19 марта в той части Российской государственной библиотеки, что расположена в Доме Пашкова, Хор имени Свешникова исполнит музыкальные произведения, которые были написаны на стихи поэтов, пострадавших в годы сталинского террора.
Для того чтобы состоялся концерт "Библиотека репрессированных поэтов", понадобились усилия многих людей. Библиофил из Петербурга Владимир Петрицкий десятилетиями собирал книги репрессированных авторов, чтобы на склоне лет подарить это собрание Музею истории ГУЛАГа. Музей обратился к пяти композиторам из разных городов с предложением написать музыку на стихи из книг Петрицкого. Руководитель Хора имени Свешникова Евгений Волков включил в программу еще и произведения репрессированных композиторов.
Подготовка к концерту шла целый год, а дадут его один-единственный раз. Куратор проекта композитор Ольга Шайдуллина называет это событие уникальным.
– Этот концерт в любом случае будет неповторим, даже если его программа когда-нибудь где-то еще прозвучит. Дело в том, что для участия в репетициях приехали композиторы, занятые в этом проекте. В общении с дирижером и хором они могут дать нужные пояснения. Это замечательно, потому что исполнители далеко не всегда имеют возможность такого общения. Очень часто премьеры происходят без участия композитора, – рассказывает Шайдуллина. – Кроме того, уникальна часть программы, которую придумал хор. Это такая специально созданная вещь именно для этого дня. В утешение тем, кто хотел бы, но не сможет попасть на концерт, могу только сказать, что будет произведена запись. Впоследствии Музей истории ГУЛАГа собирается выпустить диск.
– В библиотеке Петрицкого есть книги и хорошо известных авторов, и полузабытых. Есть редкие прижизненные издания и более близкие нам по времени. На чем как композитор вы остановили свой выбор?
– Я, как и каждый участвующий в проекте композитор, выбирала из тех текстов, которые предложил музей. Моя музыка написана на стихи Давида Гофштейна и Ольги Берггольц. С Гофштейном все для меня было очевидно. Когда я читала его стихи, я очень точно понимала, что за ними уже заключена такая музыка, что ее нужно просто дешифровать. На мой взгляд, это очень музыкально одаренные тексты.
– Вы это почувствовали, несмотря на то что Гофштейн писал на идиш? Вряд ли вы читали эти тексты в оригинале?
– Да. Я читала разные переводы одних и тех же его стихотворений. Все переводчики тоже чувствуют его музыкальность. У меня было ощущение, что ее надо просто услышать и перевести в ноты. В результате я взяла три стихотворения Гофштейна. Все они без названия. Вместе с еще одним текстом Ольги Берггольц у меня получился хоровой цикл из четырех частей.
Поначалу я выбрала гораздо больше ее стихов, но в итоге осталась только "Колыбельная другу". Дело в том, что я не справилась эмоционально. Может быть, потому что я молодая мама. Во мне отозвалась ее лирика, посвященная дочерям, которые умерли в раннем возрасте, посвященная не родившемуся ребенку, которого она потеряла после допросов. Я стараюсь всегда сначала читать стихи и только потом разбираться в судьбе автора, чтобы восприятие было более чистое, чтобы у меня не было сразу каких-то ассоциаций. Но тут я не понимала, в чем дело. Что такое? Почему мне сейчас так тяжело? Я разыскала биографию и начала читать. И вот тут я поняла! Давило не сложившееся родительство ее. Так что, в конце концов, из четырех стихотворений, которые я выбрала, для того чтобы написать на них музыку, осталось только одно – "Колыбельная". Она будет звучать во второй части.
– При этом у Гофштейна во многих текстах тоже есть про детство. Более того, у него мироздание воспринято через призму восприятия очень маленького ребенка, младенца. Правильно ли я понимаю, что вы объединили этот материал с текстом Берггольц по этому признаку?
– Да, все это мне показалось созвучным:
Моя мама в самом начале дней
Показала однажды мне
Там, на синем бархате в вышине
Тарелочку – лунный круг.
И я тянулся туда за ней
Из крепости нежных рук,
Туда забросил я в первый раз
Искры жаждущих глаз...
И вот как заканчивается текст:
И когда ты качнешься на той волне,
Ясный луч с небес оброня,
Погрозит в ответ звездный палец мне –
И довольно будет с меня...
Это написано от лица ребенка, который сидит на коленях у матери и смотрит на большое светило. Безусловно, с "Колыбельной" Ольги Берггольц это каким-то образом сплелось.
– Как вы нашли других людей, готовых написать музыку на стихи репрессированных поэтов?
– Дело в том, что я как композитор сотрудничаю с Музеем истории ГУЛАГа уже больше пяти лет. Когда музей еще располагался в центре Москвы на Петровке, мы делали с ним проект, для которого писалась камерная инструментальная музыка. Ее исполнял московский ансамбль "Галерея актуальной музыки" (ГАМ). Были приглашены не только московские композиторы, но также из регионов. К примеру, из Казани, из Сургута. Сейчас тот состав композиторов практически повторен, разве что чуть расширился круг. Это люди, которых заинтересовала тема репрессий и возможность диалога в искусстве с этой сложной проблемой.
Если говорит о стилистике, то, безусловно, у этих композиторов есть некое родство, они высказываются примерно в одном музыкальном поле, но в то же время работа с текстом у всех разная. Например, в основе трактовки Сергея Зятькова из Сургута в первую очередь фонетика поэтической строки. Александр Жемчужников из Екатеринбурга опирается на форму стиха. Ему важна ритмика, драматургия. У питерского композитора Михаила Крутика совсем другая история. В работе со стихами Павла Васильева он применил наработки минималистов. Так что у всех очень разные получились вещи, и это интересно.
– Но ведь все-таки предполагалось, что музыку надо написать для хора. Ограничивало ли это возможности современных композиторов? Есть ли, к примеру, здесь возможность экспериментировать?
– На самом деле, хоровое искусство России – это уникальное явление. Мне кажется, что именно в этом любой живущий в России композитор мечтает проявиться. Тем более когда исполнение предназначено для такого известного хора, как Хор имени Свешникова. Для каждого занятого в нашем проекте композитора это большое счастье. Этот хор технически прекрасно оснащен. Я имею в виду, прежде всего, по качеству солистов. И вообще это опытный, известный, с благородным звучанием коллектив. Так что я бы не сказала, что композитор в чем-то ограничен, когда ему предлагают такого рода проекты. Наоборот, он получает тот ресурс, о котором не каждый современный композитор может сейчас мечтать. Единственное большое ограничение, которое испытывал композитор, который был приглашен в этот проект, – это, конечно, диалог с темой "история России". А именно конкретно со стихами и тяжелыми судьбами тех поэтов, на чьи слова они писали музыку, – говорит Ольга Шайдуллина.
По словам заведующего библиотекой Музея истории ГУЛАГа Алексея Миронова, концерт "Библиотека репрессированных поэтов" не мог бы состояться, не будь в распоряжении участников коллекции книг Владимира Петрицкого:
– Это действительно очень редкая коллекция. Многие из собранных им книг существуют в единственном экземпляре. Потому что книги писателей вместе с самими авторами зачастую репрессировались. Их изымали из библиотек, книжных магазинов и просто уничтожали. Бывали случаи, когда книгу спасали родственники писателя. Прятали, увозили в другой город.
Есть книги с более счастливой судьбой. Редко, но их можно найти у букинистов. В ранний советский период многие из репрессированных впоследствии писателей для читателя были широко известны. Их книги издавались огромными тиражами. К примеру, произведения писателя-фантаста Яна Ларри, автора детской книги "Необыкновенные приключения Карика и Вали". Есть версия, что эта книга стала одной из причин ареста писателя.
– Абсурдных обвинений в годы репрессий было много. И все же то, что вы сообщили, удивительно. Это такая невинная книга! Больше научно-познавательная, чем фантастическая. Дети случайно приняли порошок, изобретенный ученым, сделались крошечными и оказались в мире насекомых. Что могло стать здесь поводом для репрессии?
Советский гражданин не может быть меньше природы, природа не может возобладать над человеком
– Произведения Яна Ларри вообще часто подвергались критике. Книга "Приключения Карика и Вали" не была исключением. Рецензенты писали о том, что нельзя принижать советского гражданина. Советский гражданин не может быть меньше природы, природа не может возобладать над человеком! Человек всегда выше природы! Книга могла не выйти. Поспособствовал Самуил Маршак, с которым Ян Ларри работал. Собственно, по заказу Самуила Яковлевича Маршака эта книга и была написана в 1937 году.
– Отец Владимира Петрицкого был расстрелян. Сам он вместе с мамой оказался в ссылке. Но у очень многих интеллигентных и образованных людей были репрессированы родители. Однако именно Петрицкий взялся еще в 1960-х годах собирать такую библиотеку. Как вы думаете, почему? Он ведь не был ни библиотекарем, ни литератором, а был инженером-конструктором.
– Да, действительно, он был инженером, то есть человеком технического склада ума. Но те события, которые пережила его семья, и очевидная любовь Владимира Александровича к книге, к литературе, я думаю, что и стали причиной собирания такой уникальной коллекции. Между прочим, коллекция книг репрессированных авторов – это не единственная его коллекция. Вообще, его библиотека насчитывает свыше восьми тысяч экземпляров. Это и пушкиниана, это и литература по космосу, и многое другое. Он проводил часы в букинистических магазинах.
– Как Музей истории ГУЛАГа распорядился библиотекой Петрицкого, в которую входят книги репрессированных писателей, ученых и общественных деятелей?
– Она стала частью нашего библиотечного фонда. Каждый желающий может ознакомиться с этими книгами, придя в наш читальный зал. К сожалению, некоторые экземпляры находятся в ветхом состоянии. Это редкие издания, зачастую это прижизненные издания 1920–1930-х годов, даже есть книга 1915-го года. Соответственно, мы очень избирательно подходим к вопросу выдачи, но мы планируем в дальнейшем оцифровывать эти книги. Это позволит сохранить их и давать возможность всем читателям с ними ознакомиться. Но главное, что мы сделали, – это издали каталог по коллекции Владимира Александровича Петрицкого. Собственно, это было одним из условий передачи нам коллекции. Несколько лет мы работали над этим изданием: долго планировали, какой книга должна быть, будет ли это иллюстрированный каталог или это будет научное издание вроде энциклопедии. Сегодня эта книга доступна для наших посетителей. Также она есть на прилавках музейного магазина и, надеемся, скоро поступит в продажу в книжные магазины Москвы.
– И на каком варианте вы остановились: просто каталог, иллюстрированное издание, научное издание, популярное?
– Я бы сказал, что получился симбиоз научного издания, иллюстрированного каталога и библиографического издания. В книге представлено порядка 600 изданий. Это и прижизненные издания, это и переиздания 1950–1980-х годов, когда писатели были реабилитированы, и когда те, кто из них остался в живых, возвращались к своей литературной деятельности или профессиональной деятельности, если мы говорим о религиозных деятелях, о философах и политических деятелях. В каталоге представлены их биографии, причем с учетом репрессивного периода. И конечно же, представлены все книги из собрания Владимира Петрицкого. На протяжении многих лет он вел подвижническую работу, плодами которой теперь можем пользоваться все мы. Без этого библиофила о многих книгах мы могли бы никогда не узнать, – говорит Алексей Миронов.
