Международная академия молодых композиторов – творческая лаборатория для молодых сочинителей и исполнителей. На две недели студенты из Аргентины, Канады, Китая, Нидерландов, России, ЮАР и других стран приехали в город Чайковский с готовыми или свежими сочинениями. Вместе с именитыми композиторами они разбирают партитуры, а Московский ансамбль современной музыки исполняет их на концертах в Чайковском и Москве.

"Ой, лён, ты мой лён", – на сцену выходят девушки со снопами в руках из народного ансамбля "Барабушки". Они спускаются в зал, берут за руки гостей и выводят их на сцену. Водят хороводы, потом ведут обратно в зал и усаживают. Иностранные гости – профессора и студенты Международной академии молодых композиторов – улыбаются русской экзотике. Ведущая все это время радостно говорит про "особый день", "уникальное событие", "замечательную академию", в которой "иностранные гости" напишут "свои лучшие произведения". Иностранные гости не понимают – ведущая говорит на русском без перевода.

После официальной части на сцену выходит Московский ансамбль современной музыки (МАСМ), дополненный музыкантами из молодежного ансамбля Reheard. Десять музыкантов (струнные, духовые и клавишные) исполняют "Союз рабочих" – пьесу голландского левака Луи Андриссена. Произведение выбрано не случайно. "Союз рабочих" – отклик на май 1968-го, музыкальный апофеоз социалистических идей коллективизации. А в прочтении МАСМ и Reheard оно стало выражением философии общего дела Академии. В партитуре прописан только ритм, пьесу могут исполнять сколько угодно музыкантов и бесконечно долго. Главное – умение синхронно и максимально громко играть. С первой задачей музыканты справились безукоризненно, а вот на счет громкости – не очень, видимо пожалели уши слушателей.

Жизнь в Академии, как в пушкинском лицее, идет строго по плану. До 10:00 – завтрак, потом начинаются воркшопы, с 14:00 до 15:00 обед, затем снова занятия. В 18:00 – лекции или концерт, в 20:00 – ужин. После него студенты и профессора не расходятся. Играют в мафию или беседуют. За столом – вавилонское смешение языков. Обсуждают последние новости: холод в номерах санатория "Камские зори" и как перевести "ячневая каша" – в ход идет Google-переводчик.

Названный именем самого известного русского композитора Чайковский основан в шестидесятых. Вообще-то Петр Ильич родился в тридцати семи километрах отсюда – в Воткинске, зато в Чайковском расположена Воткинская ГРЭС. Эта постмодернистская – и боюсь, непереводимая – ирония как нельзя лучше передает дух Академии, молодой и безбашенной.

В Европе подобные композиторские воркшопы тоже проходят за пределами крупных столиц: французская – в Руймоне, голландская – в Апельдорне, немецкая – в Дармштадте. Идею академии придумал композитор Дмитрий Курляндский вместе с директором МАСМ Викторией Коршуновой.

"МАСМ несколько лет давал в Чайковском концерты. Город был заинтересован в музыкальных проектах, и администрация предложила придумать долгосрочный проект. Вика Коршунова обратилась ко мне за советом. К тому времени я вынашивал идею Академии. Я разработал концепцию и программу. Нас поддержали в администрации Чайковского", – вспоминает Дмитрий Курляндский.

Опытный музыкант, флейтист МАСМ Иван Бушуев девять лет назад в Чайковском открывал первую Академию и исполнял пьесы молодых композиторов. В этом году он решил сам стать студентом. В аудитории на воркшопе французского композитора Бернара Каванна несколько студентов. Иван Бушуев показывает на iPad партитуру "Татуировки". Пьеса написана для фортепьяно, скрипки, гитары и кларнета. В основе – тексты татуировок русских заключенных и узника Освенцима Примо Леви. Спустя час детального обсуждения и изучения партитуры Бернар Каванна хвалит молодого композитора, а потом критикует за то, что в его музыке слишком много всего происходит. "Боюсь, слушатель не успеет понять такой плотный поток информации", – заключает он.

"Для меня исполнительство и композиция – две части одной медали. Я пишу музыку давно, но не записываю её нотами", – рассказывает Бушуев, занимающийся электронной музыкой.

Он признается, что психологически ему приходится непросто:

"Эти студенты в образе композитора находятся давно, у них большая практика, а я за всю свою жизнь раз пять занимался композицией. Я работал над партитурой долго. Чтобы написать детально проработанное сочинение, нужно иметь много времени. Про тату очень мало информации. Мне пришлось идти в библиотеку и читать книгу о русской татуировке, написанную на английском!"

О замечании Каванна Иван говорит, что переделывать партитуру пока не будет – сначала хочет услышать мнение других профессоров. На отчетном концерте ее исполнят коллеги Бушуева из МАСМ.

На воркшопе британца Брина Харрисона студент из Санкт-Петербурга Сергей Леонов демонстрирует пьесу для двух фортепьяно и ударных. Выглядит это как монотонный дрон, предвещающий конец света. Но никакой электроники исполнители не используют, так звучат акустические инструменты: подготовленные фортепьяно и различные ударные – вибрафон, маримба, трубчатые и обычные колокола.

Затем он показывает произведение R|Place. Оно вдохновлено шуткой сайта Reddit. На первое апреля создатели форума предложили пользователям на белом холсте менять разноцветные пиксели раз в пять минут. Десятиминутное произведение для хора написано на тексты сообщения чата Reddit по поводу пиксельной карты. Вслушиваться в слова бесполезно – это коллективная галлюцинация пользователей форума.

На стареньком iPad Сергей перелистывает партитуру, но Брин в экран не смотрит. Он поднимает голову и закрывает глаза, сосредотачиваясь на музыке. После прослушивания профессор говорит, что в произведении довольно ясная структура, идея беспрерывного потока, когда одно без пауз перетекает в другое.

"Откуда тревожность? Мне интересен такой тип композиции, когда время идет беспрерывно, нет никаких пауз. Поэтому создается ощущение напряжения", – объясняет Сергей Леонов.

Музыку он начал писать в 17 лет, это были традиционные произведения – типа сонаты для фортепьяно. Этой весной Сергей Леонов закончил Санкт-Петербургскую консерваторию и тут же поступил в женевскую Высшую школу музыки.

"Наш профессор любил немецкий авангард и британскую "новую сложность", постоянно ставил на Лахенмана и Фернихоу. А мне это было неинтересно. Потом я познакомился с моей девушкой, и она мне посоветовала послушать Шелси и Хааса. Так все и началось".

Брин Харрисон – профессор композиции Университета в Хаддерсфилде. Промышленный Хаддерсфилд расположен в графстве Западный Йоркшир, в трехстах километрах от Лондона. Правда, его население вдвое больше, чем в Чайковским. Сам город – Мекка современной академической музыки, там проходит крупнейший фестиваль. Я спрашиваю Брина, почему он не смотрит партитуру, он отвечает, что ему сначала нравится слушать музыку. "Есть опасность слушать глазами, а не ушами, – рассказывает он. – Мне нравится получать интуитивный отклик от музыки".

Он говорит, что аудитория слушателей современной академической музыки в Британии небольшая – как и в остальном мире. Но на фестивали приезжают много людей. "Мне нравится думать о себе как о европейском, а не британском композиторе, но, может быть, через пару недель я стану евразийским композитором!" – смеется он.

Брин говорит, что в юности играл на гитаре в рок-группе, а потом увлекся современной музыкой и захотел стать композитором. Сейчас он пытается соединить американскую и европейскую экспериментальную музыку.

"То, как я работаю с материалом, близко к Мортону Фельдману, а вот с нотацией я работаю как Майкл Финнисси или Брайан Фернихоу. Я работаю с насыщенным и сложносочиненным материалом, который повторяется с небольшими вариациями, поэтому мои пьесы бывают достаточно длительными. Для меня важны две категории – память и время", – рассказывает он.

Совсем другая атмосфера на мастер-классе Мартина Шюттлера – профессора композиции Высшей школы музыки и исполнительских искусств в Штутгарте. Здесь царит демократия. Студенты сидят в круге, как на коллективном сеансе психоанализа. После показа сочинения начинается обсуждение. Голландец Руд Рулофсен показывает пьесу, написанную на основе стихотворения поэтессы, из которого он взял только ритм и трансформировал его в звуки. Канадец Колин Франк сочинил пьесу, написанную на основе графической партитуры.

Мартин выполняет роль ведущего. Партитуры здесь не разбирают, профессор сосредоточен на контексте возникновения сочинения. Наряду с композиторами мелькают имена медиатеоретиков Маршала Макьюэна и Фридриха Киттлера, режиссера Годара и художника Томаса Хиршхорна. Мартин в черных джинсах и свитере с оленями похож на бородатого хипстера-интеллектуала.

"Уровень студентов очень высокий, им не нужно ничего рассказывать про нотацию, – объясняет он. – Они хорошо владеют ремеслом. Не обязательно останавливаться на технических моментах, мне хотелось помочь им двигаться дальше, добавить им нечто новое. Я рассказываю о той эстетике, которая на меня повлияла. А например, в Дармштадте я давал классический материал, который был необходим студентам".

Мартин Шюттлер – большой выдумщик. Его пьеса "Красивая жизнь 7" написана для саксофона, в ней использованы различные шумы, саундтрек из порно, обрывок из телевизионного интервью американского писателя Дэвида Фостера Уоллеса и строчка из песни Кристины Агилеры. Партию саксофона композитор перенес в партитуру из случайного видео с ютуба. Слушается все этот как жуткий электронный нойз раннего Autechre.

Я спрашиваю Мартина, может ли музыка изменить жизнь общества. После паузы он политкорректно отвечает: "Это сложный вопрос. Я думаю, музыка может изменить людей, а люди могут изменить политику".

Лиза Моррисон родилась в ЮАР, а Ичинь Чжу – в Китае. Сейчас Лиза учится в Гааге, а Ичинь – в Штутгарте. Оба узнали об Академии не из интернета, а от общего друга, который побывал в Чайковском четыре года назад. Оба подали заявки, по итогам рассмотрения их пригласили в Чайковский.

Лиза Моррисон получала образование в ЮАР, училась играть на кларнете и параллельно изучала композицию. Предки Лизы – голландцы. Триста лет назад они перебрались в ЮАР. Четыре года назад Лиза переехала в Голландию.

"В ЮАР система обучения ориентирована на европейскую и американскую модель. Но тамошняя музыка другая – она не копирует европейскую или американскую. Правда, ее не всегда можно услышать за пределами ЮАР", – рассказывает Лиза.

Лиза не придерживается какого-либо направления, но говорит, что ей ближе эстетика статичной музыки, в которой происходит мало событий. В Чайковский она привезла пьесу для бас-флейты и двух магнитных лент.

"У меня уже были два урока с абсолютно разными подходами, – говорит Лиза. – В основном пьесу хвалили. Я жду продуктивного взаимодействия с исполнителем, тем более что Иван Бушуев сам композитор".

Двадцатидевятилетний Ичинь Чжу родился в Шанхае, играл на аккордеоне и баяне, освоил рояль и скрипку. Позже разочаровался в исполнительстве, стал импровизировать. "Родители мне сказали: может быть, ты попробуешь сочинять музыку?" – рассказывает Ичинь о том, как стал композитором.

Из Шанхая он уехал в Голландскую академию музыки, а потом перебрался в Штутгарт. Сейчас он учится у Марко Строппа – именитого итальянского композитора, который живет во Франции и Германии. Ичинь рассказывает, что у него есть заказы, причем не только в области современной академической, но и поп-музыки.

На первый взгляд, музыка Ичинь Чжу вполне интернациональна, но я все-таки спрашиваю, есть ли в ней отсылки к китайской традиции. Ичинь говорит, что прямых отсылок нет:

"Есть моменты, которые меня беспокоят, особенно когда дело касается европейских исполнителей. Они меня тоже спрашивают, есть ли в моей музыке отсылки к китайской традиции. Я им говорю: нет. Они не соглашаются. Думаю, здесь два момента: во-первых, есть ментальность, которая так или иначе проявляется в моей музыке. Во-вторых, чисто технический аспект: у китайцев и европейцев разная традиция игры на музыкальных инструментах. В европейской музыке все строго нотировано, а в китайской – нет. Мне сложно нотировать музыку и точно прописывать партитуру. Более того, как только я начинаю точно прописывать все элементы, при исполнении музыка начинает звучать как хаос или импровизация".

Ичинь говорит, что и в России другой подход к музыке:

"Я прекрасно знаю русскую исполнительскую школу. Она отличается темпераментом и высокой техничностью. То же самое можно сказать и о русской композиторской школе. Французская музыка утонченная, немецкая – концептуальная, а русская – дикая. Чувственность в русской музыке совершенно другая – не такая как во Франции и Германии. Музыка Шнитке и Губайдулиной содержит элементы западной традиции, но при этом в ключевых моментах в ней заложены чисто русские элементы, как у меня в душе – китайские традиции".

Надежда и восходящая звезда современной российской академической музыки – композитор Александр Хубеев. Он родился в Перми, окончил композиторский факультет и аспирантуру Московской консерватории. За несколько лет собрал солидный урожай всевозможных премий, включая голландский Gaudeamus. Пять лет назад был координатором Академии, а сейчас – правая рука Дмитрия Курляндского.

"На академии сталкиваются совершенно разные принципы образования. Кто-то из профессоров детально погружается во все нюансы партитуры, а кто-то говорит о контексте ее появления, о концепции современной музыки. Эти два подхода очень важны. И это особенность Академии в Чайковском: все профессора пишут совершенно разную музыку и обращают внимание на разные аспекты. И это здорово, что студенты имеют возможность с разных сторон взглянуть на собственную музыку и поработать с разным количеством деталей", – говорит он.

Смотри также

Музыка вместо философии

О принципах отбора профессоров и особенностях Академии Радио Свобода рассказал композитор и художественный руководитель Академии Дмитрий Курляндский.

– Чем вы руководствовались при выборе профессоров Академии?

– Я хочу выбить из-под студентов почву. Я хочу, чтобы они получали очень разную информацию от людей, которые достигли успеха на своем поприще. Я против школ как традиции и как идеи, объединяющей композиторов. Потому что так чужие идеи подчиняют себе людей, которые могли бы обрести собственные.

Для чего еще нужно выбить почву из-под ног? Чтобы понять: мы все одиночки. Не нужно становиться на чужую почву. Поэтому крайне важно, чтобы в одном месте оказались такие люди, которые выбивают основание друг у друга.

Скажем, профессор Академии Бернар Каванна – один из мэтров современной французской музыки. Он очень традиционен и близок к классическим канонам по звучанию и выразительности. Его нельзя назвать "авангардистом". Но он очень музыкальный. Когда эта аутентичность в композиторе есть, это отменяет необходимость выстраивания технических защит и стен. А Брин Харрисон представляет поколение композиторов после британской "новой сложности". Его музыку можно охарактеризовать словом "эксцентричная". В его подходе к партитуре есть ироническая дистанция, обязательное второе и третье дно в высказывании и игра с европейскими и американскими композиторскими моделями.

– Композиторов много, а слушателей мало. Надо ли расширять аудиторию современной академической музыки?

– Не вижу необходимости завоевывать массы. Музыка – искусство временное и повторяющееся. Оно завоевывает публику во времени. Произведения, которые написаны сегодня, будут звучать через 10, 50 и 100 лет. В этом отличие современных композиторов от поп-звезд. Многие из последних в считаные годы изживают свою аудиторию. Современная академическая музыка – серьезное явление. Она влияет на ход истории музыки, поэтому интерес к прошлому всегда ярко выражен.

– Для чего нужна современная академическая музыка?

– Это часть современного искусства, и так было всегда. Джон Кейдж – не просто композитор, но и художник. Его идеи приложимы не только к музыке, но и к современному искусству и философии. Сейчас каждое искусство расширяет представление о том, что есть искусство. Литература становится больше, чем литература. Визуальное искусство уже расширилось так, что мы не понимаем, где оно заканчивается, а где начинается повседневная жизнь.

Музыка тоже расширяется. И в этом расширении границы начинают проникать друг в друга. То, чем занимается наш нынешний преподаватель Мартин Шюттлер, интересно и на территории визуального искусства. В прошлом году одним из профессоров Академии был Колян Рош. Его музыка беззвучная. Но при этом есть процесс сочинения и написания. И он этот процесс инсталлирует как произведение. Мы видим, как он пишет. Но это визуальное произведение, перформанс. Одновременно то, что делают современные художники, часто можно отнести и к музыкальным событиям. То есть границы между искусствами стираются. Есть ощущение, что в итоге это приведет к реализации мечты Вагнера о Gesamtkunstwerk. Сегодняшнее Gesamtkunst – общая территория искусства, которая может рассматриваться и восприниматься с очень разных перспектив.

– Что нужно сделать, чтобы стать слушателем современной музыки?

– Нужна внутренняя свобода и открытость к встрече, к тому, что тебе непонятно. Чаще всего мы боимся того, что нам будет непонятно. Многим кажется, что, если я чего-то не понимаю, значит, я дурак. Это неправда! Не понимать – это нормально. Это очень продуктивная и творческая ситуация – среда непонимания. Она не агрессивна по отношению к тебе. Тебя никто не будет высмеивать и показывать пальцем. Это среда необычного другого, нового, непонятного. И если снять страх, стеснение и дискомфорт, который идет не от произведения, а внутренней готовности или неготовности оказаться в непонятной ситуации, все получится. Это касается не только искусства, но и обычной жизни. Как мы себя ведем в непонятной ситуации в обычной жизни, так мы ведем себя, когда оказываемся на концерте непонятной музыки или выставке. Если мы любопытны и открыты, то улыбаемся и готовы к взаимодействию и коммуникации. Так и надо слушать современную музыку.

– Вы отслеживаете судьбу композиторов, которые побывали в Академии в Чайковском?

– Специально нет. Но я регулярно их встречаю по всему миру на композиторских воркшопах, на которые меня приглашают. У меня есть мечта, чтобы через несколько лет наши бывшие студенты приехали в качестве педагогов на нашу Академию. Несколько человек уже вышли на тот уровень, когда сами могут преподавать.

– В следующем году Академии будет 10 лет. Вы сколько планируете продолжать?

– Думаю, лет на пятьдесят нас хватит (смеется).

– И через полвека появятся таблички, что здесь были Беат Фуррер, Клаус Ланг, Рафаэль Сэндо и многие другие...

– Ну, если появятся таблички, значит, ничего не изменилось. Надеюсь, через полвека табличек не будет – преклоняться перед любыми фигурами ни к чему. Но я хочу, чтобы Чайковский остался одним из главных городов на территории современной музыки.