- В Чечне закончилось судебное следствие по делу правозащитника Оюба Титиева. Стороны готовятся к прениям
- Москва обновляется: одних выселяют на улицу, других в промзону.
В Шали завершилось судебное следствие по делу руководителя грозненского представительства "Мемориала" Оюба Титиева. Прения сторон назначены на 11 марта, не исключено, что уже к концу месяца суд вынесет приговор. Титиеву грозит десять лет тюрьмы по обвинению в хранении наркотиков.
Об этом процессе в Шалинском суде и о том, почему Оюба Титиева признали узником совести, рассказывают Татьяна Глушкова, юрист правозащитного центра "Мемориал", и член правления "Мемориала" Олег Орлов.
Татьяна Глушкова: Судебное следствие по делу Титиева началось в июле, и с самого начала защита просила рассматривать его где угодно, только не в Чечне. Главной причиной этого были высказывания главы Чеченской республики Рамзана Кадырова, который неоднократно в своих публичных выступлениях плохо отзывался как об Оюбе лично, так и о правозащитниках в целом. Он говорил, что никто никогда не видел правозащитной работы Оюба, что правозащитники занимаются чем угодно, кроме реальной защиты прав. Каждое слово главы республики воспринимается там как закон, и это уже даже вышло за пределы Чечни: если "Рамзан сказал", значит, это закон, гораздо более важный, чем писаный закон. Адвокаты настаивали на том, что в такой ситуации ни один суд, расположенный внутри Чечни, не будет справедливым.
Адвокаты ходатайствовали о том, чтобы расследованием этого дела занимался федеральный Следственный комитет, но все равно оно было передано в Следственный комитет Чеченской республики, а не на федеральный уровень.
Марьяна Торочешникова: И это отразилось на том, как проходило судебное следствие и слушания?
Татьяна Глушкова: Да, конечно. Когда Оюба только-только задержали, когда стало известно о том, что он находится в Курчалоевском ОВД и обвиняется в хранении наркотиков, ни у кого не было иллюзий по поводу того, что следствие и суд будут справедливыми. Но когда я впервые приехала в Шали и посмотрела, как проходит этот суд, у меня сложилось ощущение, что я наблюдаю за спектаклем, в котором никто из актеров (ни судья, ни прокурор) не верит в свою роль. У людей есть обязанность – дочитать свой текст на этом спектакле, и они его дочитывают. У меня не сложилось впечатление, что кто-то из участников процесса искренне верит в доказанность обвинения, но при этом нет никаких сомнений, что процесс будет доведен до конца.
Марьяна Торочешникова: В обществе "Мемориал" Оюба Титиева признали политзаключенным, международная правозащитная организация Amnesty International назвала его узником совести. Но обвиняют-то его не по политической статье…
Все прекрасно понимают: на самом деле Оюба Титиева обвиняют за его правозащитную деятельность
Олег Орлов: Формально обвиняют не по политической статье, но все прекрасно понимают: его обвиняют за его правозащитную деятельность. Дело достаточно грубо сфальсифицировано, и, я думаю, всем (в том числе и тем, кто обвиняет) вполне очевидно: Оюб вел на территории Чечни деятельность, неугодную руководству этой республики.
Узник совести – это человек, физическая свобода которого ограничена тюремным заключением или иным способом из-за его политических, религиозных или иных убеждений, а также из-за его этнического происхождения, пола, расы и так далее. В отношении Оюба вполне очевидно, что это из-за его убеждений правозащитника, из-за убеждения, что невозможно мириться с нарушениями прав человека и надо работать, чтобы защищать эти права.
Важнейшая часть признания его и узником совести, и политзаключенным – это наше и наших коллег из "Amnesty International" утверждение, что уголовное дело против Оюба Титиева сфальсифицировано. Никаких наркотиков не было, они были подброшены, и следствие, и суд велись с сугубо обвинительным уклоном. Это утверждение может быть основано хотя бы на том, что ни следствие, ни суд не делали проверку всех утверждений Оюба Титиева, которые могли бы указать на то, что полицейские совершили преступление: просто не проверяли, и все. Когда Титиева задерживали первый, а потом второй раз, два раза возили в Курчалоевское ОМВД, все это должно было быть зафиксировано на камерах видеонаблюдения, установленных и в ОМВД, и в ФСБ, и в различных муниципальных и частных учреждениях по дороге, таких как Россельбанк, Пенсионный фонд, райотдел Курчалоевского района, парикмахерские, магазины и так далее. И все эти видеокамеры (кроме ФСБ, кстати) не работали: сломались или находились на ремонте. А в ФСБ, как утверждают следователи, камеры регистрировали только то, что происходило внутри периметра ограждения.
Защита предлагала и следствию, и потом суду: давайте проведем компьютерно-техническую экспертизу этих видеорегистраторов и компьютеров и увидим, правда ли они не работали (может быть, они работали, а какой-то злоумышленник специально убрал эти записи). Ответ суда: нет, и все! И из многих-многих ходатайств, которые и на стадии следствия, и в суде заявляет защита с целью просто установить истину, практически все получают отказ в удовлетворении.
Марьяна Торочешникова: В Чечне, как известно, есть "правильные" и "неправильные" правозащитники. Есть уполномоченный по правам человека в Чечне, и Кадыров вроде как слушает ее и соглашается с ней. А что же такого делал Титиев, что против него ополчилось руководство республики?
Олег Орлов: Оюб был и остается руководителем нашего представительства в Чеченской республике. И надо понимать, что после того, как "Комитет против пыток", который возглавляет наш друг и коллега Игорь Каляпин, фактически выдавили, изгнали из Чечни, "Мемориал" остался там единственной и последней реальной правозащитной структурой. Вы упомянули уполномоченного по правам человека в Чеченской республике: ну, правильно, этот уполномоченный защищает одного человека, и зовут его Рамзан Кадыров. Более или менее так же действуют, к сожалению, и другие "правозащитные" структуры. Наши друзья и коллеги, которые были активны и довольно смелы в период второй чеченской войны, когда шли страшные зачистки, люди исчезали пачками, сейчас испуганно молчат (и в чем-то их, к сожалению, можно понять). А Оюб не испугался, он продолжал работать, поэтому произошло то, что произошло.
Марьяна Торочешникова: Татьяна, вы представляете интересы Оюба Титиева в Европейском суде по правам человека. Как я понимаю, вы уже направляли туда какие-то обращения и жалобы в связи с арестом, еще до суда.
Татьяна Глушкова: Да, мы жалуемся на факт помещения его под стражу и по 18-й статье Конвенции говорим о том, что его задержание было политически мотивировано.
Мы планируем также после окончания суда отправить жалобу по 6-й статье Конвенции – это право на справедливый суд. Слушания носили обвинительный характер, о чем заявлялось в ходе процесса. На одном из последних заседаний адвокаты заявили судье Мадине Зайнетдиновой, которая ведет процесс, отвод, который она рассмотрела и, конечно, не удовлетворила. Это ходатайство об отводе было мотивировано, в том числе тем, что она отклоняла практически все ходатайства защиты. Не были отклонены только те ходатайства, отказать в удовлетворении которых она по российскому закону пока не имела права: например, ходатайство о допросе свидетелей защиты и специалистов со стороны защиты, которые явились в судебное заседание.
Марьяна Торочешникова: Там было какое-то невероятное количество свидетелей обвинения: 70 или даже под 100 человек. Кто эти люди, что они говорили?
Татьяна Глушкова: 67 человек – это сотрудники Курчалоевского РОВД, практически весь личный состав которого присутствовал на этом процессе. Дело Оюба Титиева поставило рекорд по количеству свидетелей, допрошенных в рамках одноэпизодного дела о хранении наркотиков. Из этих 67 человек только 10 или 15 имеют какое-то отношение к делу Оюба, то есть они его видели, что-то делали в момент его задержания. Все остальные находились на дежурствах в каких-то других поселках Курчалоевского района и никогда не видели Оюба.
Марьяна Торочешникова: А что же они говорили в суде?
Татьяна Глушкова: Они говорили, прежде всего, о том, что группы быстрого реагирования, сотрудники которой первый раз задерживали Оюба, в Курчаловском РОВД не существует (хотя она есть в любом ОВД на территории страны), что не существует формы с соответствующими нашивками, не существует автомобиля, на который нанесены буквы "ГБР". Все это говорилось для того, чтобы показать, что Оюб врет от начала и до конца.
Марьяна Торочешникова: А для чего это делается? Если все это очень похоже на какой-то спектакль, где каждый знает свою роль: и судья, и государственный обвинитель, – зачем тогда устраивать этот цирк со свидетелями?
Татьяна Глушкова: Дело Оюба Титиева привлекает достаточно значительное внимание и прессы, и международных наблюдателей. Практически на каждое заседание приезжают наблюдатели от дипломатических представительств и международных некоммерческих организаций. Мне представляется, что хотят в первую очередь впечатлить их, показать: вот смотрите, сколько человек говорят, что Оюб Титиев врет.
Марьяна Торочешникова: А на чем вообще строится обвинение?
Слушания носили обвинительный характер, о чем заявлялось в ходе процесса
Татьяна Глушкова: Обвинение строится на показаниях полицейских, которые задерживали Оюба во второй раз, и на вещественном доказательстве – это пакет с мариахуной, якобы найденный в машине Оюба. С этим пакетом очень большая проблема. Согласно материалам дела, которые представило само следствие, тот пакет, который изначально был изъят из машины и опечатан, и тот пакет, который бы доставлен на экспертизу, – это разные пакеты. Описание того, что положили в пакет в момент осмотра места происшествия, и того, что вынули из пакета, когда делали экспертизу, различаются. Тем не менее, судья отказала в исключении этого доказательства, хотя совершенно очевидно, что если с вещественным доказательством что-то произошло после изъятия и до направления на экспертизу, то его нельзя учитывать. Более того, на пакете найден кусок скотча длиной 20–25 сантиметров, с волосами, принадлежащими Оюбу. Эти волосы у него вырвали, когда на следующий день после задержания его привезли в Курчалоевское ОВД, обмотали ему голову и замотали рот скотчем, и он приготовился к пыткам, но тут зашел некий офицер и сказал: "Прекратите!" Скотч сдернули с головы вместе с волосами, а впоследствии он был найден на пакете.
Марьяна Торочешникова: Если предположить, что Титиев в недружественной среде возил с собой пакет с марихуаной и еще специально оставлял на нем свои следы…
Татьяна Глушкова: Когда речь зашла о том, каким же образом скотч, которого не было в момент изъятия (и он не указан в протоколе осмотра места происшествия), попал на этот пакет, я изобрела конструкцию: "не исключается, что скотч был прилеплен снизу пакета и не замечен в момент изъятия". Вот эта конструкция "не исключается" лучше всего характеризует то, как проходило судебное следствие.
Марьяна Торочешникова: С чем защита идет в прения?
Татьяна Глушкова: Примерно с тем, о чем говорили Олег Петрович и я. Суд не считал нужным в принципе проверять доводы защиты, когда она ходатайствовала о приобщении к делу собранных ею доказательствах невиновности Оюба, ей в этом отказывали по любым, самым надуманным основаниям. Суд все время имел обвинительный уклон, и в какие-то отдельные моменты получалось так, что вместо состязательности процесса между стороной защиты и стороной обвинения была состязательность между стороной защиты и судом. По некоторым ходатайствам суд в своей мотивировке указал не то, на что ссылалась прокуратура, на какие-то изобретенные им самим основания.
Марьяна Торочешникова: При таком настроении председательствующего вы, наверное, мало верите в оправдательный приговор.
Правозащитники и адвокаты Оюба Титиева не исключают, что приговор по делу руководителя грозненского отделения правозащитного центра "Мемориал" Оюба Титиева может быть вынесен уже в конце марта.
В Москве развивается противостояние властей и жителей московских общежитий, которых чиновники буквально выселяют на улицу. Теперь отчаявшиеся люди просят защиты у Путина, а чтобы их заметили, намереваются лично доставить свои жалобы в приемную Администрации президента.
Вот что рассказал Радио Свобода о ситуации председатель Партии ветеранов России Ильдар Резяпов.
Ильдар Резяпов: Люди на протяжении кто четырех, кто шести, а кто даже и восьми лет борются за свои права – за свое единственное жилье, чтобы не остаться на улице. У кого-то есть ордера, у кого-то договоры социального найма, – доказательства того, что они имеют право там проживать. Они неоднократно обращались в различные инстанции, начиная с ДГИ города Москвы, писали на имя Собянина, в местную прокуратуру, депутатам Госдумы, обращались к местным депутатам. Но, к сожалению, они не могут отстоять свои права. Многих уже выселили на улицу по решению суда.
У каждого общежития есть свои интересанты. В некоторых случаях это попадает под реновацию, как общежитие на Ставропольской, где выделены деньги, есть сроки, и эти деньги нужно осваивать. Людям угрожают выключить свет, отключить отопление: никакого человеческого отношения, никакого милосердия тут нет.
Марьяна Торочешникова: А Путин-то чем поможет?
Ильдар Резяпов: Мы обращаемся к президенту Российской Федерации с просьбой создать государственную межведомственную комиссию, сказать Сергею Семеновичу: "Что творится-то у тебя в Москве? Ты посмотри, что вы делаете с людьми".
Марьяна Торочешникова: А сам Сергей Семенович не в курсе того, что творится у него в Москве?
Ильдар Резяпов: Я думаю, Сергей Семенович прекрасно понимает ситуацию. Мы обратились к нему лично от Партии ветеранов России с просьбой создать комиссию по общежитиям в Москве. Ждем ответа, пока мы его не получили.
Марьяна Торочешникова: По вашим подсчетам, сколько людей сейчас рискуют остаться на улице, если чиновники не изменят подход к переселению из общежитий?
Ильдар Резяпов: Это тысячи людей, у которых это единственное жилье. Это чудовищно: у людей хотят отобрать последнее, выгнать их любым путем! И суды идут на это и выселяют людей. И как быть? Судебные приставы получают судебные решения, и – извините, уважаемые, вам нужно покинуть жилье. А там есть люди после операции, инвалиды, младенцы... Если президент все-таки отреагирует на эту вопиющую критическую ситуацию, можно будет тщательно индивидуально разобраться с каждым общежитием в Москве.
Марьяна Торочешникова: Пока одних выселяют в никуда, другим предлагают переехать в промзону. Слово муниципальному депутату московского района Лефортово Александре Андреевой.
Александра Андреева: Прежде всего, вся застройка промзоны "Серп и молот", как у нас водится, незаконна, и для коммерческой застройки там допустимая плотность превышена в два с половиной – три раза. Но при коммерческой застройке люди покупают жилье за свои деньги, и если они считают, что можно заплатить за жизнь на химическом полигоне, то это их личное дело. Это бывший завод "Серп и молот", эта территория – треугольник, снизу ограниченный Шоссе Энтузиастов, а по центру его пересекает Третье транспортное кольцо. На этой территории сначала был металлургический завод Гужона, открытый в 1882 году: после революции он был переименован в "Серп и молот" и функционировал примерно до 2015 года.
Нас интересует самый центр этой промзоны, на пересечении Шоссе Энтузиастов и Третьего транспортного кольца. В 2015 году был принят проект планировки этой территории, сделанный по заказу коммерческой компании "Донстрой", крупного застройщика, и, естественно, в их интересах. Их задача была – построить как можно больше жилья. Но по какой-то причине на двух частях этой территории: одна из них примыкает непосредственно к железной дороге, и это самая загрязненная часть, и вторая – это наш кусок, – "Донстрой" отказался строить жилье. Казалось бы, что им мешает, почему бы не построить еще больше и не получить еще больше денег? А вот отказались. Не удается выяснить, какова экологическая ситуация на конкретном участке, хотя понятно, что если на этой территории 130 лет велось тяжелое металлургическое производство...
Марьяна Торочешникова: И сейчас на этом месте вместо коммерческой застройки, от которой отказался крупный застройщик, хотят строить социальное жилье?
Александра Андреева: Изначально коммерческий застройщик не планировал строить жилье на этом участке, он был отведен под нежилую застройку. По всей видимости, уровень загазованности на пересечении двух магистралей и уровень загрязнения почвы очень высоки. За 90 лет в почве скопилась вся таблица Менделеева на много метров в глубину. Началась программа реновации, и внезапно мы обнаруживаем, что здания, которые находятся на этих участках, застройщик подарил городу Москве. Видимо, земля до такой степени непригодна для застройки (там нельзя находиться, а не то что жить), и застройщику она вообще не нужна.
Марьяна Торочешникова: И теперь город хочет строить там "новое прекрасное жилье для счастливых реновантов"?
Детишки из коммерческих квартир за бешеные деньги будут играть на зараженной земле
Александра Андреева: На этой земле 90 лет шло тяжелое металлургическое производство. Разумеется, никакой рекультивации там проведено не будет, она нигде в Москве не проводится. Когда "Донстрой" уже начал строить свой символ, с балкона здания, в котором находится управа "Лефортово", было прекрасно видно, что никакой рекультивации они не проводили. Вот как строили на этом химическом полигоне, так и строят, так и будут там детишки из коммерческих квартир за бешеные деньги играть на зараженной земле. В экологической клинике будут в одной очереди сидеть и покупатели коммерческого жилья, и переселенцы по реновации.
Марьяна Торочешникова: Но, насколько я понимаю, пока это только планы правительства Москвы – что-то там построить.
Александра Андреева: Эти планы уже выражаются в совершенно конкретных затратах бюджетных средств. Уже проведено два тендера, по которым выделены бюджетные деньги (только по одному тендеру – 588 миллионов) на проектирование на этой территории жилых домов, выпущены градостроительные планы. Причем эти планы нарушают и Генплан города Москвы, по которому это промышленная зона, и жилье там строить нельзя, и проект планировки, по которому там можно строить только нежилые объекты.
И тут начинается еще одна очень "веселая" история. Предельная плотность застройки (это количество квадратных метров здания на земельный участок) для земельных участков под жилые дома в Москве – 25 тысяч квадратных метров на гектар. Это примерно в два с половиной раза больше, чем в кварталах хрущевок. Это допустимый в Москве предел. А на этой территории хотят построить жилые дома с плотностью застройки 80 тысяч квадратных метров, превышая допустимые нормы более чем в три раза. Это выше, чем плотность застройки Москва-Сити: там 70 тысяч квадратных метров на гектар. Это самая высокая плотность застройки по реновации в Москве!
Марьяна Торочешникова: Окно в окно, что ли, хотят строить?
Александра Андреева: Именно так, то есть вообще без земли. Но тут есть еще один очень интересный момент: в проекте планировки на этой территории нежилая зона, а это значит, что под находящиеся там объекты вообще не заложена социальная инфраструктура.
Марьяна Торочешникова: Ну, для московских властей это уже дело привычное, они научились играть с занятую штуку под названием "апартаменты": ты строишь жилые дома, называешь то, что там находится, апартаментами, и ты не обязан обеспечивать их ни детскими садами, ни школами, ни поликлиниками.
Александра Андреева: Но это коммерческая застройка, и человек покупает апартаменты за свои деньги, его никто насильно туда не переселяет. Он отдает себе отчет в том, что не сможет получить там постоянную регистрацию, ему не дадут место для ребенка в детском саду. А здесь социальных объектов не просто мало, их вообще нет! Не заложено ни одного места в детском саду, в школе, в поликлинике или больнице, никаких детских или спортивных площадок, парков…
У нас по нормативам социальные объекты должны находиться в непосредственной близости от тех мест, где живут люди. Например, для детских садов, если не ошибаюсь, норматив – не более 300 метров от дома и в своем квартале, без перехода дороги. И это, напомню, центр промзоны, которая окружена тремя крупными дорогами, а внутри нет вообще никаких социальных объектов. Насколько я помню, по градостроительным планам там не заложены ни детские сады, ни школы, только квартиры.
Марьяна Торочешникова: Как вы боретесь с этим решением чиновников?
Александра Андреева: Прежде всего мы вывели это в публичную сферу, и это уже дало результат. Ведь помимо тех двух тендеров по разработке проектной документации, Фонд реновации недавно разметил тендер на почти полтора миллиарда на снос тех зданий, которые сейчас находятся на этом участке, то есть это трата бюджетных денег. После того, как ситуация вышла в публичное пространство, внезапно обнаружилось, что ни один участник тендера не принес необходимых документов, и тендер был признан несостоявшимся. Они зашевелились, потому что это слишком скандальная ситуация.
Марьяна Торочешникова: Каковы ваши ближайшие шаги и требования к правительству Москвы?
Александра Андреева: Жители сейчас требуют отменить там стройку по реновации и решить жилищные проблемы граждан законными способами.
