- Большинство горожан в России живут на периферии, в жилых массивах далеко от центра городов.
- Проект "Дворулица" направлен на благоустройство дворов и улиц Москвы, на создание удобного пространства для жителей города.
- Низовые дворовые инициативы в крупных российских городах стали генератором гражданского общества и активизма.
Сергей Медведев: "Районы, кварталы, жилые массивы", – как пел Рома Зверь. Что мы знаем о спальных районах, в которых живет большая часть городского населения России? Археология периферии в сюжете нашего корреспондента.
Корреспондент: Скромная детская площадка, необорудованная территория для мусорных контейнеров, до кафе несколько остановок на автобусе, самый короткий путь к автобусной остановке – тропинка, которую размыло дождем. Все это и даже больше можно увидеть в десятках дворов Москвы. Иногда над тем, чтобы дворы были комфортными и ухоженными, работают сами жители. Часто им для этого не хватает средств, организованности и просто возможности согласовать свои действия с властями.
Видеоверсия программы
"Дворулица" – проект, направленный на благоустройство дворов и улиц Москвы, на создание уникального и, главное, удобного пространства для жителей дворов и кварталов. Сегодня в рамках проекта разработана карта периферии Москвы – от МКАД до Третьего транспортного кольца. "Дворулица" – проект об осознании проблемы и ответственности горожан за свой двор. Участие в работе проекта и благоустройстве своего района может принять каждый.
Сергей Медведев: У нас в гостях урбанист Алексей Новиков и Алена Шляховая, куратор проекта "Дворулица".
Чем является периферия для городов: просто некой функцией, куда люди отправляются спать, а основную жизнь они проводят в городе, или это некие пространства, которые можно наполнить настоящей жизнью? Какова вообще основная микроединица городского планирования – микрорайон, двор, квартал?
Алексей Новиков: Пожалуй, микрорайон. В Москве это в особенности так, поскольку это город по идеологии фордистский, то есть созданный как трехчленное деление. Это город, который должен производить и работать – административный центр, индустриальные промышленные зоны и жилые спальные районы. Все функции разделены. Это полностью не соответствует современной концепции того, каким образом все должно быть. И поэтому главная проблема Москвы – как перестроить ее из фордистского города в город постиндустриальный. Это фактически Детройт, только в десять раз больше.
Сергей Медведев: А когда он стал фордистским?
Алексей Новиков: Это идеология Генерального плана 30-х годов. Он был очень умным, интересным. Там, разумеется, предусматривались различные свободные резервные зоны для будущего развития. Но по идеологии – мало того что он был фордистским и тогда это было модно… Конечно, Россия не просто была в этой идеологии, а у нас в стране были просто заводы-форды в огромном количестве. Но ко всему прочему это, конечно, была государственная, а не рыночная экономика. Она планировалась сверху. К несчастью, многие архитекторы были этому рады. И тогда возобладала, в частности, идеология таких архитекторов, как Охитович, Ладовский. Это совершенно гениальные градостроители, но они все свои концепции переводили в доктрины. Ладовский планировал из Москвы параболу, Охитович делал линейный город и так далее.
Иногда над тем, чтобы дворы были комфортными и ухоженными, работают сами жители
Сергей Медведев: Ладовский вообще хотел вытянуть Москву до Петербурга.
Алексей Новиков: Концептуально это очень интересная история. Но они это чувствовали как доктрину, потому что все было возможно. Если власть это принимала как важное проектное решение, она все это воплощала.
Сергей Медведев: То есть люди как биомасса, которую направляют в определенные сосуды, сформированные в этом авангардном конструктивистском мышлении.
Алексей Новиков: Скорее, как трудовая масса.
Сергей Медведев: Алена, в больших российских городах существует такая единица, как двор, или это какая-то ушедшая патриархальная натура?
Алена Шляховая: Смотря что считать двором. Наверное, двором является какое-то внутренне пространство замкнутого квартала, когда жилая застройка идет по периметру, а в центре есть пространство двора. Но в целом в этих больших микрорайонах свободные планировки. В них есть вот эти пространства, не сформированные, не замкнутые, а открытые, очень сложно читающиеся именно с планировочной точки зрения как двор, но это внутреннее пространство района, которым люди пользуются совершенно по-другому, не как открытым общественным пространством. Они живут в этом месте, как-то сами его идентифицируют, обживают. Для нас двор – это, прежде всего, жилое пространство, чем-то сильно отличающееся от общественного именно по своему назначения, по тому, как люди его ощущают и переживают.
Сергей Медведев: А улица, Алексей? На сайте "Дворулица" есть несколько интересных выступлений, в том числе, одна лекция Григория Ревзина, где он говорит, что институт улицы умер. В этих периферийных районах улица существует сейчас как социальный институт?
Алексей Новиков: В периферийных районах – точно нет. Там нет даже физической, морфологической улицы. В этом основная проблема спальных районов Москвы, поскольку они построены в концепции свободной планировки. Ревзин говорит о том, что с приходом многоквартирного дома улица перестала быть улицей, поскольку все ушло: фасады, репрезентация своей социальной роли, богатства, продажа своих товаров и так далее – не осталось ни социальной, ни экономической значимости. И вот эти многоквартирные дома в морфологическом пространстве улицы – как бы чужеродный элемент. Они не являются ячейками, поддерживающими институт улицы, как говорит Ревзин.
А вот спальные районы… Он говорит, что произошло убийство улицы, но они созданы как бы в другой концепции. Одним из авторов такого рода планировки был знаменитый французский архитектор Ле Корбюзье. Это абсолютно гениальный архитектор! Но то, что он писал в сопровождении своим проектам, например, к перестройке Парижа, – это просто катастрофа!
Сергей Медведев: Я видел то, что он планировал для Москвы. Собственно, весь центр города должен был быть разрушен. Известная строчка Бродского: "У Корбюзье то общее с Люфтваффе,//что оба потрудились от души".
Алексей Новиков: Да. Во всяком случае, спальный район лишен некоторого экономического обоснования. Это был район, который исходил из неких представлений о комфорте. У Корбюзье было еще деление на социальные страты – менеджеры в одном доме, рабочие в другом и так далее. До этого в советских микрорайонах не дошло, но эта концепция стала государственной доктриной. А экономика района, экономика торговой улицы была абсолютно разрушена.
Сергей Медведев: Отчасти, кстати, дошло. Были же элитные дома: допустим, дом партноменклатуры. С другой стороны, с Молодежной – там рабочие поселки, пятиэтажки. В этих районах частично воспроизвелось советское сословное общество.
Алена, многоэтажный дом убил концепцию улицы. А что же сейчас происходит? Вот эти 30-этажные монстры по окраине города – Новые Ватутинки или Балашиха… Эта проблема еще больше масштабируется? Что делать с 30-этажным домом? Ваша идеология не учитывает таких "человейников"?
Алена Шляховая: Учитывает, просто как примеры для каких-то пилотных проектов. В нашем проекте главная мысль заключается в том, что качество среды, качество жизни в городе зависит не от того, какой дом и какая типология застройки, а от того, насколько грамотно ты спланируешь пространство между зданиями.
Алексей Новиков: Это идеология лечения пространства планировкой. Ведь микрорайоны – это даже не пятиэтажки. Их там настолько много и там живет так много народу, что их не подвергнешь реновации даже в течение 50 лет. Это огромное бремя, поскольку такая планировка распыляет потоки, не дает возможности садиться там малому и среднему бизнесу, который составляет элемент нашего комфорта. Это бремя на валовом продукте страны. 60% населения живет в таких спальных районах. Они неконкурентоспособны как элементы городской среды, которые создают доход. Ведь городская среда создает ренту, и чем больше ренты она создает, тем более комфортно люди себя там чувствуют. Микрорайон этого не дает.
Микрорайон все убил. Что теперь с этим делать? "Дворулица" – это одна из таких концепций настройки территорий, очень мягкой, очень тонкой, отдающей себе отчет в том, что эти дома не могут быть изменены, снесены. Архитекторы должны что-то сделать. И вот есть несколько такого рода проектов, а это один из них. Это фактически создание некоего интересного пространства, в котором люди могли бы существовать, на которое среагировал бы и бизнес. Сейчас есть проекты, которые пытаются решить эту проблему, – создание некой торговой площади, развитие вокруг советских кинотеатров комьюнити-центров. Это один способ решения проблемы. Второй способ – это создание возможностей каких-то потоков людей. А так они просто разбегаются, потому что вот это зеленое неоформленное месиво или парковка внутри этого круглого микрорайона… Что там делать? Понятно – нечего. И все это очень далеко, невозможно проследить глазом последовательность магазинов. С этим надо что-то делать. Доля малого и среднего бизнеса в ВВП России – примерно 20–21%. Это все городская история. В Японии – 60%, в Польше – 45%.
Сергей Медведев: Грубо говоря, это недокапитализация городской периферии, которая является как бы потенциально огромным инвестиционным резервуаром. Из-за неправильной планировки, неправильных прав собственности…
Алексей Новиков: …мы не можем ее эксплуатировать, не можем раскрыть этот потенциал. Понятно – коррупция, понятно – административные барьеры, но они не могут отвечать за 30% ВВП. Это явно что-то другое. У меня больше подозрение, что это именно недоразвитость городских пространств, которые просто не дают предприятию возможность сесть: потока не хватает. Если советский планировщик назначал: тут будет парикмахерская, тут – обувная мастерская, тут – продуктовый магазин, а тут – аптека, то сейчас они там не сядут. И если сейчас делать кальку этих микрорайонов, предусматривать первые этажи под такого рода функции, то это бессмыслица. Люди все равно туда не пойдут: они сядут в автомобиль и уедут в торговый центр. Они сделают это только тогда, когда будет другая планировка. И вот "Дворулица" – это попытка полутона между абсолютно бесчеловечным микрорайоном и квартальной застройкой конца XIX века, это такой полутон в эту сторону. Мы отдаем себе отчет в том, что квартальной застройки там быть никак не может, сносить это невозможно. Это нужно каким-то образом лечить.
Сергей Медведев: Алена, а есть какие-то районы, которые вам кажутся более удавшимися, с точки зрения своего лица, идентичности, возможности человеку осуществить свой жизненный цикл, оставаясь "на районе"?
Даже в этой свободной планировке ты понимаешь, что само пространство может быть очень интересным и приятным
Алена Шляховая: Мне кажется, есть. Если найти изображения того, как должны были выглядеть эти микрорайоны, как их на самом деле планировали, то можно обнаружить, что какое-то благоустройство там было предусмотрено, и довольно неплохое. Возьмем Черемушки – там довольно хорошая ситуация, реализованная даже с какими-то водоемами внутри, еще с чем-то. Даже в этой свободной планировке ты понимаешь, что само пространство может быть очень интересным и приятным. Да, оно очень сильно отличается от того, что мы привыкли считать хорошим общественным пространством в историческом центре города, но оно другое, по-своему ценное. В большинстве микрорайонов в других жилых районах, которые застраивались позже, не дошло до этого этапа реализации: сдавались дома, а про землю и про пространство вокруг забывали. "Дворулица" как бы немножко доделывает эти жилые районы до того состояния, в котором они изначально и задумывались, но так никогда и не были реализованы.
Есть еще интересный момент. Между историческим центром города Москвы и этими жилыми районами на окраинах есть как бы переходная зона, которая состоит из особенных кварталов, где смешивается квартальная застройка (например, кусочки каких-то не до конца реализованных сталинских генпланов) и свободные планировки, которые как бы прилипают к ним с обратной стороны. В этих единицах получается довольно интересный микс разных типологий. Мы такие кварталы рассматривали в первую очередь, потому что там очень часто попадаются какие-то недостроенные улицы, проспекты или еще что-то. И среда там достаточно богатая. Там нужно приложить меньше усилий, чтобы докрутить ее до нужного состояния.
Сергей Медведев: Мне кажется, Крылатское – один из примеров удачной городской застройки. Сейчас, через 30 лет, живя там, я понимаю, что многие те задумки советских урбанистов сработали в Крылатском.
Алена, вы исследовали проблемы местной идентичности? Можно ли вообще построить в большом постсоветском городе такую идентичность?
Алена Шляховая: Мнение, что все районы одинаковы, у них нет никакой идентичности, – это все-таки ошибка. Если поговорить с людьми, которые живут в этих районах, то они очень хорошо знают, чем их район лучше или хуже другого.
Сергей Медведев: Например, Лондон – это город ста деревень, где остались свои очень сильные и мощные идентичности. Алексей, что-то подобное может возникнуть в Москве?
Алексей Новиков: У нас совершенно другой тип городской жизни. Кстати, у очень многих есть спрос на анонимность проживания, на отсутствие каких-то тесных связей. И в Москве это очень серьезно. Четыре года назад мы делали исследование именно по этой проблеме. Мы пытались понять, каким образом люди выражают в соцсетях свои взгляды на тему комфорта, безопасности в отношении тех или иных мест в Москве, и побочно обнаружили, что люди пишут только о центре в рамках Садового кольца. Все остальные территории, где живет десять миллионов человек, им неинтересны.
Сообщества складываются ситуативно, локально, только по каким-то негативным вопросам: например, вырубают парк, и тогда начинается какое-то объединение, спасение... А вот такой позитивной повестки, немножко фестивальной, креативной: вот мы бабушкинские, а мы марьинские и так далее, – ее почти нет, либо она незаметна в публичном пространстве.
Сергей Медведев: И я понимаю, почему это так – из-за давления государства, потому что вся российская жизнь – это жизнь государственная. Государство продавливает свою линию.
Алексей Новиков: Мне кажется, это и привело к тому, что люди отталкиваются от каких-то коллективных действий, а не приближаются к ним. Но почему-то почти отсутствует позитивная повестка. Возможно, в этом нет ничего страшного. Начав заниматься исследованием соцсетей, мы поняли, что там идентичности хоть отбавляй! В русском человеке есть идентичность, она просто по-другому устроена. Пространственным образом она выражается очень слабо. Мы все время любуемся какими-то фрагментами этой идентичности, а в Лондоне, например, они просто сразу бросаются в глаза. Там миллион не морфологических, не архитектурных обстоятельств, а именно социальных, общественных – происхождение мигрантов, проживание в этом месте долгое время, какие-то клубы и так далее. То, что называется социальным капиталом, – вот этого здесь пока нет, и я не уверен, что это будет. И я не уверен, что это следует насаждать огнем и мечом, потому что жизнь устроена по-другому. Это некоторый свободный выбор российских горожан.
Сергей Медведев: Поспорю: выбор по необходимости, под диктатом государства!
Алена, вы занимаетесь полосой от ТТК до МКАД. А вся эта прежняя московская программа "Моя улица", вся эта реновация – она занимается только центром?
Алена Шляховая: Реновация – это как раз то, что между Третьим транспортным кольцом и МКАДом, "Моя улица" – это все, что внутри Садового.
Сергей Медведев: А "Моя улица" закончилась?
Алена Шляховая: По-моему, да. Сейчас вроде начинается программа "Мой район", которая как раз должна заниматься жилыми районами на периферии города.
Сергей Медведев: Вы как-то взаимодействуете?
Алена Шляховая: Нет. Когда возникала "Дворулица", никакого "Моего района" не было. Это две совершенно разные вещи. Но в последнее время к нам начинают потихоньку приходить муниципальные депутаты, активные жители. Есть какое-то общее ощущение, что программа "Мой район" могла бы взять на себя ответственность за реализацию каких-то пилотных проектов "Дворулицы". Кажется, что эта программа может стать шансом на то, чтобы как-то развивать жилые районы – не точечно, а внося какую-то систему, работая с планировкой, с организацией потоков.
Сергей Медведев: Как вы решаете проблему автомобилей?
Алена Шляховая: Нас часто спрашивают, что мы делаем с парковочными местами. Мы не урезаем какое-то количество парковочных мест, а передвигаем эти места с одного места на другое, внося больше организованности в это пространство. Мы не сокращаем количество автомобильных проездов, убирая их, а просто переносим их чуть подальше или делаем их чуть компактнее, чтобы дать возможность пешеходам ходить по пространству, которое не перерезается автомобильными проездами или парковками, а машинам дать другое место, где они могут спокойно стоять.
Сергей Медведев: Какие существуют прогрессивные автомобильные решения для таких районов?
Алексей Новиков: Самые прогрессивные – это когда туда вообще не позволяют въезжать автомобилям. Нормальная ситуация в европейском городе – человек ищет парковку за 10–15 минут ходьбы до собственного дома. Очевидно, лет через 15 транспортное поведение людей совершенно изменится, но сейчас это большая проблема. Московские власти выбрали платную парковку как инструмент очень деликатного (на фоне всех остальных) выдавливания из города как минимум второго автомобиля.
Концепция "Дворулица" нравится мне тем, что там есть определенная гибкость и свобода адаптации к новому транспортному поведению. Сейчас это так, но, возможно, через какое-то время это пространство будет освоено не автомобилями, а какими-то другими функциями. Вообще, современный город больше не состоит из людей, которые едут с утра на работу, а вечером – с работы домой. Довольно многие уже живут в свободном графике, а дальше их будет еще больше. Поэтому город непредсказуем, и создавать нужно гибкую систему готовности к тому, что это пространство изменится по функциям.
Сергей Медведев: Как быстро люди организовались по поводу шлагбаума, закрывающего въезд во двор! Вот эти низовые, дворовые инициативы – это какой-то невероятно продуктивный генератор гражданского общества и активизма.
Многоэтажное строительство несовместимо с автомобилизацией. Это неразрешимый вопрос
Алексей Новиков: Я не уверен. Во мне все протестует против шлагбаумов. Многоэтажное строительство несовместимо с автомобилизацией. Это неразрешимый вопрос. Шлагбаумы не только не решают проблему, но и создают много всяких несправедливостей. Они закрывают возможность новым жителям этих домов, которые туда переехали, парковаться внутри, потому что все места расписаны. Это создает огромное количество всяких внутренних конфликтов, это точно не решение. Город должен быть открытым. Какие шлагбаумы?! Культ закрытости – это главный культ советского города.
Алена Шляховая: "Дворулица" должна способствовать повышению проницаемости пространства. Нам казалось, наоборот, что советский город потенциально, морфологически очень проницаем, очень открыт: ты можешь пройти где угодно. Но при этом неизвестно, какие есть способы пересечь этот квартал или пройти сквозь него. Есть протоптанные пешеходные дорожки, которые известны только людям, которые там живут, но они никак не выявлены, ты не знаешь, как ими пользоваться, где их найти, безопасны они или нет. Одна из задач "Дворулицы" состоит как раз в том, чтобы выявить этот потенциал, сделать эти наиболее удобные пути доступными, понятными, безопасными.
Алексей Новиков: С одной стороны, периферия спальных районов действительно проницаема, потому что она выстроена в свободной планировке. Но, с другой стороны, время, которое требуется для того, чтобы проницать этот город, очень велико, и оно становится барьером. Такие огромные свободные пространства, даже морфологически проницаемые, для человека – барьер: человек начинает уходить в автомобиль и перестает всерьез их использовать. Потока не создается. Это одна из гигантских проблем. А сейчас еще для этих микрорайонов и шлагбаум! Это просто "замечательно"! Это переход города из общественно блага в закрытое, клубное благо.
Сергей Медведев: Каждый двор – это клуб.
Алексей Новиков: Да. Они существуют во всем мире, но если это становится главным морфотипом города, то город перестает нормально существовать.
Сергей Медведев: Наверное, это проблема очень многих городов Третьего мира, например, Рио-де-Жанейро или Мехико.
Алексей Новиков: Рио-де-Жанейро и Мехико – это города с очень сильной внутренней территориальной сегрегацией. Москва совершенно другая. Она очень сильно выровнена, в том числе в советское время. Это огромное ее преимущество по отношению к Рио-де-Жанейро, к Мехико или к Сан-Паоло. Здесь другая проблема – это проблема собственности. У нас само понятие собственности после 75 лет советской власти только-только начинает приживаться. В городе существует понятие "совокупность прав собственности", то есть это место вам принадлежит, но у него миллион ограничений. А человек этого не понимает, он воспринимает двор как свою собственность, свою крепость, а это не так.
Сергей Медведев: Главная проблема: людям принадлежат виртуальные квадратные метры, повисшие в воздухе, но им не принадлежит земля под домом. Что с этим делать? В чем проблема советского наследия? В том, что не распределены права собственности между жителями, владельцами квадратных метров и муниципалами?
Алексей Новиков: Я бы не сказал, что проблема только в том, что не определены права собственности или, может быть, долгосрочной аренды. Весь Гонконг в долгосрочной аренде, и ничего страшного – это прекрасный способ организации городского пространства. Здесь вопрос в том, что многие права собственности и ответственности за участки не распределены, потому что участки не размежеваны по-человечески, либо они размежеваны по отмостке, и тогда вы как бы владеете этим участком, но всей прилегающей территорией как бы не владеет никто (формально в этом случае – муниципалитет, но это означает, что никто).
Сергей Медведев: В самом деле, люди не относятся к домам как к абсолютной собственности, как к своему автомобилю, например. Если ваша автомашина сломалась или вы ее разбили, то вы обязаны ее утилизировать, и государство не подарит вам новую. А с домами такого нет. Если ваш дом пришел в негодность, то, согласно Жилищному кодексу и статье Конституции, государство должно предоставить вам новый дом, откуда и берется программа реновации. На Западе юристы говорят: "А с какой стати? Человек отвечает за дом: разрушился дом – иди жить на вокзал. Это твои проблемы. Ты не уследил за состоянием своего дома".
В отношениях устройства городского пространства возникает, во-первых, экономический агент – собственник, а во-вторых, некое гражданское общество, люди, которые договариваются по поводу правил совместной жизни. Мне кажется, что здесь заложен очень большой потенциал капитализации городов, а с другой стороны, это потенциал свободы, демократии. Хочу вспомнить знаменитое правило Магдебургского права, когда человек, проживший в городе больше года, становился свободным, переставал быть рабом. Немецкая пословица гласит: "Воздух города освобождает". Так что наш разговор о городских проблемах производит свободных людей.
