В среду вечером российский оппозиционный политик Владимир Кара-Мурза-младший, заместитель председателя партии ПАРНАС и координатор организации "Открытая Россия" Михаила Ходорковского, опубликовал результаты анализов, сделанных во Франции весной прошлого года вскоре после его госпитализации в одну из московских больниц. Кара-Мурза уверен, что был отравлен, причем те люди, которые пытались его отравить, не рассчитывали, что он останется в живых.

Анализы биологических проб – ногтей, волос, крови и мочи – были сделаны в лаборатории французского специалиста Паскаля Кинца через четыре дня после того, как политик попал в больницу, когда у Кара-Мурзы стали один за другим отказывать обеспечивающие жизнь органы. В документе, который было решено опубликовать после того, как во вторник он был передан российским следователям, говорится, что анализы показали значительное превышение в организме пациента концентрации тяжелых металлов: марганца – почти в 60 раз, меди – в 1,8 раза, цинка – в 2,25 раза, ртути – в 1,2 раза. В то же время в организме Кара-Мурзы-младшего было обнаружено резкое падение уровня железа – в 19 раз.

О результатах анализов и своих предположениях о том, что они могут означать, Владимир Кара-Мурза-младший рассказал Радио Свобода.

– Задачей этого токсиколога было просто провести анализ и определить состав, понять, что происходило в моем организме. Сразу важно добавить: эти результаты уже не вполне объективны, поскольку анализы были взяты по требованию моей жены три дня спустя после госпитализации и уже через сутки после того, как был начат гемодиализ, очистка крови. Поэтому эти результаты не говорят о том, что было в организме на сам момент отравления. Тем не менее все равно мы видим эти аномальные результаты, аномальное превышение ряда элементов. Когда мы с моим адвокатом Вадимом Прохоровым во вторник были в Следственном отделе района Хамовники, мы попросили следствие провести полномасштабную токсикологическую экспертизу, в том числе и по результатам этого отчета французских токсикологов, а также по результатам всех анализов и медицинских данных, которые в московских больницах, где я находился. Именно поэтому мы попросили провести токсикологическую экспертизу, чтобы химики, специалисты, эксперты определили, чем были вызваны такие последствия.

– Когда вы говорите, что эти результаты не совсем объективны, поскольку анализы были сделаны спустя три дня после госпитализации, вы имеете в виду, что в вашей крови на момент предполагаемого отравления могли быть и другие вещества, или отклонения концентрации найденных веществ могло быть еще более существенным?

– Да, именно так. Анализы были взяты через три дня после проявления симптомов, после госпитализации и через сутки после начала гемодиализа. Поэтому можно предполагать, что уже что-то было из крови вычищено. Картину, которая была на момент отравления, мы не знаем из этого отчета. Но даже то, что в нем содержится, является поводом для серьезных размышлений и поводом, с нашей точки зрения, для проведения серьезной токсикологической экспертизы.

– Какие образцы изучались французскими специалистами?

– Были взяты анализы крови, волос, ногтей и мочи.

– Есть ли по итогам этого исследования какие-то версии, когда именно, в какой день произошло само отравление?

– Нет, у меня нет никаких конкретных подозрений по поводу обстоятельств – места и времени, и по поводу конкретных исполнителей. Собственно говоря, это и есть законная задача следствия – определить все обстоятельства. Единственное, в чем я не сомневаюсь, – это в мотивах. Я абсолютно убежден, что это было целенаправленное отравление, связанное с моей общественно-политической и оппозиционной деятельностью. Видимо, кому-то что-то настолько не понравилось. Поэтому в том заявлении, которое я подал в Следственный комитет в декабре, содержится просьба открыть уголовное дело по 105-й статье Уголовного кодекса, одна из частей которой предусматривает покушение на убийство по мотивам политической и идеологической ненависти.

– Может ли ваше отравление, если эта версия подтвердится, быть связано с вашими планами выступить с докладом на ближайшей сессии ПАСЕ, в которой Россия теперь участвовать отказывается?

– Меня туда пригласили только месяц назад, а отравили прошлой весной, поэтому я не думаю, что это как-то связано. Я думаю, что в моей общественно-политической деятельности за последние годы достаточно много вещей, которые могут очень сильно не понравиться кому-то до такой вот степени. Можно упомянуть, например, мое активное содействие принятию в свое время "Акта Магнитского", а также предложение конкретных имен российских коррупционеров и нарушителей прав человека для внесения в санкционные списки – это как один из примеров. Я являюсь федеральным координатором общественного движения "Открытая Россия", основанного Михаилом Ходорковским. Здесь могут быть самые разные вещи, но все они, так или иначе, связаны с общественно-политической деятельностью. В том, чтобы определить конкретно, что это, и есть задача следствия.

– Есть ли у вас впечатление, что у следствия есть реальная заинтересованность в раскрытии этого дела?

– Здесь я могу ответить двояко. С одной стороны, мы с адвокатом Прохоровым подавали заявление в федеральный Следственный комитет, а дело было спущено на самый низкий уровень, который только существует. Это районный уровень, районный следственный отдел района Хамовники. Кроме того, даже им понадобилось больше месяца для того, чтобы ответить на наше заявление, то есть это может указывать на отсутствие у следствия приоритета в данном вопросе. С другой стороны, мы во вторник больше двух часов проговорили со следователем, он задавал подробные вопросы, обо всех обстоятельствах того дня, когда я был госпитализирован, предшествовавшего дня. Следователь формулировал вопросы очень корректно, и насколько я сейчас понимаю, следственная проверка будет продлена и будут опрошены другие люди, которые были со мной в тот день. Кроме того, следствие будет затребовать медицинскую информацию из тех московских больниц, в которых я содержался. Посмотрим, каким будет ответ следствия на наш запрос о проведении полной токсикологической экспертизы.

– Почему французское исследование проводилось так долго?

– Нет, оно было сделано тогда же, в конце мая – начале июня, просто мы не публиковали данные до того, как передать их в Следственный комитет, мы посчитали, что это было бы некорректно. Поэтому уже после того, как следователи получили эту информацию, мы посчитали возможным объявить о ней публично.

– Как вы думаете, вас хотели убить, но план по какой-то причине сорвался, или просто хотели сильно напугать?

– Вы знаете, когда я лежал в коме и не работали все жизнеобеспечивающие органы, в том числе почки, сердце, легкие, моей жене медицинские эксперты сказали, что шанс на выживание – 5%. Так не пугают. Так хотят убить. И то, что я жив сейчас, что мы с вами разговариваем, – это исключительно благодаря господу богу и врачам Первой градской больницы имени Пирогова, которые буквально вытащили меня с того света.

– Вы сравниваете произошедшее с вами с другими подобными случаями в российской и советской истории, например, с делом Литвиненко, отчет следствия о котором сегодня обсуждают в британском парламенте?

– Трудно не думать о каких-то аналогиях. К сожалению, действительно в последние годы, да и не только в последние, очень часто, происходят с людьми, которые негативно относятся к действующей власти, подобные трагические происшествия. Замысел не удался, но я не собираюсь оставлять это просто так. Законная задача следствия, повторюсь, выяснить все обстоятельства произошедшего и определить причастных к этому делу.