“Дело режиссеров”: обыски и проверки в Гоголь-центре и на студии Алексея Учителя как примета времени. Почему следователи ополчились на деятелей культуры? Насколько типичен стиль силовиков в отношении известных людей по сравнению с простыми гражданами? Чего стоит солидарность художественного сообщества? Отношения государства и артиста: деньги, власть, слава, цензура. Бюджет как инструмент манипуляций театром и кинематографом.
Публицист Евгений Левкович, политик Дмитрий Гудков, правозащитник Ольга Романова, эксперт Фонда Михаила Прохорова Евгения Шерменёва, адвокат Илья Уткин, театральные критики Алена Солнцева и Дина Годер, критик Юрий Сапрыкин.
Ведет программу Елена Фанайлова.
Полная видеоверсия программы
Елена Фанайлова: "Силовики и режиссеры" называется сегодня наша программа. Она посвящается событиям этой недели, связанными с обысками в Гоголь-центре у Кирилла Серебренникова и очередных проверках полиции Санкт-Петербурга кинокомпании режиссера Алексея Учителя на предмет налоговых нарушений в связи с запросом экс-прокурора Крыма и депутата Госдумы Натальи Поклонской. Эти события, их череда заставляет людей в социальных сетях горько шутить, называя их "делом режиссеров". О юридических, политических, общественных красках этого сюжета мы сегодня постараемся поговорить с публицистом Евгением Левковичем, он в студии, и на связи будут политик Дмитрий Гудков, журналист и правозащитник Ольга Романова, Евгения Шерменева, эксперт Фонда Михаила Прохорова, адвокат Илья Уткин, театральные критики Алена Солнцева и Дина Годер, и критик Юрий Сапрыкин. Общественная реакция, реакция профессионального сообщества. Было интересно, как люди из солидарности пришли к Гоголь-центру, например. Я предлагаю посмотреть опрос на улицах Москвы: знают ли люди вообще что-то про этот сюжет, а если знают, то как они его комментируют.
Опрос на улицах Москвы
Елена Фанайлова: Вот такие разнообразные отклики от "нет дыма без огня" до "позор правоохранительным органам". У вас есть комментарий к тому, что мы с вами посмотрели? И что вам кажется важным в этих событиях?
Евгений Левкович: Важным кажется ОМОН, который врывается, не выпускает людей из зала. Позор правоохранительным органам, безусловно. Я совершенно не являюсь поклонником Кирилла Серебренникова, ни как личности, ни как театрального режиссера, но это полнейший совершенно беспредел, когда по какому-то экономическому делу, а я так понимаю, что там смешные деньги по сравнению с тем, как ворует верхушка российской власти, в том числе полицейская. Почему нельзя было человека просто на допрос вызвать, я не думаю, что он бы куда-то смотался. Прислать повестку, и вообще не приходить в театр с сапогами. Обсуждать тут нечего: это совершеннейший очередной беспредел, связанный с тем, что над этой властью нет никакого не то, что дамоклова меча, а просто элементарного контроля за ней нет, она распоясалась полностью. Она действительно считает возможным сапогами открывать двери в любые места и по любому поводу.
Елена Фанайлова: Я с вами согласна: если есть какое-то нарушение, пожалуйста, затевайте официальное расследование, но устраивать из этого "маски-шоу"? Конечно, это то, что больше всего поразило всех.
Евгений Левкович: Это обычная история на самом деле. Просто она поразила, потому что она связана с человеком, известным всему миру, а так тут ничего экстраординарного нет.
Елена Фанайлова: Хочу Дмитрия Гудкова послушать. Вы ходили в поддержку Гоголь-центра постоять в пикетах солидарности?
Дмитрий Гудков: Безусловно, конечно. Во-первых, я в тот самый день написал гневный пост в Фейсбуке по поводу этого беспредела. Во-вторых, когда всех пригласили к Гоголь-центру, я решил, что надо прийти, поддержать, нельзя молчать. Потому что совершенно очевидно, что это продолжение такой кампании против инакомыслящих, неважно, политик ты, общественный активист, неважно, какую профессию ты представляешь, политика уже приходит в дом к каждому. К кому-то она приходит в виде ковшей экскаватора, в виде закона о реновации, к кому-то, как театр Гоголь-центр, следователи приходят с наручниками. То есть государство сначала с цензурой в театр пришло, а теперь уже с наручниками. Несмотря на то, что вроде бы Путин с Медведевым дистанцировались от этой акции Следственного комитета, сотрудников СК, но тем не менее, мы не видим никаких выводов, никакого увольнения, никаких наказаний, а это означает, что в целом государство поддерживает такую линию на преследование людей, которые не поддерживают власть и высказываются критически в отношении власти.
Елена Фанайлова: Вы совершенно правы. Опять же, как остроумные пользователи социальных сетей замечают: когда пришли к Учителю, означает ли это, что знаменитая фраза Владимира Владимировича "да дураки", просто не работает? Вчера наш гарант говорит эту фразу, а завтра приходят с новой проверкой.
Евгений Левкович: Вообще не имеет смысла это обсуждать, все же взрослые люди. Понятное дело, что во всех решениях он в курсе, "да дураки" – это такая собачья кость актерам. Это же Миронов к нему пришел, доверенное лицо. Это такое: а, старик... Похлопывание по плечу. Мне кажется, тут скорее стоит обсуждать не полицию, Путина, ОМОН, с которыми абсолютно все понятно и давно, а как раз реакцию или, точнее, отсутствие реакции, или странную реакцию творческого сообщества. В России режиссеров, актеров, журналистов, писателей и прочих, как принято считать, дармоедов, просто куры не клюют. Я уверен, что при встрече все Кириллу Серебренникову жмут руку, говорят: Кирюша, привет. Полное молчание, за исключением тех, кто пришел к Гоголь-центру, за исключением абсолютно невнятного, непонятного выступления Чулпан Хаматовой, которое закончилось: ну вы только без излишней жестокости. Я хочу расставить акценты: я не осуждаю ни Чулпан Хаматову, ни Миронова, ни Учителя, который подписывал письма мерзотные за Крым, я констатирую факт, что это все закономерно, и если вы себя так ведете, вы будете такое получать. Если творческое сообщество себя так ведет, оно будет все это жрать в итоге ковшами. Я не осуждаю, потому что я прекрасно понимаю, если бы я спас хотя бы одного ребенка, я бы мог сказать: слышишь, ты. Нет, я не имею права, она, безусловно, делает гигантское количество добрых и хороших дел. Я сейчас просто говорю исключительно как наблюдатель за этим всем, а наблюдать за всем просто смешно. Настолько очевидно, чтогосударство и, естественно, президент, который обладает абсолютной вертикалью власти, просто обладает полной властью, абсолютной в нашей стране, настолько нелепо публично обращаться к нему, что мы возмущены. Но вы же не слепые, что вы дурака валяете.
Елена Фанайлова: Я бы защитила бедную Чулпан, которая как мужчина выходит и защищает, своим слабым женским голосом пытается хоть как-то за всех мужиков выступить. Как умеет.
Евгений Левкович: Дело не в том, что как умеет. Здесь лицемерие, а лицемерие – это плохо. Тут же не вопрос, как она умеет. Еще раз говорю: я не осуждаю, наверняка молодчина. В конце концов, она женщина, наверняка она боится, как женщина. Никто же не призывает ее, не дай бог, грудью полезть на танк или рассориться с Владимиром Владимировичем.
Елена Фанайлова: К вопросу о претензиях к всему сообществу. Я читаю много в сетях по этому поводу, некоторые люди вспоминают Кириллу определенные связи с администрацией президента, то, каким образом он пришел в Гоголь-центр. Все это в одном пакете. Ольга, ваш комментарий, пожалуйста.
Ольга Романова: Могут быть связи с администрацией президента, у вас могут быть связи с самим президентом, и вы можете быть трижды им награждены и так далее. У вас может не быть связей с администрацией президента, и вы можете стоять в оппозиции лично Владимиру Владимировичу Путину дорогому. Можете вести себя как угодно по отношению к власти, к оппозиции, вас это не спасет. Если вас захотят закрыть, вас закроют. Я вас уверяю, сейчас Кирилл Серебренников находится в относительной безопасности, потому что выборы у нас. По крайней мере, год, пока будет расследоваться это уголовное дело, а оно будет расследоваться, это не прямо завтра будет приговор всем. Бухгалтер и генеральный директор, которым вчера продлили задержание, которые, судя по всему, возьмут особый порядок и уже много что сказали, скажут еще; это не жертвы, просто это не артисты. А артисты этот год, и режиссер, пока будет длиться дальнейшее следствие, пока у нас идет подготовка и выборы президента Российской Федерации, будут петь и плясать как миленькие, потому что за это не будут сильно сажать. Что будет Через год: я думаю, что через год мы увидим еще несколько сроков людям, которые проходили рядом, проходили мимо. Я думаю, что с Кириллом Серебренниковым поступят так, что будут сажать всех вокруг, а самого не тронут. Такой серьезный крючок в лице заложников, чтобы лучше пели, чтобы лучше плясали, качественнее, чтобы все было громче, искреннее, и задора побольше, товарищи.
Елена Фанайлова: В свое время Марина Давыдова, театральный критик и главный редактор журнала "Театр", высказала такое предположение, убеждение такое, что Серебренников не столько политический оппозиционер, сколько эстетический, и именно это вызывает огромное раздражение.
Евгений Левкович: Он вообще не оппозиционер. Он публичное лицо, известное лицо, популярное лицо. То наедет на РПЦ, то еще что-нибудь. У силовиков наших очень много, кто к ним в кабинеты заходит, так же открывает дверь ногой. Например, какой-нибудь важный поп попросил Ивана Ивановича из Следственного комитета, обратил его внимание, что есть какой-то хипстер, дармоед, режиссеришка, который распоясался. Тут дело не в оскорблении чувств, понятно, что РПЦ теряет паству, теряет деньги. Я специально изучил его фейсбучную страницу, там есть вполне себе некоторые жесткие заявления по разным поводам, по поводу сталинистов, а у него под сто тысяч подписчиков – это аудитория. Кроме того, он работает в театре, в который ходят, который знают. Я вот не люблю, но многие любят. Фильмы я его не люблю, но многие любят. То есть он человек известный. Я согласен в этом смысле с Ольгой Романовой, я не думаю, что с ним что-то произойдет в итоге что-то страшное, но сигнал он получил личный.
Дмитрий Гудков: Я на это все проще смотрю. Есть большая кормушка, к этой кормушки разные люди присосались, с одной стороны депутаты, губернаторы, с другой стороны лояльные представители шоу-бизнеса, театра, кино, и так далее. Пирог сейчас уменьшается, конкуренция возрастает, поэтому если ты, товарищ, не с нами и чужой, то тебя это сообщество, которое присосалось слишком глубоко, начинает выдавливать. В политике понятно и очевидно – нет ни одного независимого депутата, выдавили всех или не пустили. То же самое происходит в разных сферах, и в бизнесе будет такое же происходить. Чем больше у нас проблемы в экономике, тем меньше будет кормушка, будут выдавливать в первую очередь критиков власти. Скорее всего, даже негласный сигнал. Деление происходит на своих и на чужих, Серебренников оказался чужим. Да, сейчас общественное мнение, активные граждане нашей страны на стороне Серебренникова, завтра это может произойти с кем угодно. Если те, кто промолчал в сообществе, думает, что это их не коснется, они ошибаются. Я знаю массу примеров, когда сначала воевали с оппозиционерами, а потом стали воевать со в прошлом вполне лояльными губернаторами, депутатами. Я сейчас даже не буду называть фамилии, но поверьте, что я знаю личные истории депутатов и губернаторов, которые были очень близко к кормушке, были супер- лояльными, а сейчас их преследуют, отнимают бизнес, некоторые вынуждены уехать. Это не какие-то известные фамилии, а это в прошлом депутаты Государственной Думы, несколько губернаторов. То же самое будет происходить с лояльными деятелями театра, кино. Так что ждите, раз вы молчите, ждите, за вами тоже придут. Я около Гоголь-центра цитировал известную цитату пастора Нимёллера: сначала пришли за коммунистами, потом пришли за евреями, за социал-демократами, а я молчал, молчал. А когда пришли за мной, и сказать было некому. Так что, друзья, продолжайте молчать и ждите, скоро придут за вами. Я сейчас обращаюсь ко всем, кто промолчал.
Ольга Романова: Во многом Дмитрий Гудков прав, кое в чем я хотела не согласиться. Да, действительно берут и лояльных к власти, мы видим губернаторов очень лояльных, сколько мы видим разнообразных депутатов, которые сейчас в тюрьме. Но есть разного рода лояльность. Прости господи, если придут завтра за Мироновым или за Табаковым, это будет страшно, это ровно будет в том же ряду, а вот за Ролдугиным не придут. За Улюкаевым пришли, пришли грамотно. Меня больше всего поразил ваш опрос, глас народа, то, что продолжается в 2017 году "нет дыма без огня". Рейтинг доверия к судебной системе 2-3%, то есть народ в общем и целом не верит судьям, но при этом "нет дыма без огня". Как это сочетается в людях? Придут к вам завтра тоже, Иванов, Петров и Рабинович, к вам тоже придут. Ваши соседи скажут: нет дыма без огня, у него теща злая была. Как это возможно, как это вообще может быть? Это удивительно, поразительно, как сочетается недоверие к судебной системе и при этом "нет дыма без огня". Я видела адвоката Илью Уткина совершенно замечательного, который ночь провел в Главном следственном управлении, тоже занимался этим делом. Краем глаза и я знаю, но Илья, конечно, знает больше. Суть обвинения: 10 миллионов рублей, хищение бюджетных средств. Как это возможно? Бюджетные средства были отпущены на театральные постановки. Есть Гоголь-центр, он на эти деньги построен. А то, что у вас экономика работает таким образом, что невозможно построить пятиэтажный дом, если тебе не выделят деньги на пятиэтажный дом, если ты не сэкономишь там, там и там? Тебе выдали деньги на пятиэтажный дом, и ты построил пятиэтажный дом, а не двухэтажный, не одноэтажный. Выделили деньги на пограничный пункт "Адлер", туда приехал Путин, выяснилось, что там даже деревянного клозета нет, ничего нет. А здесь есть все, можно прийти в театр, можно его пощупать, можно посмотреть постановки. Нравится, не нравится – это есть. Публика говорит об этом, вот премьера, вот еще одна, давайте обсудим, плохо это, хорошо. Это есть. Деньги бюджетные, не государства, а наши деньги, налогоплательщиков. У меня как у налогоплательщика, как человека, который пополняет бюджет, это мои деньги, у меня претензий нет, отвалите. Здесь претензии к тому, как работает правоохранительная система, которая живет за мои же деньги. И у вас, дорогая публика, тоже есть эти претензии. Почему же вы говорите, что "нет дыма без огня"?
Елена Фанайлова: Министр Мединский совершенно с вами бы не согласился. Он в "Газете.ру" сегодня опубликовал выступление, где говорит, что как раз нужно пересмотреть принципы разговора о принципах государственной поддержки театральной деятельности. Как ни странно, с Мединским согласны некоторые эксперты, которые говорят, что не надо брать денег у государства, и тогда все будет хорошо. В частности, некоторые аналитики в нашем эфире выступали таким образом: не связывайся с государством, и тогда все будет преотлично. При этом мы понимаем, что ни Большой театр, ни даже такой крупный центр, как Гоголь-центр, работать без серьезных вливаний не в состоянии. По поводу экономической составляющей этого дела была сегодня хорошая статья Евгении Шерменевой на "Кольте". Сейчас хочу послушать комментарий Ильи Уткина, он комментирует только уголовное дело, а отнюдь не общественный резонанс и не художественную деятельность Кирилла Серебренникова.
Илья Уткин: Особенное в этом деле только то, что это объект культуры и сама личность Серебренникова, а все остальное, в чем вы тут особенность видите? Я не вижу никакой особенности, нормальная работа правоохранительных органов. То, что произошло, это результат неосторожных действий самих театральных деятелей. Да, действительно, можно было обойтись и другими мерами. Но я могу предположить, зачем все это делается одновременно, кстати, не только в театре проходили обыски, но и у сотрудников в квартирах, к ним пришли в 7 утра. Одновременно это делалось так массово и с такими спецэффектами ради того, чтобы не были какие-то улики уничтожены. Поэтому изымалась документация, оргтехника, компьютеры, все носители информации. Я адвокат-практик, я даю комментарии, абсолютно абстрагируясь от того, что это театр, что это Гоголь-центр, что здесь Кирилл Серебренников, и поясняю это так, как это было бы обычное, рутинное дело. Когда мы смотрим на это, как на обычное рутинное дело, которых происходят сотни, тысячи в стране, ничего не происходит экстраординарного: и обычные обыски точно так же проходят по всей стране. Сегодня меня спрашивали, не было ли там какого-то заказа. Я еще раз повторюсь, что это цепь событий, к этим событиям привела неосторожная деятельность самих театральных деятелей. И это не касалось ведения бухучета. Я имею в виду, что неосторожность сотрудников театра привела к тому, что оперативные сотрудники, которые участвовали в обысках, знали, куда прийти и чего искать.
Евгений Левкович: Не понял, что имеется в виду под неосторожностью театральных деятелей. Неосторожно что они делали? Неосторожно играли?
Елена Фанайлова: Я поняла так, что они неосторожно коммуницировали. У нас на связи Алена Солнцева. Ваши представления о том, что самое важное в этой истории?
Алена Солнцева: Самое важное в этой истории, пожалуй, ровно то, о чем мы только что говорили. Адвокат считает, что это самое заурядное дело, каких тысячи по стране, что такую огласку оно обрело только потому, что были задеты интересы известных людей, медийных лиц, которые стали транслировать, как эхо увеличивать все события, представшие уже в комическом масштабе. А на самом деле это нормальная практика, так у нас в стране каждый раз, как только милиция находит какие-то непонятки в документах, она идет, берет 17 или 18, или 300 человек, потому что это может быть завод, это может быть магазин большой, это может быть торговая сеть, пароход, что угодно, и происходит нормальная, мы должны к этому привыкнуть, мы живем в стране, где такая обычная практика. Свидетелей обыскивают, изымая всю оргтехнику, документы, деньги и так далее. Тогда, я думаю, хорошо бы по телевизору нам бы объяснил министр МВД, какое поведение должно быть, как правильно себя вести, как руки поднимать, как технику предоставлять, как вести себя осторожно. Я бы хотела это понять. Потому что, не будучи бухгалтером и не ведя никакие закупки, я, честно говоря, не понимаю. Каждый раз, когда происходит знаковые обыски или аресты, мне хочется искать в этом какой-то смысл. Мне кажется, это некоторое ЧП, а не заурядное событие. Если это все-таки ЧП, если уровень тревоги, который сейчас обуял до какого-то психоза, по-моему, все общество и театральное, и околотеатральное, московскую интеллигенцию, провинциальную интеллигенцию, Ярославский драмтеатр был задет таким образом. Главный режиссер Ярославского театра спрашивает: моего директора, с которым я работал, которого я прекрасно знаю, которого только что награждали орденами, грамотами, который всю жизнь положил на этот театр, в наручниках везли из Шереметьево под конвоем в Ярославль в его квартиру для обыска. Это нормальная практика? Вот это мне странно. Во всяком случае, если говорить о реакции, то реакция чувствительной части общества, интеллигенции, она такая, как обухом по голове: мы не понимаем, что происходит. Если это какой-то важный сигнал, интеллигенция начинает думать, от кого этот сигнал. Это какие-то покровители Мединского? Потому что сам Мединский, мне кажется, незначительная фигура, но кто-то за ним стоит важный и серьезный, которые переиграли каких-то покровителей Серебренникова, театрального мира и решили таким образом поиграть, как шайбой в хоккей, театральными деятелями и театром? Или это какой-то сигнал, как считает режиссер Сокуров, который говорит, что силовиков втянули в борьбу между идеологиями, в борьбу культуры? Или это связано с каким-то изменением курса государства и ужесточением курса государства? Люди, которые готовы интерпретировать события, интерпретируют, кто во что горазд.
Евгений Левкович: А какая разница? Если это реальное уголовное дело, действительно было хищение, а людей держали в театральном зале, отобрав телефоны, простые актеры не могли выйти, покинуть, не имеющие никакого отношения к этому? Шесть часов людей держали без воды. Какая разница, в чем причина, когда это абсолютно хамская акция? Есть суть, то есть это абсолютно оборзевшая ментура, которой мы не можем никаким образом противопоставить ничего. Есть действительно уголовные дела, которые заведены по факту реального преступления, а есть сфабрикованные уголовные дела, но они все равно ничем не отличаются. Что нам дает это понимание?
Елена Солнцева: Я боюсь, что если вы меня не поняли, то, наверное, меня не понял никто, слушатели меня не поняли. Я говорила о том, что у меня было две позиции. Первая: является ли подобная практика нормой для каждого гражданина? Второе: если же это не норма, так делают не всегда, а это были показательные выступления, то тогда я хотела бы понять, какой сигнал мне дает государство и его силовые структуры в данном случае. Я не хочу верещать: ах, какой ужас, какой ужас. Я хочу понять, чем он вызван. Я так полагаю, что вся наша эмоциональная реакция, может быть, имеет значение для нас самих, мы таким образом психотерапевтически себя спасаем. Я хочу понимать, что происходит сейчас в обществе. Я вижу, что каждый вменяемый человек, называя любую фамилию, политологи, режиссеры, пытаются просто потому, что мы живем в мире, которому мы обычно в силу характера своей деятельности гуманитарной, мы пытаемся его объяснить, мы хотим объяснить, что происходит.
Елена Фанайлова: Очень короткий комментарий по поводу того, норма или не норма. В тот же день, когда начался погром в Гоголь-центре, было представление доклада о свободе слова и творчества в России, который представляла новая ассоциация Свободное слово. Люди буквально после доклада побежали на этот пикет в поддержку Гоголь-центра. И докладчики говорили о том, что: люди, мы вам рассказываем о тысячах случаев нарушений, и вы не представляете, что это норма для всей России. Я думаю, что адвокат Уткин говорил не о том, что это нормально, а то, что это обычная практика. Давайте послушаем Юрия Сапрыкина. Что для вас кажется главным в этом деле? Я для себя выделяю солидарность сообщества, и была ли у этого политическая история, грубо говоря, был ли это политический донос? И следует ли художнику идти на поиски бюджета? Вот еще один момент, который меня очень интересует в этой ситуации. Не становится ли бюджет способом манипуляции?
Юрий Сапрыкин: Я согласен с Аленой, что нам действительно очень хочется понять смысл этой истории, узнать, стоят ли за ней покровители Мединского или кукловоды Володина, или кто-то. Но самое страшное, что никакого смысла у этой истории может не быть. Мне кажется вполне вероятным, что механика этой акции примерно такая, как описывал Бродский когда-то, что на каждого месье есть свое досье, а когда досье распухает и начинает занимать на гэбэшной полке неподобающее место, его пускают в ход. Понятно, что папочка на Серебренникова собиралась все эти годы, состояла она из писем возмущенных граждан, каких-то оскорбленных православных активистов, прокурорских проверок, киселевских сюжетов и бог знает чего еще. Самое страшное, что для того, чтобы все это провернуть, совершенно не нужны кукловоды Мединского, Володина или Папы Римского и Трампа, а достаточно одного полковника или майора, чьего имени мы никогда не узнаем. Если я что-то понимаю в устройстве системы, то она устроена так. Я даже не исключаю, что это пресловутый полковник или майор тоже был зрителем Гоголь-центра, его что-то лично задело или обидело. Вполне возможно, что решение принято на таком уровне. И в этом, мне кажется, самое зловещее содержание, потому что если так, то действительно нет никакой страховки от этого, нельзя написать алгоритм действий, при котором ты под эту машину не попадешь. Давайте мы будем дружить с властью, мы будем доверенными лицами Путина, мы будем ходить на приемы в Кремль, тогда с нами ничего не будет. Нет, ничего подобного, это вас ни от чего, дорогие мои, не убережет. Это раз. Второе, для меня лично при всем невероятном водопаде неприятных вещей, которые происходили в эти дни, самое неприятное на медийном уровне – это вдруг откуда-то вылезшая риторика: почему нам вообще должно быть интересно про этого режиссера, это все ваши какие-то московские дела? Нас интересует, как сталепрокатный стан запустить, а эти оторвавшиеся от народа, зажравшиеся креаклы делят бабло. Это возвращение уже куда-то в 30-е годы. Даже в позднесоветское время, которое я немножко застал, все-таки был какой-то авторитет и понимание того, что люди культуры – это что-то необходимое для страны, что-то сверхважное. Они могут быть друзьями, врагами, благонадежными, неблагонадежными, но это не то, обо что можно демонстративно вытирать ноги. А сейчас эта риторика, я ее вижу и слышу вокруг себя повсеместно.
Елена Фанайлова: Как я вижу, небольшая часть людей пришла под стены Гоголь-центра, а второй части совершенно все равно, более того, она злорадствует в сети, я много злорадных комментариев прочла.
Евгений Левкович: Я смотрю фотографию, эта фотография сделана в этот день – это нельзя назвать "часть людей". Во-первых, я здесь даже триста человек не вижу. Я, честно, сам не пошел к Гоголь-центру по своим причинам, тем не менее. Более того, я тут узнаю массу знакомых лиц, которые никакого отношения к творческому сообществу не имеют: это протестные сообщества, которые приходят на любой беспредел, реагируют. А если мы посчитаем количество театров в Москве, количество актеров в Москве, количество режиссеров в Москве, то просто будет нечего обсуждать. Надо говорить не о какой-то части, а об отсутствии реакции. Реакция – это когда бы в этот день остановились все спектакли, когда во всех театрах Москвы вышли бы на сцену главные режиссеры или помощники режиссеров, и сказали бы: вот сейчас мы заканчиваем спектакль, мы всей труппой идем к Гоголь-центру, и, дорогие зрители, если вы поддерживаете, можете пойти с нами, кто не поддерживает –мы вернем вам деньги. Вот это реакция. Это отношение по поводу того, что вы креаклы, дармоеды и прочее – это отчасти заслуженное отношение. Когда ты все это наблюдаешь, видишь, как люди друг друга сдают ни за что, как люди врут, лицемерят, как они подносят эти бумажки Путину. Эту фразу "да дураки", ее сейчас обсуждают все, что это за сигнал, что это значит, нам так интересно понять. Медведев сказал, когда он был президентом, сколько лет назад он сказал, что нельзя приходить в 7 утра с обысками? И что? Вы что, совсем дураки, я извиняюсь? Ребята, я еще раз говорю, абсолютно оборзевшие, они вас за нос водят, не знаю, как кого. С чего эта фраза "да дураки" начала обсуждаться? Это же просто брошенная кость, как собаке какой-то. Все это смешно, что они не в курсе. Да, есть какой-то рядовой майор, который мог это сам все инициировать, но он не будет никак наказан, никаким образом.
Юрий Сапрыкин: Есть популярная максималистская позиция, что не надо брать деньги у этого государства. Для людей, которые занимаются театром, в переводе на русский язык это выражение означает: дорогие друзья, не надо заниматься театром. Мы все знаем, что 99% театров со своими площадками существуют на те или иные дотации. Мне кажется, что для Серебренникова и для его коллег это немножко ложная постановка вопроса. Думать надо вот о чем: чего же мы в 90-е и 2000-е годы, мы – интеллигенция, мы – бизнес, мы – культурное сообщество, не объяснили друг другу, что вообще-то должны быть какие-то механизмы поддержания культурной сферы, кроме государственного бюджета. Не возникла никакая система фондов, никакая система грантов, никакая система финансирования культуры, которая от государства была бы отстроена. Либо коммерческая окупаемость, которая для репертуарного театра до сих практически совершенно невозможна, либо иди к текущему нынешнему министру культуры и делай то, что он скажет. Это ужасно печально, потому что это значит, что в функциональном смысле в 90-е годы общество и бизнес тоже сказали деятелям культуры в неявной форме, что: почему нас должны волновать ваши проблемы? А кто вы вообще такие, какая от вас польза? Нефть, газ, финансы – это понятно, а вы что тут делаете? В том числе и поэтому культурные институции занимают то место, которое они занимают, буквально под ногами майора.
Елена Фанайлова: Я возвращаюсь все к тому же докладу о свободе слова и творчества в России, там как раз шла об этом речь. Леонид Никитинский, писатель и публицист, говорил, что практически напрямую разговаривал с президентом России на эту тему, и ответ был такой, что если вы получаете государственные деньги, то будьте добры их отработать, нас не критикуя.
Евгений Левкович: Прав президент в этом случае. Я с Юрием согласен, другие пути перестали искать. С другой стороны, если подумать, а где их искать? Международный грант может привести ровно к такому же обыску.
Елена Фанайлова: Есть другие системы. Я по поводу Серебренникова разговаривала с польскими друзьями на днях, они говорили, что у них принципиально другая система финансирования театров. Но это отдельный большой разговор, я сейчас не готова его начинать. Очень хочу послушать Евгению Шерменеву, эксперта Фонда Михаила Прохорова. Она с 2011 по 2013 год курировала московские театры в должности замглавы департамента культуры Сергея Капкова. Женя сегодня опубликовала на портале Colta статью, которая про экономические некоторые вещи говорит. Можете нам провести короткий ликбез, что такое "Седьмая студия" и почему Гоголь-центр не имел отношения к ней по этим финансовым претензиям?
Евгения Шерменева: "Седьмая студия" существует в юридической форме, которая называется автономная некоммерческая организация. Она была создана в 2011 году летом, когда весной 2011 года был сыгран первый спектакль студентами курса Серебренникова. Называется она "Седьмая студия", потому что она по счету получилась седьмая при МХАТе. Было несколько студий, которые потом превращались из образовательных проектов в постоянные театральные труппы. Она стала седьмой. Для того, чтобы сохранить курс и дать ему возможность работать, была создана Автономная некоммерческая организация. В тот же период времени в 2011 году вообще было такое ощущение, что наконец-то что-то может измениться, было подписано решение о том, что будут финансироваться несколько независимых проектов. Я написала, кстати, что в то же время был профинансирован через Министерство культуры очень интересный проект, который назывался "Театр плюс общество", в рамках которого драматурги работали с подростками в подростковых колониях. Это принесло очень хорошие результаты, реально было понятно, что это очень нужно. В числе нескольких проектов через Министерство культуры прямым распоряжением, прямым поручением были выделены специальные средства на поддержание нескольких проектов, в том числе на проект "Платформа" на "Винзаводе". Это было согласовано с владельцем "Винзавода", что на определенное время в цехе Белого будет существовать проект "Платформа" и работать люди, которые будут заниматься театром, современным танцем, современной академической музыкой и мультимедиа-проектами. Гоголь-центр возник в 2013 году после того, как летом 2013 года Сергей Капков и я тоже представили Кирилла Серебренникова как нового художественного руководителя Московского драматического театра имени Гоголя. Московский драматический театр имени Гоголя – это подведомственное учреждение департамента культуры, финансируется из средств бюджета субъекта федерации города Москвы. Поэтому все, что происходило в театре Гоголя, все изменения, все, что там было – это было сделано на средства правительства Москвы.
Елена Фанайлова: То есть сейчас правоохранители заинтересовались средствами московскими городскими?
Евгения Шерменева: Нет, средствами проекта "Платформа", который был профинансирован прямым поручением президента в 2011 году.
Елена Фанайлова: Это делает историю еще более интересной.
Евгений Левкович: Я в экономике совсем не разбираюсь, мне не хотелось бы комментировать по части экономических вещей. Ощущение от эфира: мрак полный. Мне кажется, такие простые вещи, которые лежат на такой очевидной поверхности, я не знаю, то ли я по другим улицам хожу, то ли люди, которые отвечали в опросе уличном вашем. Какой нужно иметь уровень образования, чтобы просто не связать две элементарные вещи: нагадил мимо лотка, у тебя какашка пахнет. На полном серьезе люди обсуждают, что бы это могло быть, что бы это значило. Какая разница, что это значит, просто творится совершенно фантастическая мерзость. Даже если там какие-то деньги были украдены – это не имеет никакого отношения к тому насилию полицейскому, которое мы наблюдаем.
