Павлу Амитову – 77 лет. Он родился в Донецкой области, в Енакиево. Делал карьеру на местном телевидении и на киностудии Министерства угольной промышленности. Благодаря частым командировкам в Москву и знакомым, переехавшим жить в столицу, Амитов привозил и распространял в Донецкой области "самиздат" и "тамиздат". Впрочем, первый раз КГБ заинтересовался им задолго до этого, в 1962-м. Тогда Павел Амитов учился в Ростовском государственном университете (РГУ). После расстрела демонстрации рабочих в Новочеркасске забастовали рабочие "Ростсельмаша". Руководство завода расклеило в фойе РГУ объявления, приглашая студентов подработать на заводе вместо бастующих, а Амитов с несколькими друзьями уговаривал своих однокашников не делать этого и не становиться штрейкбрехерами – несмотря на возможность заработать приличные по тем временам деньги.

Через некоторое время после начала войны на Востоке Украины Амитов из Донецка перебрался в освобожденный от сепаратистов Славянск, где и живет сейчас. В разговоре с Радио Свобода он вспоминает о диссидентском движении в советском Донбассе, рассуждает о возможности сохранения занятых сепаратистами территорий в составе единой Украины и объясняет, чем диктатор-Путин не похож на диктатора-Сталина и диктатора-Гитлера.

– В интернете, если набрать ваши имя и фамилию, в первую очередь встречаются две дефиниции – "диссидент" и "свидетель расстрела демонстрации рабочих в Новочеркасске". С Донбассом понятно: вас с ним связывает практически вся жизнь. Вы родились в Енакиево, ваш отец был директором Донецкого драматического театра. Как вы оказались в Новочеркасске в момент того бунта?

– То, что я являюсь диссидентом, это правда, а то, что я являюсь свидетелем событий в Новочеркасске, – нет. Кто-то придумал, кто-то ошибся. Но расстрел в Новочеркасске был для меня той определенной точкой отсчета, когда у меня кончилась предыдущая жизнь. После этого я стал иначе относиться к жизни. Я в тот же день узнал об этом событии. Я учился в Ростове-на-Дону. Я не мог понять, как можно стрелять в своих, как можно стрелять в передовой рабочий класс, как можно расстреливать демонстрацию с портретами Ленина. Об этом мне рассказал близкий человек. Поэтому была даже попытка приехать в тот же день в Новочеркасск, но никого не пустили. Город был "на карантине". Он уже был окружен воинскими частями. И всех, кто пытался проникнуть в Новочеркасск, заворачивали, кроме тех, у кого была новочеркасская прописка.

​– Вы хотели поехать в одиночку? Или у вас собралась в Ростове какая-то группа студентов?

– Была группа в несколько человек. Это было спонтанно. Дело было во время сессии. День был свободный. Это не было сообщение во время занятий, лекций или семинара. Я об этом узнал в научной библиотеке университета. И несколько человек, которые были более эмоциональными, чем основная масса, попытались туда поехать. Попытка была неудачной.

– Можно сказать, что именно с этого дня вы и стали диссидентом?

– Нет, но можно сказать, что это на меня подействовало. С тех пор я стал не просто учиться, чтобы меня учили, я стал учиться по-настоящему. Гораздо больше читать. Я учился на историко-филологическом факультете. У нас не было очного философского факультета, но был заочный, и мне разрешили прослушать курс, как отличнику. Я просто не мог понять, в какой стране я живу. И очень хотел разобраться. Сначала была история КПСС, потом был диамат, диалектический материализм, истмат, исторический материализм. Такие вот курсы, где нам задавали, допустим, работу Ленина "Государство и революция", глава такая-то, страница такая-то, третий абзац сверху и до второго абзаца снизу следующей страницы. Все старались прочитать никак не больше, поскольку это было муторно и неинтересно. И в те годы уже это подвергалось если не осмеянию, то легкой иронии. А я после этого начал очень старательно учиться, начал штудировать не от такого абзаца до такого, а серьезно читать литературу, в том числе и философов Серебряного века. Мне открылся более-менее, например, Бердяев, Ильин, Франк. Вспоминая, могу сказать, что мне понадобилось 8 лет. И как ни странно, на меня сильно повлияли как раз страницы и тома "лениниады", полного собрания сочинений В.И. Ленина – те, в которых были опубликованы его распоряжения в качестве председателя Совета народных комиссаров. Это, конечно, было определенное открытие – что такое диктатура пролетариата, что такое диктатура партии, что такое диктатура вождя партии, когда были расстрелы заложников и уничтожены целые группы населения, по сути дела, целые классы.

Люди уничтожались именно из-за классового происхождения, а не из-за каких-то совершенных преступлений, в том числе против так называемой советской власти. Мне понадобилось много лет. Это был рубеж 60–70-х годов, когда я понял постепенно, что никакого Союза Советских Социалистических Республик, если наивно брать каждое из этих определений, не существовало. То есть не было Союза, а была империя, не было советских республик, а были феодальные.

– В чем выражалось ваше диссидентство?

– Не могу сказать, что я был каким-то смелым или безбашенным. Какого-то польского диссидента когда-то спросили о деятельности "Солидарности" – что же вы раньше молчали? Он ответил, что он был трусом и сохранил себя для такой деятельности, когда настала возможность действовать. Я сохранился и никогда не подвергался особым преследованиям, потому что не занимался организационной деятельностью, то есть я не выпускал листовок, не был ни в какой группе или организации. А такие люди были, как я потом узнавал. И, вероятно, в данном случае судьба меня берегла, потому что я бы наверняка... Но вращался я не там, где такая возможность. Я не скрывал своих взглядов. И не только на кухне бурчал, а занимался не систематической, не целенаправленной, но определенной пропагандистской деятельностью. В чем она выражалась? Я пропагандировал идею многопартийной системы. Позже я уже пришел к социал-демократии. Я пропагандировал социал-демократические идеи, социализм скандинавского образца, если быть более конкретным. Но я этим не ограничивался. По роду моей службы я очень часто бывал в Москве. Лет 10–15 я обязан был чуть ли не каждый месяц быть в Москве в командировке. Окончив университет и уже будучи непосредственно знаком с органами КГБ, я уходил, все дальше отстранялся от работы, которая так или иначе была идеологической. Я уходил из газеты, я уходил с телевидения. Одно время работал редактором передач для молодежи в донецкой студии телевидения. И я ушел в конце концов, туда где, как мне казалось, никакой идеологии нет. Где моя совесть будет спокойной, где меня меньше будут дергать. Я к тому времени был уже семейным человеком, был отцом. Я устроился в ведомственную киностудию. Это была киностудия Министерства угольной промышленности УССР.

Британский короткометражный фильм о визите английской делегации шахтеров на шахту им. Кирова в Горловке:

– И от нее вы ездили в Москву в командировки?

– Да, потому что непосредственное мое начальство, помимо Союзного министерства, сидело в проезде Сапунова. Там находился Центральный научно-исследовательский институт угольной промышленности. Там сидели мои кураторы, московские коллеги, которые тоже производили съемки. Я был обязан привезти туда так называемый "немой вариант" будущего фильма по тематике угольной промышленности. Я сам писал дикторский текст. Мне делали замечания, подписывали соответствующие бумажки, и я уезжал обратно в Донецк. И тогда уже получал добро на озвучивание фильма. У меня были определенные связи в Москве, там было уже два моих бывших однокурсника, еще один был журналистом, были и друзья моих знакомых, короче говоря, я старался достать и привозил из Москвы "самиздат" и "тамиздат".

Вы упомянули, что мой отец был директором театра. Да, он был одно время и директором, и главным режиссером Донецкого музыкально-драматического театра имени Артема. Потом, уйдя на пенсию, он тяжело болел, но без дела сидеть не мог. Он организовал театр, который вскоре стал народным. И по его просьбе я ему помогал. Был, по сути дела, преподавателем, сорежиссером и так далее. У меня, точнее сказать, у отца – ну, и я, как говорится, примазался – было много знакомых из числа его бывших воспитанников, которые поступили в московские театральные вузы и пооканчивали их. У меня в Москве сложилась как бы своя "диаспора". И я имел доступ не столько даже к "тамиздату", сколько к "самиздату". Я получал определенный доступ, пытался размножать. Например, мне буквально на пару ночей дали несколько глав из "Архипелага ГУЛАГ". Пришлось их перефотографировать, потому что на большее времени не было. Я помню "Письма к другу" Светланы Аллилуевой. Помню, как привозил стихи, "Второе пришествие" Эдмунда Иодковского. В Донецке я уже спокойно, как мог, чуть-чуть тиражировал это и пускал по рукам. Это и было поводом для очередного моего посещения кэгэбистов, потому что где-то на 3-4-м адресе люди как бы прокалывались, оказывались...

​– Стукачами?

– Будем и так говорить. А так как я особой конспирации не соблюдал, то выходили на меня быстро. Тем более дорожка ко мне уже была протоптана. Меня, как правило, вызывали и говорили очень доброжелательно: "мы же вас предупреждали, сколько можно, вы же понимаете". Так как я никакой организационной деятельности фактически не вел, то мне никогда не угрожали тюрьмой, каким-то полицейским преследованием. Со мной вели профилактические беседы.

– Это означает, что в Донбассе в те времена гайки были чуть послабее закручены, чем в Москве, например?

– Не знаю. Но я, например, знаю другое. В конце 60-х там был разгромлен так называемый "Союз справедливости" (как пишет Павел Амитов в одной из своих книг, основная цель этой нелегальной организации заключалась в совершенствовании советской власти "изнутри" и принуждении ее к исполнению всеми властными структурами советских принципов. – РС). В Донецке у них был филиал, но, насколько я помню, самая большая группа была в Мариуполе. У меня информация была из первых рук. Я, конечно, не был членом партии, но информация у меня была. Я работал редактором передачи для молодежи. И очень часто, по сути еженедельно, бывал в обкоме комсомола, который находился в одном здании с обкомом партии. И вот тогдашний первый секретарь обкома партии, я его тоже немножко знал, Владимир Иванович Дегтярев, в докладе по поводу разгрома этого "Союза справедливости" возмущался – оказалось, что не менее 50% членов этого союза были членами партии, то есть членами КПСС. Это его возмутило больше всего.

– Когда первый раз КГБ на вас вышел? Как это было?

– Это было еще в Ростове-на-Дону и было косвенно связано с новочеркасскими событиями. 1 июня 1962 года в СМИ был опубликован указ "О временном повышении цен на мясомолочные продукты на 35%". В Новочеркасске и раньше были конфликты рабочих с руководством электровозостроительного завода. Но это послужило детонатором и не только для новочеркасских событий. Была и забастовка трех или четырех, сейчас я точно не помню, цехов завода "Ростсельмаш". Это было почти сразу после Новочеркасска, 3–4 июня. Когда мы в очередной раз пришли в университет, у нас должна была быть консультация перед каким-то экзаменом, вестибюль главного корпуса нашего университета был заклеен объявлениями. До сих пор я помню, у меня в глазах эти красно-синие цвета. Красной и синей тушью была куча объявлений, в которых администрация "Ростсельмаша" приглашала студентов для работы на конвейер в любую смену. Я до сих пор помню поразившую воображение многих студентов зарплату – 120 рублей в месяц за подкручивание гаек в любое удобное время, потому что завод работал в четыре смены, круглосуточно. Но я был среди тех, кто считал, что, если студенты придут на эту подработку, они будут штрейкбрехерами. И вот в связи с этой моей нескромностью, не только моей, это и произошло. Были разговоры о том, что "красота какая", "мы пойдем, мы подработаем". Ну, а были те, кто выступал против. И вот это было поводом. Притом эти афиши очень быстро убрали, потому что, насколько я помню, с этими забастовщиками велись какие-то переговоры, правда, недолгие, хотя речь идет о днях, а не о часах. Потом многих зачинщиков забастовки просто выселили из Ростова, а штрейкбрехеров нашли, конечно.

– Давайте перескочим чуть-чуть вперед. Каким был Донбасс в позднесоветское время? Когда в 1991 году на референдум был вынесен вопрос о независимости Украины, Донбасс, как и остальная Украина, сказал "да". В то же время часто можно услышать, что предпосылки для тех событий, которые происходят сейчас на востоке Украины, создавались именно при советском режиме. В этом нет противоречия?

– Не забывайте, что в том же 1991 году в марте был референдум с таким вопросом: "Вы за то, чтобы Украина входила в состав Советского Союза?". И подавляющее большинство жителей Украины, в том числе и Донбасса, высказались за то, чтобы Украина была в составе Советского Союза. А в декабре того же года едва ли не то же большинство, чуть-чуть поменьше, высказалось за независимость Украины. Но между мартом и декабрем был августовский путч. Это во-первых. И после ГКЧП Верховная Рада Украины высказалась за независимость Украины. И тогда уже Донбасс, как и вся Украина, по примеру Верховной Рады проголосовал за самостоятельное существование. Хотя я не сомневаюсь, и история это доказывает, что это было голосование элитных коммунистов, которые были депутатами Верховной Рады, не столько за независимость Украины, сколько за независимость от демократической, как тогда казалось, ельцинской России.

– Антиукраинские настроения в Донбассе закладывались самой советской системой? Или они возникли уже потом, после обретения Украиной независимости? Это было предопределено? Или в этом есть большая вина украинских властей, которые правили страной последние 20 с лишним лет?

– Такой была политика еще и до советской власти. Донбасс был краем достаточно интернациональным и без глубоких культурных корней какого-либо одного этноса. В Донбассе, как и во многих регионах восточной Украины, слово "бандеровец" всегда было ругательным. А когда началась биография так называемой независимой Украины, то политиканы с обеих сторон (и с левобережной, и с правобережной) разыгрывали эту националистическую карту, поднимали вопрос о языке, вопрос о разности, так сказать, этнического происхождения украинцев и русских. Но политика в этом отношении была если не откровенно преступной, то, скажем так, бездарной, не учитывалась специфика всех этих вещей, особенности региона. Регион, конечно, очень специфический. Историк и географ Лев Гумилев такие регионы называл "химерой". И в этом нет ничего обидного. Но это пограничные регионы, регионы, скажем так, с определенной мультикультурой, без фундаментальных культурных основ. Редко, только в каких-то старинных селах, у людей были могилы хотя бы десяти предков на одном кладбище. Регион очень молодой, пролетарский, в прямом смысле этого слова. И специфику этого региона никто и никогда не учитывал.

– Вы сказали "власти так называемой независимой Украины", то есть Украина, по вашему мнению, по-настоящему независимой все это время и не была?

– Да. И теперь, может быть, станет, если выдержит удар империи. В 1991 году Украина была по привычке зависима от своих пастухов, от КПСС, элитные представители которой проголосовали в августе 1991-го, после путча, за отделение Украины. Они хотели сохранить свою, как они ее понимали, советскую коммунистическую власть. Пусть даже Украина будет отдельной, но лишь бы она была их, коммунистическо-советской. Так было при Кравчуке, который сам был секретарем ЦК КПУ по идеологии. Но постепенно, как бывает в таких случаях, когда случается политический катаклизм, к власти приходят, как правило, преступники. Это процесс, который в Москве называли "семибанкирщина", у нас – "прихватизация". Очень много вдруг возникло из небытия мультимиллионеров, мультимиллиардеров. Они стали править Украиной. Украина стала их собственностью. При Кравчуке это началось, при Кучме продолжилось. Ничего не смог сделать и не принадлежащий непосредственно ни к одному клану, но, с другой стороны, полностью номенклатурный работник – Ющенко. Ну, а при Януковиче вообще началась разлюли-малина. И при Порошенко абсолютно ничего не изменилось.

– Когда произошла аннексия Крыма, когда начались события "русской весны", вы предполагали, исходя их своего жизненного опыта, к чему это приведет?

– Думаю, да. Путин, после того, как он испугался, буквально испугался и истерил после митингов на Болотной и Сахарова в 2011 году, после того, как он думал, что вот-вот грянет Майдан, по сути дела объявил войну народу. Еще раньше, в 2007-м, была его знаменитая "Мюнхенская речь". Было Приднестровье, Абхазия, Осетия, Грузия. Дошла очередь и до Украины. До поры до времени его устраивали такие как Янукович или Кучка, которые из-под власти не выходили. По большому счету и Ющенко устраивал, через Тимошенко. Тем более Министерством обороны Украины при Януковиче руководил российский офицер, МВД руководил российский офицер. Путина это устраивало. Никаких сомнений нет – планы были на всякий случай, на час "икс". Крымская операция готовилась задолго до Олимпиады в Сочи. Пришло время, и был дан приказ.

Всякая власть развращает, а абсолютная власть развращает абсолютно. Путин, по моему глубокому убеждению, развращен уже абсолютно. Он живет, действительно, в другой реальности. Гитлер был при абсолютной власти до нападения на Польшу 5 лет. Не при власти, а при абсолютной власти. Я беру не 1933 год, когда он стал канцлером, а 1934-й, когда, по сути дела, под него была изменена Конституция. 5 лет – это абсолютно достаточно. Сталин абсолютную власть имел с 1929 года. Не с 1922-го, когда он стал Генсеком, а с 1929-го, когда он, по сути дела, уже вышел из-под власти коллективного органа партии, ЦК и никто ему упреков не делал. Путин при власти формально с 1999 года, но после вторых президентских выборов в 2004 году он уже второй десяток при абсолютной власти. Это очень опасный возраст для диктатора.

– Путин, завоевав ту часть Донецкой и Луганской областей, которая сейчас под контролем сепаратистов, Россия, приняв участие в ее отчуждении от Украины, – она победила или, наоборот, проиграла, не добившись изначальной более масштабной цели?

– Да, Россия проиграла в том плане, что она не добилась своей изначальной цели, – это 8 русскоязычных областей, традиционно ориентированных на Россию в большей степени, чем на Украину. Это бы дало России возможность решить ряд проблем, пробить коридор в Крым и Приднестровье. В этом отношении Путин проиграл, потому что крымского сценария в Донбассе не получилось. И это его опять же роднит со Сталиным. Почему Сталин отменил празднование Дня победы, почему он всем был недоволен? Он проиграл мировую войну. Гитлер напал раньше, чем Сталин хотел напасть на Европу. И он не дошел до Атлантики. Это было, конечно, поражение. То же самое можно сказать о Путине. Не достигнув главной цели, создания "Новороссии" и пробивки коридора в Крым, Путин не оставил идеи завоевания Украины – с помощью "раскачивания лодки", дестабилизации ситуации. Как Сталин через Восточную Европу, через страны Варшавского договора не оставлял попытки дестабилизировать ситуацию в Европе, так сейчас этим занимается и Путин, стравливая Европу и США, пытаясь вбить клин между членами НАТО. Точно так же он пытается сделать все, чтобы Донбасс, эти "республики", воткнуть обратно в состав Украины.

– В этом Путину явно помогает советская имперская идеология, укоренившаяся в умах многих людей не только на востоке, но в остальной части Украины.

– Ровно неделя прошла, как я вернулся в Донецкую область, пробыв полгода в Киеве. Да, в Киеве тоже ваты и совков хватает. Потому что с точки зрения языка, психологии, Киев был одним из крупнейших центров Российской империи. Он был сильно русифицирован. И эта сознательная политика продолжалась и при Советской власти.

– Но движение Украины в сторону Европы – это миф или реальность?

– Это реальность, причем реальностью это стало с помощью Путина. Путин очень много сделал для того, чтобы Украина более-менее консолидировалась. Если, условно говоря, до аннексии Крыма граница двух Украин проходила по Днепру, то после Крыма она резко сдвинулась на восток. А после военных действий она сдвинулась на восток еще больше. И теперь, по моим ощущениям, большинство жителей и Николаевской, и Херсонской, Днепропетровской, Запорожской областей – за Украину. Это те, кто преодолевает в себе совка. Донбасс ведь борется не столько за Россию, сколько за ностальгию по совку, по СССР. И Россия, как правопреемница СССР, приняла на себя эту эстафету. Проблемными, с моей точки зрения, остаются Харьковская и Одесская области. Вернее, даже не сами области, сколько мегаполисы. Харьков и Одесса – это я откровенно говорю, хотя, может, и не следовало бы кому-то давать такую подсказку. Хотя и там такие украинские гражданские элементы активизировались. И если раньше, я могу сказать за левобережную Украину, там было 60% за Таможенный союз с Россией и процентов 40 за Евросоюз, а что касается НАТО, так вообще процентов 25 только, может, было (а в Донбассе и того меньше), то сейчас положение изменилось кардинально. За Евросоюз, за движение в сторону Европы – абсолютное большинство. И большинство, правда небольшое, уже за вступление в НАТО, как ту крышу, как тот зонтик, который не позволит России проглотить Украину.

– В России часто сравнивают происходящее здесь с началом-серединой 80-х годов в СССР. У вас есть ощущение, что грядут перемены – какая-то новая оттепель или перестройка в России?

– Когда все зависит от воли только одного человека, потерявшего реальность, развращенного абсолютной властью... Если ему не удастся раскачать лодку, Путин может даже пойти на какую-то войну, желая нанести какой-то удар, чтобы хоть что-то было. Он может попытаться сделать так, чтобы "ДНР" и "ЛНР" вышли на свои административные границы, то есть чтобы они были полноценными областями. И потом, может быть, объединить в одну какую-то "Донбасскую республику". Может, даже наречет ее "Новороссией". Может быть, ему этого будет достаточно для того, чтобы сохранить лицо, прежде всего для внутренней аудитории, чтобы по-прежнему властвовать. Но на ядерную войну, чего больше всего боится Запад, на прямое военное столкновение с НАТО он не пойдет. В этом его большое отличие от Сталина. Почему? Сталин в своей паранойе не был таким, скажем так, сибаритом, гурманом и так далее. Он был фанатиком власти. Ему достаточно было того, что у него в подчинении самая большая страна мира и значительная часть Европы. А Путин очень любит жизнь. Он любит все эти дворцы, занятия спортом, ныряние за амфорами, полеты со стерхами. Он очень это любит. Он ядерную кнопку не нажмет, даже если будет гарантия, что он отсидится в бункере, где будут все условия для роскошной жизни. Не пойдет он на это. Провоцировать – будет, ради сохранения лица. Облеты кораблей, приближение по морю к территориальным водам Латвии и т. д. Это будет. Это даже может вылиться в какие-то небольшие вооруженные стычки, но на большую войну он не пойдет.

– Альтернатива продолжению "маленькой" войны, войны в Донбассе, как бы кому этого хотелось или нет, это все-таки переговоры с Россией и, возможно, с лидерами этих самопровозглашенных республик. Многие украинцы сейчас бросились яростно критиковать Надежду Савченко после ее возвращения на родину из российской тюрьмы, говорить, что она была завербована ФСБ, ругать ее за предложение прямых переговоров с сепаратистами. Как вы относитесь к этой идее?

– Я совсем это не отбрасываю. Как говорится, есть какая-то доля истины в словах "лишь бы был мир". Но рациональное зерно есть и в том, чтобы отказаться от Донбасса. Очень многие здравомыслящие люди считают, что надо построить какую-то великую китайскую или "донбасскую" стену, отгородиться от Донбасса и по-настоящему заняться экономикой, борьбой с коррупцией, изгнать коррупционеров из власти, попытаться демократизировать страну и идти в сторону Европы. Для развития экономики Украины есть все возможности, учитывая ее территорию, учитывая ее потенциал и все возможности стать очень богатой страной. Даже патриотически настроенные люди считают, что тогда и Донбасс, и Крым сами запросятся обратно в Украину, как блудные сыновья, поскольку Россия при сложившихся обстоятельствах, при сложившейся ситуации не сможет там обеспечить такую жизнь, как в перспективе нормальная демократическая цивилизованная Украина.

Есть и другой подход. Есть подход не отгораживаться от Донбасса, потому что каждый день российской и местной, региональной пропаганды, прежде всего, телевизионной, с этими соловьевыми, киселевыми и прочими леонтьевыми, отдаляет Донбасс от Украины. В этом тоже есть рациональное зерно, это тоже правда. Поэтому ради прекращения войны, военных действий, ради того, чтобы прекратилось убийство людей, возможны компромиссы.

Для меня страшен принцип домино. Если вот так отпустить Донбасс, то я не исключаю еще где-нибудь такого рецидива. А что касается России, хочется верить, что, извините за цитату, "Россия воспрянет ото сна, и на обломках самовластья напишут наши имена". Но вы понимаете, Россию, на мой взгляд, разбудить может только отсутствие достаточного количества продуктов в холодильнике. В России я не вижу, по сути дела, конструктивной оппозиции. Политическое поле профессионально зачищено. И дай бог, чтобы я ошибся. Как я люблю ошибаться, но пока то, что я предсказываю, – это худший вариант, его предсказать легко. А вот позитив тяжело. Но я очень хочу ошибиться. Хочу, чтобы в России были некие силы, чтобы речь шла не только о желудке, хотя тут прослеживается прямая закономерность. Я очень хочу добра России. Я терпеть не могу путинскую Россию и все, что с этим понятием связано. Очень хочется верить, что в России найдутся силы, которые смогут этому противостоять, хотя сейчас это из области фантазий. Если вовремя не остановили диктатора, то теперь, помимо холодильника, этому могут способствовать только какие-то радикальные изменения или резкие неудачи России во внутренней и внешней политике.