360 лет назад, 20 июля 1658 года, патриарх Московский и всея Руси Никон, обидевшись на царя, покинул патриарший престол. Некогда всесильному владыке суждено было обратиться в простого инока. Порожденный им церковный раскол еще долго терзал Россию.
В этот день в кремлевском Успенском соборе отмечался праздник положения Ризы Господней. Эту реликвию, хранившуюся в грузинском кафедральном соборе Светицховели в Мцхети, персидский шах Аббас, покорив Грузию, прислал в дар царю Михаилу Федоровичу. Заутреню служил патриарх Никон. Царь Алексей Михайлович, вопреки традиции, в храм не пожаловал. Это был уже второй подряд случай отсутствия монарха на патриаршей службе: двумя днями прежде он не изволил пожаловать на праздник Казанской Божьей Матери.
После заутрени царь вместо себя прислал князя Юрия Ромодановского, который объявил Никону: "Царское величество гневен на тебя и сего ради к заутрени не прииде и ко святой литоргии ожидати не повеле". К этому посланец прибавил, что патриарх пренебрегает царским величием: "Пишешься великим государем, а у нас един есть великий государь – царь". Никон ответил, что величать его так приказал сам Алексей Михайлович. На это Ромодановский ответствовал: государь чтил его как отца и пастыря, но патриарх не оценил царской милости, а потому "отныне впредь не пишешься и не называешься великим государем, а почитать тебя впредь не будет".
Это был жестокий удар для Никона.
Вступив на престол 16 лет от роду, юный набожный царь вскоре обрел в Никоне, в то время игумене Кожеозерского монастыря, старшего друга и наставника. Никон стал архимандритом московского Новоспасского монастыря, затем митрополитом Новгородским. В Новгороде в дни восстания было ему видение в храме, описанное им в письме царю:
И вот внезапно я увидел венец царский золотой на воздухе над Спасовою главою; и мало-помалу венец этот стал приближаться ко мне; я от великого страха точно обеспамятал, глазами на венец смотрю и свечу перед Спасовым образом, как горит, вижу, а венец пришел и стал на моей голове грешной, я обеими руками его на своей голове осязал, и вдруг венец стал невидим.
Именно Никон внушил царю мысль перенести с Соловков в Москву мощи святого Филиппа – митрополита Московского и всея Руси, осмелившегося бросить вызов Ивану Грозному, лишенного за это сана и задушенного Малютой Скуратовым. Никон лично отправился за мощами. Реликвия должна была стать суровым напоминанием о правоте и бесстрашии власти духовной перед властью светской. Над гробом Филиппа зачитали доставленное Никоном царское послание к нему. Алексей Михайлович молил покойного "разрешити согрешение" царя Ивана, "нанесенное на тя неразсудно завистию и неудержанием ярости".
К возвращению Никона в июле 1652 года умер патриарх Иосиф. Созванный по этому случаю собор избрал Никона в патриархи, однако тот упорно отказывался от такой чести. Наконец Алексей Михайлович принародно слезно просил Никона занять пустующий престол.
В Успенском соборе, при мощах св. Филиппа, царь, лежа на земле и проливая слезы со всеми окружавшими, умолял Никона не отрекаться. Никон, обратясь к боярам и народу, спросил: "Будут ли почитать его как архипастыря и отца, и дадут ли ему устроить церковь?" Все клялись, что будут и дадут, и Никон согласился.
Так описывает сцену Сергей Соловьев.
Венец, который грезился Никону, соединял в себе власть Бога и кесаря. Если молодой царь мечтал устроить свое царство по законам духовным, то патриарх жаждал славы и власти земной. Концепт "Москва – Третий Рим", измысленный иноком Филофеем еще в XV веке ("два Рима пали, а третий стоит, четвертому же не бывать"), казалось, был близок к осуществлению. Все крупные православные патриархии Востока пребывали под властью турецкого султана. И только Русь сохраняла независимость, только русская церковь находилась в симфонии, то есть гармонии с самодержавной властью монарха. Никон уже равен самодержцу: царь присвоил ему титул "великий государь", оставляет его на царстве на время своих отлучек из Москвы. Но если патриарх Московский станет вселенским, авторитет его возрастет безмерно.
Восточные патриархии и без того поставили себя в зависимое от Москвы положение. Их иерархи то и дело приезжали в Москву за "милостыней", то есть за деньгами на содержание своих храмов и собственное безбедное существование, годами жили там, получая щедрое царское жалованье и жалуясь на тяжкое турецкое иго, а то и переселялись вовсе "на вечное житье".
Историк русской церкви Николай Каптерев пишет:
Побуждения, заставлявшие разных восточных иерархов выселяться в Россию, заключались обыкновенно в том, что им плохо жилось дома, приходилось... искать себе приюта где-либо в другом месте, а иногда и просто бежать от суда или кредиторов. На Россию они смотрели как на страну, где ловкий, бывалый и оборотливый иностранец, пользуясь своим культурным превосходством, искусно разыгрывая роль гонимого агарянами страдальца, с успехом может занять видное влиятельное положение, быстро составить себе состояние и, при посредстве московского двора, поправить свое пошатнувшееся положение на востоке.
Тем не менее, подчинить чужеземные автокефалии русскому пастырю было непросто. Для этого надлежало прежде всего унифицировать обряд, а значит – добиться единообразия богослужебных книг. "Книжная справа" началась прежде Никона. Люди из ближайшего окружения Алексея Михайловича – боярин Федор Ртищев, духовник царя Стефан Вонифатьев, настоятель Казанского собора Иван Неронов, протопопы Аввакум и Логгин – составили кружок "ревнителей благочестия", чьей целью было вдохнуть жизнь в закосневшее тело русской церкви. За века в рукописных книгах накопилось много ошибок и описок, препятствующих постижению истинной веры, малограмотные священники не понимали смысла священных текстов. В богослужении царил беспорядок: в целях экономии времени священники читали и пели разное одновременно в несколько голосов.
Никон поставил дело на систематическую основу. Он велел править книги по греческим образцам – ведь именно от византийских греков приняла свою веру Русь. Недостатка в греческих богословах и переводчиках на Москве не было. В церковной службе были введены единогласие и проповедь пастыря. Много нововведений оказалось в словах затверженных сызмальства молитв, в числе и виде поклонов (земные заменялись поясными). Но самым радикальным решением стала замена исконного русского двоеперстия при крестном знамении греческим троеперстием.
Эллинофилия патриарха не знала границ. Он стал носить греческий клобук, ополчился на иконы новомодного "франкского письма" (сиречь "латинского") и требовал возвращения к византийскому канону. Однажды он учинил "неправильным" иконам форменную казнь, о чем рассказывает в своих записках священник Антиохийской патриархии Павел Алеппский:
Во время проповеди Никон велел принести иконы старые и новые, кои некоторые из московских иконописцев стали рисовать по образцам картин франкских и польских... Никон выколол глаза у этих образов, после чего стрельцы, исполнявшие обязанность царских глашатаев, носили их по городу, крича: "кто отныне будет писать иконы по этому образцу, того постигнет примерное наказание" ... Видя, как патриарх поступал с иконами, подумали, что он сильно грешит, пришли в смущение и волнение и сочли его противником икон. В это время случилась моровая язва и солнце померкло перед закатом 2 августа. Они подумали: "все случившееся с нами есть гнев Божий на нас за надругательство патриарха над иконами".
Эллинизация литургии в корне противоречила замыслу "ревнителей благочестия" – они предполагали привести церковную службу в соответствие со старинным русским уставом и видели в исправлениях греков угождение патриарху и в конечном счете ересь: не имея своих типографий, восточные патриархии печатают свои книги в иноверных землях, где католики и протестанты вставляют в них "лютое зелье" – за то и томятся вот уже два века под властью нехристей. Двоеперстие же ясно видно и на русских, и на греческих старых иконах.
Никон карал своих оппонентов с исступленной жестокостью. Но он недооценил силу сопротивления. Пострадать за веру было в глазах народа подвигом, а не позором. Подвергнутый истязаниям и сосланный в Сибирь протопоп Аввакум сделался вождем раскола. В конце концов возмужавший царь стал тяготиться опекой и самоуправством патриарха. Его крайне беспокоило смятение умов, порожденное реформой.
Окончательный разрыв произошел по мелкому поводу: царский окольничий нанес побои патриаршему боярину (тот был княжеского рода), а царь был занят приемом иностранного гостя и не пожелал тотчас разобрать ссору и наказать виновного. За сим последовало многозначительное отсутствие Алексея Михайловича на двух подряд праздничных службах в Успенском соборе.
Сериал "Раскол". Автор сценария Михаил Кураев, режиссер Николай Досталь. Кинокомпания "Аврора", 2011. Никон слагает с себя сан патриарха. Никон – Валерий Гришко, царь Алексей Михайлович – Дмитрий Тихонов
Некоторые историки изображают дальнейшие действия Никона как эмоциональную реакцию на нанесенную ему обиду. Это правда, что патриарх был вспыльчив, но в данном случае он действовал обдуманно, как мастер пиара. Он заранее послал купить в рядах клюку и велел принести в храм узел с простой монашеской рясой. Саму же службу обставил со всей возможной помпой, представ перед паствой в саккосе митрополита Петра и с его же посохом в руке. Поверх саккоса он надел омофор Шестого Вселенского собора (VII века). Отслужив литургию, он приказал никого из собора не выпускать, дабы все услышали его поучение. Из этого приказания впоследствии произошла легенда о том, что двери в храм затворил народ, не желавший отпускать пастыря с престола.
Поучение Никона свидетели излагают по-разному, но ключевые фразы в показаниях почти дословно совпадают. Митрополит Крутицкий Питирим передает слова Никона так:
Ленив де я учить вас был, и не стало де меня столко, и лености де моя ради окрастовелся; и вы, видя мое к вам неучение от мене окрастовели; и говорил с клятвою: от сего де времени не буду вам патриарх; аще де и помышлю быти патриарх, и я де анафема буду.
"Окрастоветь" значит покрыться коростой. Закончив свое поучение, Никон облачился в монашескую рясу и взял в руку простую клюку. В истории русской церкви еще не бывало добровольного отречения патриарха. Митрополит Питирим поспешил с сенсационной вестью на царский двор. Никон же никуда не ушел, а сел дожидаться, покуда от царя придут просить его не оставлять престола. Вскоре в соборе появился боярин Алексей Никитич Трубецкой и передал ему царское послание: "Говорил я патриарху Никону: для чево он патриаршество оставляет, не посоветовав с великим государем, и от чьево гоненья, и хто ево гонит? и чтоб он патриаршества не оставлял и был по-прежнему".
Но Никон решил покапризничать еще. Он вручил Трубецкому свое письмо Алексею Михайловичу и велел просить царя дать ему келью, то есть определить в какой-либо монастырь. Новый ответ был суше прежнего. "И великий государь послал меня к патриарху вдругоряд, и то письмо велел ему патриарху отдать, и велел ему говорить, чтобы он патриаршества не оставлял и был по-прежнему; а келей на патриаршем дворе много, в какой он похочет, в той и живи".
Делать было нечего. Никон собрался и с большим обозом отправился в Воскресенский Новоиерусалимский монастырь, втайне надеясь, что царь одумается и призовет его обратно. В некоторых апологетических сочинениях монашеское житье Никона изображается чуть ли не как мученичество. В феврале 1660 года князь Трубецкой и стряпчий Ларион Лопухин, посетившие бывшего патриарха, нашли его в бедной келье, в рубище и веригах. Но все это было притворством. Аскетизмом Никон отнюдь не отличался и буквально ни в чем себе не отказывал.
Царь оставил в его личной собственности Воскресенский, Иверский и Крестный монастыри со всеми приписанными к ним землями и крепостными общим счетом более шести тысяч душ.
В ноябре 1666 года, после долгих проволочек в Москве для суда над Никоном был созван собор с участием двух восточных патриархов. Никону вменили в вину самовольное оставление престола. Своим поступком Никон, по мнению иерархов, нанес горькую обиду царю. Впоследствии называл монарха в письмах "латиномудренником, мучителем и обидником", возводил хулу на восточных патриархов и т. д., и т. п. В материалах дела имелись и обвинения в госизмене – сведения о тайных сношениях Никона со Степаном Разиным, будто бы подтвержденные самим Разиным под пыткой, но эту тему решено было не тревожить. Никон был извержен из священства, объявлен простым иноком и отправлен в Ферапонтов Белозерский монастырь.
Сериал "Раскол". Большой Московский собор провозглашает приговор Никону
Но и там он отнюдь не томился в заточении, как утверждают некоторые современные авторы. Монахи Ферапонтова монастыря жаловались новому патриарху Иоакиму, что Никон со своей прислугой и с прикомандированными к нему приставом и отрядом стрельцов вконец разорили братию:
И всякия хоромныя поделки и рыбные сады и пруды для него делали; и пашни пахали и сено косили и возили, и в овощных огородах у него работали... и рыбу, государь, по озерам и по Шексне реке в монастырских угодьях ловили и в рыбные сады к нему живою привозили... И от прежних, государь многих денежных и хлебных расходов и харчевых запасов, и от недопашки в Ферапонтовом монастыре ныне все стало пусто... крестьяне лошадьми до конца оскудали и великими хлебными и денежными долгами одолжали.
Он скончался в августе 1681 года в царствование Федора Алексеевича и по настоянию нового царя был погребен с патриаршими почестями. Раскол же Русской православной церкви продолжается и поныне. В апреле 1905 года Николай II указом "Об укреплении начал веротерпимости" легализовал раскольников и велел называть их старообрядцами. И лишь в октябре 2000 Русская православная церковь за границей (РПЦЗ) попросила у старообрядцев прощения за жестокости, причиненные их единоверцам. РПЦ не сделала и этого.
