великая, сомневаетесь – посмотрите "Дорогих товарищей!".