В Санкт-Петербурге завершился десятый, юбилейный ЛГБТ-кинофестиваль "Бок о бок", в конкурсной программе которого участвовали почти 40 фильмов. В этом году и на просмотрах, и в дискуссионной части фестиваля говорили о подростках, об их отношениях между собой и со взрослыми.
В программу фестиваля вошло игровое артхаусное кино, где были показаны такие ленты, как британский фильм режиссера Фрэнсиса Ли "Божья земля" о взаимоотношениях подростков и армянский фильм режиссера Пурии Гейдари Уре "Абрикосовые рощи" – медитативное и очень лиричное путешествие героя по Армении. Была представлена и большая документальная программа, в которую вошли, в частности, "Бабочки" российского режиссера Дмитрия Кубасова, фильм британского режиссера Дэйзи Эскуит "Квирама" о процессе queering culture и документальная лента "Кости раздора" – ее автор, известная испанская документалистка Андреа Вайс, проехала по "братским могилам" убитых во времена Франко гомосексуалов, выясняя, что знают люди об этой трагедии сегодня. Была и традиционная для "Бок о бок" подборка короткометражек на разные темы – фильмы из России, Румынии, Индии, Испании, Канады, Австралии и других стран.
Значительное место и в просмотрах, и в дискуссионной части фестиваля этого года заняла тема подростков, их отношений между собой и со взрослыми. Например, показ чилийского игрового фильма "Рара" завершился дискуссией о проблемах "радужных" семей и о том, как говорить с подростками на ЛГБТ-темы в современном обществе, в частности российском, где очень сильны гомофобные настроения.
После показа ирландской школьной мелодрамы "Роковой красавец" писателя и режиссера Джона Батлера гости и зрители фестиваля тоже обсуждали положение российских ЛГБТ-подростков, их отношения с учителями и психологами, а говорили о том, как можно им помогать, не попадая при этом под действие закона о так называемой "гей-пропаганде".
Действие фильма происходит в закрытой ирландской школе, главные герои – подростки Нед и Конор. В этой школе все страстно увлекаются регби, всем заправляют члены команды из старших классов, а Нед равнодушен к этому виду спорта, поэтому он становится изгоем. Одноклассники его ненавидят и презирают, а когда к нему в комнату подселяют новичка Конора, звезду регби, положение становится еще хуже, потому что подростки с первых минут чувствуют друг к другу антипатию. Для Конора оказывается очень некомфортно жить в одной комнате с мальчиком-изгоем. Между ними растет символическая стена из вещей, которую они воздвигают, – только бы не касаться друг друга. При этом один из учителей работает на "мир", а другой – на "войну".
Положение обостряется, когда становится известным прошлое красавца-новичка: оказывается, он вынужден был уйти из своей прежней школы, где его дразнили геем, а он в ответ постоянно дрался. В новой школе это обстоятельство тоже никого не приводит в восторг, но что делать: Конор – прекрасный регбист, а регби для них – все. Эта ситуация становится пружиной сюжета, который все же доходит до хеппи-энда: уважение к Конору как к капитану команды перевешивает все остальное, команда выигрывает, а стена между подростками рушится. Большую роль в этом процессе играет учитель филологии, который привлекает обоих подростков к участию в кружке школьной самодеятельности, что заставляет их увидеть друг в друге что-то, кроме любви или нелюбви к регби – это и открывает путь к последующей дружбе.
На фестивале обсуждение фильма вела психолог, волонтер проекта "Дети 404" Мария Наймушина:
– Маша, скажите, этот фильм показался вам актуальным – именно как психологу, знакомому с проблемами подростков?
– Как психолог я могу точно сказать, что в этой школе происходила травля, буллинг. Снимать фильмы об этом просто необходимо. Я по работе очень часто сталкивалась с таким типично советским взглядом: дети должны разобраться сами, иначе они не получат опыта социализации. Особенно это касается мальчиков – очень любят говорить, что если мальчик не научится драться сейчас, то что будет потом. Приходится объяснять, что бывают обычные конфликты, когда ребята повздорили, подрались один на один или компания на компанию и разошлись.
А формат травли, системного намеренного насилия – это совсем другое. Это везде признается болезнью коллектива и очень серьезной проблемой, от которой страдают все участники – и тот, кого обижают, и агрессоры, которые не получают никаких навыков социализации, кроме силовых. Страдают и наблюдатели – от непереносимого стыда, гнева, ужаса, бессилия. Вся система держится на страхе. В фильме очень хорошо показано, как эта атмосфера может изменяться благодаря грамотному педагогическому подходу, четким правилам и слову учителя о том, что насилие недопустимо ни в каких формах. И как легко это разрушается, когда другой педагог говорит противоположные вещи, – это очень яркий, жизненный фильм о буллинге.
– Мне кажется, сейчас вообще эпидемия таких страшных явлений – ведь сколько гуляет по сети видео с избиения школьников, и эти ролики популярны. Кто-то присоединяется из природной жестокости, а кто-то – из стадного чувства, чтобы не отличаться от остальных.
– В этой системе все участники нуждаются в безопасности и в возможностях самореализации. Когда этого нет, дети начинают самоорганизовываться. И делают это доступными им примитивными способами – как неандертальцы, например. Не потому, что они плохие, а потому что их не научили другому. Так что в этих делах все дети – и жертвы, и агрессоры – всегда являются пострадавшей стороной.
– Вы говорите, что в защите нуждаются все дети, а есть ли у тех же психологов реальная возможность им помочь – в частности, когда речь идет о гомосексуальном подростке, как в фильме, который мы обсуждаем? Особенно если действие происходит не в Ирландии, а в России, где, как мы знаем, принят закон о запрете пропаганды гомосексуальности?
– Точно могу сказать, что после введения этого закона среди помогающих специалистов, социальных педагогов, психологов началась волна паники, она и сейчас продолжается. Я живу в областном центре, сейчас это волна докатывается и туда. Специалисты спрашивают себя – а о чем я вообще имею право говорить? И в качестве ответа они, как правило, замыкаются в себе: лучше вообще не говорить, не видеть, и не дай Бог, придет такой подросток – какой ужас. Я вам просто цитирую – сидит женщина и говорит: "А что я ему скажу? Скажу: ненормальный – пойдет, порежет вены, скажу: нормальный – меня "посодют". И мне приходится разъяснять, что это вообще-то административная ответственность, что за это не "посодют". И что есть уголовная 125-я статья о неоказании помощи, и вот за нее-то могут посадить. С одной стороны, это смешно, а с другой стороны, я понимаю, что ведь к каждой из этих испуганных женщин может прийти ребенок, и от того, что он услышит, многое зависит.
– В фильме фигурируют два учителя, один из которых старается погасить конфликт, а другой, наоборот, способствует продолжению травли. Маша, с какими взрослыми вам приходилось встречаться в вашей работе – подобные персонажи вам знакомы?
– Так как место действия фильма – закрытая западная школа, а участники – европейские дети и педагоги, то вроде бы можно ожидать, что там происходят несколько иные вещи, чем те, что иногда происходят у нас. Но мой опыт говорит, что как раз российские школы – чрезвычайно закрытые. Сейчас ведь даже родители не имеют возможности просто так зайти в школу, а правила и цели, куда мы движемся, чаще всего вообще никому не понятны, и учителя интерпретируют их так, как понимают сами. Есть учителя-самородки, которые действуют по своему внутреннему убеждению, как должны строиться взаимоотношения между людьми, что такое хорошо, что такое плохо. Они по наитию делают классные вещи – но таких людей меньшинство.
Большая часть учителей, к сожалению, не знают, что делать с травлей, и просто транслируют общее место – что дети учатся быть взрослыми, они подерутся, разойдутся, научатся конкурировать. Но это не так. Я считаю, что травля – это системная болезнь, и она везде одна. Да, есть везде свои особенности, но, к сожалению, на моей практике с этим начинают разбираться тогда, когда уже возникают серьезные последствия: если это младшая школа, то это физические травмы, если старшая, то, к сожалению, это суицидальные попытки детей, хорошо, если не удавшиеся. Но я работала и в ситуациях, когда дети погибали – это было страшно.
– А то, что показано в этом фильме об ирландской школе, – с чем-то подобным вы сталкивались или это у них в Ирландии так бывает, а у нас все по-другому?
– Этот фильм – ярчайшая иллюстрация того, как это происходит везде, когда человек, даже не желая творить зло, а просто внутренне отстраняясь, получает негативные последствия – прежде всего, для детей. Единственный известный способ прекращения травли – это вмешательство в нее. Все колебания и выжидания ведут к раскручиванию системы, которая требует все больше и больше жертв.
– Так ли уж важна причина травли? Ведь подростки травят друг друга за национальность, за нестандартную внешность, за что угодно. В фильме "Роковой красавец" показан гомосексуальный подросток, но ведь травля начинается совсем по другой причине – потому что Нед не любит регби.
– Да, я совершенно уверена, что в корне всего лежит базовый страх инаковости, ксенофобия. Это подтвержденный научный факт, что жертвой буллинга может оказаться любой. Нет никакой гарантии, что любой ребенок не станет жертвой системного насилия в классе. В фильме это показано очень ярко: главный герой говорит – да, здесь так относятся ко всем, кто не любит регби. Это про инаковость вообще и про то, что транслируют взрослые. Кстати, есть еще такой нюанс – герой фильма говорит про директора, что он из тех взрослых, которые мечтают стать детьми. Да, когда директор возводит регби во главу угла, дети очень быстро ловят эту идею: ради своей безопасности я хочу быть ближе к сильным, сильные говорят, что регби – это круто, поэтому я с ними. И как только кто-то остается один – неважно, в связи с чем, его позиция оказывается невыгодной и страшной. А перед героем, который только что попал в эту школу, возникает выбор: не только, где я и с кем я, но и – на своей ли я стороне, не отрекаюсь ли я от себя самого. Это очень ярко прослеживается.
Мнение Марины Наймушиной об актуальности фильма "Роковой красавец" подтверждает трансгендерная девушка, ЛГБТ-активистка Марина Жаровских. Ей 21 год, и ее подростковый опыт еще совсем свежий:
– Я считаю, что это тяжелая тема, тяжелый материал для восприятия, но такие фильмы необходимы. И сказки, и мультфильмы нужны – только бы эта тема не замалчивалась, только бы не говорили – не будем обращать внимания, дети сами разберутся, это школа жизни. И ни в коем случае нельзя блокировать информацию о гендерном разнообразии – именно это замалчивание потом и приводит к травле. Я тоже это испытала. Мой пол при рождении определили как мужской, но я сама очень рано осознала себя как девочку. И на меня навесили этот ярлык – гей, в первую очередь это шло от родителей. Мне уже лет в 8 читались лекции о том, что есть такие люди – геи, и какие они плохие, что надо с ними делать – это я очень мягкими словами об этом говорю. И очень быстро пришло осознание того, что моя семья говорит все эти ужасные вещи именно про меня. Мне было очень тяжело, приходилось закрываться не только от других, но и от самой себя.
Сейчас я нахожусь в процессе смены документов, с родителями я попрощалась года полтора назад – ушла из дома. Говорят, что родители – близкие люди, но я видела абсолютно чужих людей, которые утверждают, что ты мальчик, обращаются к тебе как-то странно, у них есть картинка – каким ты должен быть, но они глухи к твоим потребностям. Остаться с ними – значило для меня убивать себя, и я выбрала уход. Мне кажется, что вообще вся система в нашем обществе ориентирована на коллектив, а не на индивидуальность. Личность здесь никому не важна, и никого здесь не учат быть личностью.
И этот закон о запрете "гей-пропаганды" только усугубляет ситуацию, лишая подростков информации. Я все про себя поняла уже в 4 года, а в 8 лет я поняла отношение общества. И это совпало с первой питерской школой – наша семья как раз переехала в Петербург из другого города. Я хотела быть идеальным ребенком, не расстраивать родителей – но я видела, что совершенно не вписываюсь в ту картинку меня, которая у них была, и у меня начался период ненависти к себе, неприятия себя. В школе это была абсолютная изоляция, а в 8-м классе из-за плохой учебы меня перевели в другую школу. У меня была достаточно феминная внешность, и меня постоянно преследовала фраза – "ну, что ты, как баба, будь мужиком".
И началась травля – за внешность, голос, манеры. Это был такой традиционный стереотипный класс, и у нас были учителя, которые позволяли себе гомофобную и женоненавистническую риторику, призывали к расправам. И я уже тогда видела, что учителя – это авторитет, это сила, они формируют детское мнение. Там были достаточно жестокие вещи: могли плюнуть в лицо, могли отрезать волосы, могли ударить стулом или дверью, выталкивали меня в круг и начинали осыпать оскорблениями. Так что это была реальная физическая угроза. Учителя все это никак не прекращали. Когда моя мама узнала об этом и пришла разбираться в школу, ей сказали – а почему он общается только с девочками, вы же сами видите, что он ненормальный. На этом разбирательства закончились.
Но к 10-му классу я поняла, что находиться в этой школе просто опасно для моей жизни, и я перестала туда ходить. Я ходила в кафе, сидела там и делала уроки по любимым предметам, а потом приходила в школу и сдавала работы, контрольные и все прочее. А в 11-м классе для подготовки к ЕГЭ я перешла в специализированную школу. И еще я тогда покрасила волосы и брови в фиолетовый цвет, начала экспериментировать с более свободным самовыражением. Меня называли "странный", мое положение было особым, но это не было травлей, так что эту школу я закончила – и до свидания, весь этот ад!
Грише Суслову 20 лет, он только что рассказал маме, что считает себя геем, и с тех пор – уже недели две или три – чувствует, что живет, не скрываясь, как свободный человек. К таким фильмам, как картина про ирландскую закрытую школу, Гриша относится настороженно – полагает, что в России подобные ситуации выглядят гораздо жестче:
– Я в школе не подвергался физическому насилию, меня не били, но это был очень сильный психологический дискомфорт – был, например, период, когда я не разговаривал со всем классом, это было такое отвержение. Возможно, с этим были связаны и проблемы с учебой. Когда ты идешь в коллектив, который тебе не нравится, когда ты знаешь, что есть учителя, которые по каким-то причинам относятся к тебе не так, как к другим, учиться становится труднее.
Когда я перешел в другую школу, я сделал это не только для лучшей подготовки к экзаменам, но и в некоторой степени для того, чтобы начать с чистого листа. Я каким-то образом вдруг понял, как надо общаться с людьми – и это не значит сидеть тихо, это значит правильно закрепляться в коллективе. Но в 10–11-м классах я столкнулся с тем, что ко мне стали применять некие критерии маскулинности. То есть если ты не соответствуешь этим стереотипным господствующим критериям – да, тебя начинают спрашивать: а ты что, гей?
Мне кажется, когда мы ограничиваем детей от информации об этой стороне жизни, о фильмах об этом, ЛГБТ-подростки не получают никакой модели поведения. А когда им исполняется 18 и все уже можно, они быстро находят (и еще раньше, конечно) источники информации об этой сфере, но они очень поздно начинают учиться правилам игры. А ограничения, которые налагает закон о запрете "гей-пропаганды", на самом деле ограничивают подростков в получении помощи, которая им очень часто бывает нужна. То есть этот закон не оберегает их, а наоборот, подвергает опасности. Мы говорим о том, что показано в этом фильме, о ненависти к геям, и в связи с этим – о травле подростков в наших российских школах. Но вообще, если честно, я не понимаю, кого в этой стране любят. Я сейчас немного занимался активизмом в сфере отношения к мигрантам и понял, что если человек отличается от других по национальности, то его ненавидят не меньше, а то и больше, чем гея, и это очень сильно разочаровывает, – считает Гриша Суслов.
Участники дискуссии о фильме "Роковой красавец" говорили также о том, что всякая агрессия – это выражение страха, с которым агрессор не может справиться. И именно поэтому рассказывать о гендерном разнообразии надо не только ЛГБТ-подросткам, но и всему обществу – с тем, чтобы оно не боялось инаковости, не ненавидело и не преследовало тех, кто кажется не таким, как все.
