Марьяна Торочешникова: С середины 90-х годов в России было разработано более 40 проектов законов о противодействии насилию в семье. Ни один из них не выдержал и первого чтения в Государственной Думе. Между тем, по данным опросам Росстата, опубликованного в 2013 году (исследование проводилось среди 10 тысяч женщин из 60 регионов страны), каждая пятая россиянка подвергалась физическому насилию со стороны ближайших родственников-мужчин. Об истории одной такой семьи, о том, готово ли государство защищать жертв домашнего насилия, пойдет речь в сегодняшней передаче.

Я представляю гостей в студии Радио Свобода - это адвокаты Мари Давтян и Ольга Гнездилова. На видеосвязи из Ставрополя - адвокат Виталий Зубенко, а по телефону из Ингушетии - Елизавета Алиева.

Сегодня Елизавета находится под госзащитой после того, как добилась возбуждения уголовного дела по факту пропажи сестры Марем, которую на протяжении 15 лет истязал муж. Марем бесследно пропала, Елизавета считает, что ее убил муж.

Ольга, вы защищаете Елизавету. Как к вам пришла эта история, что вам известно о ней и о судьбе Марем?

Ольга Гнездилова: Елизавета Алиева обратилась в правозащитную организацию "Правовая инициатива", которая вела это дело, еще когда Марем была жива, мы оказывали ей содействие в перемещении. И уже в сентябре она обратилась с заявлением о том, что ее сестра исчезла. Мы помогли составить заявление в правоохранительные органы, оно было подано, и очень долго не возбуждалось уголовное дело.

Марьяна Торочешникова: А что случилось с Марем, и откуда у вас такая уверенность, что ее нет в живых?

Ольга Гнездилова: Мы, конечно, надеемся на лучшее, но вообще-то она пропала при обстоятельствах, угрожающих жизни. Она обращалась с заявлением о том, что муж ее истязал, брил ее наголо, избивал, и ей удалось уехать, но в июле ее сестру похитили вооруженные мужчины, ее избивали и требовали назвать местонахождение Марем. По этому факту в декабре тоже при нашем содействии было возбуждено уголовное дело. И единственный задержанный во всей этой истории задержан как раз по уголовному делу о похищении.

Муж приехал за Марем, забрал ее обратно, и уже 19 сентября она позвонила своей сестре и сказала, плача, что он в неадекватном состоянии, сказал, что приготовил ей сюрприз, и она пожалеет о том, что тогда от него сбежала.

Марьяна Торочешникова: Насколько я понимаю, Марем удалось скрыться в одном из убежищ для женщин. Тогда муж, по вашей версии, организовал похищение ее сестры Елизаветы и угрозами заставил ее содействовать возвращению своей супруги.

Ольга Гнездилова: Да, и там были не только угрозы, но и избиение, там были вооруженные люди, которые посадили их в машину и увезли достаточно далеко. Сотрудники правоохранительных органов их буквально отбили, вытащили из машины и помогли вернуться домой. Именно поэтому уголовное дело возбуждено не только по заявлению Елизаветы, но и по объективным свидетельствам: был звонок по "02", и была эта операция по их освобождению.

Марьяна Торочешникова: Елизавета, что сейчас происходит с вами? Рассчитываете ли вы на помощь правоохранительных органов, которые один раз вызволили вас от похитителей?

Елизавета Алиева: Я нахожусь у себя дома, под государственной защитой. Но никакой защиты я не чувствую. Я сижу как в тюрьме, меня не выпускают из дома, как будто насильно удерживают. Я вызывала полицию, когда был тот случай, но мое заявление они не брали, говорили: "Вы - родственники, можете решить все сами, по вайнахским обычаям. Мы не можем взять у вас заявление, он не совершал никакого преступления". Я говорю: "Если ко мне во двор ворвались, если мне угрожают, это разве не преступление? Обязательно надо кого-то убить или похитить, чтобы вы взяли заявление?"

Марьяна Торочешникова: Вас похитили и вывезли, а потом все-таки было возбуждено уголовное дело.

Елизавета Алиева: Да, через 3-4 месяца.

Марьяна Торочешникова: И сейчас вы находитесь под госзащитой, которая выражается в том, что вооруженные люди охраняют вас и не выпускают из дома. А от кого именно вас защищают?

Елизавета Алиева: От него, от Мухарбека, от его родственников. Говорят, что он в розыске, но он бывает у моих родственников в Дагестане, требует, чтобы я забрала заявление, угрожает мне. Буквально два дня назад он ездил в Осетию к моему двоюродному брату, сказал: "Если с ней что-то случится, вы будете отвечать! Пусть она заберет заявление!" Угрожает моим детям. Он в розыске, но его никто и не ищет! Как может человек быть в розыске и везде ездить? На нашей улице стоит его машина. Он ни от кого не прячется.

Марьяна Торочешникова: А что вам известно о Марем?

Елизавета Алиева: Сегодня четыре месяца, как ее нет. Мы не можем ее найти. Я надеюсь, что он ее не убил, а похитил и насильно удерживает. В тот день, когда она потерялась, она мне звонила и просила о помощи. Она боялась обращаться в органы, и я боялась, пока она не исчезла. Я боялась и за своих детей, он же всегда угрожал. С 19 сентября неизвестно, где находится Марем, жива она или нет. (плачет)

Марьяна Торочешникова: А почему вы решили, что он ее убил?

Елизавета Алиева: Потому что он ей угрожал, брил ее налысо, издевался. Надевал на голову пакет и душил ее. У него садистские наклонности, он себя считает вором в законе, и ему как будто все дозволено. Он мне сам говорил: "Я все и всех купил. Нет никого, кто встанет против меня". Поэтому мы боялись обращаться, я и до сих пор боюсь. У него сын учится в милицейской академии, он специально устроил его туда. Всех родственников устроил. У него свои базары, заправки, гостиницы, деньги есть. И я не могу против него…

Марьяна Торочешникова: Еще один адвокат, который представляет Елизавету, - Виталий Зубенко. Виталий, правоохранительные органы отказывались принимать заявления Елизаветы, предлагая ей все решить согласно вайнахским традициям. Часто ли женщинам именно по эти причинам отказывают в защите?

Виталий Зубенко: Такие случаи очень часты, особенно в республиках Северного Кавказа. Если речь идет о человеке, значимом в обществе, то, прежде чем принять заявление и совершать какие-то следственные или оперативно-розыскные действия, вначале это согласовывается, выясняется, какую поддержку имеет этот человек в органах власти. А в республиках Северного Кавказа очень много родственных, тейповых связей: родственники занимают определенные должности, и человека не привлекают к уголовной ответственности. В республиках Северного Кавказа род, тейп имеет очень большое значение, и даже если человек приходится седьмой водой на киселе, он входит в эту родовую корпорацию и может пользоваться некой защитой.

В данном случае мы наблюдаем аналогичную картину. После того, как этот случай был предан огласке, вышел на федеральный уровень, было принято волевое решение о возбуждении уголовного дела, но в Назрани они не посмели в Назрани его возбудить, оно расследуется подразделением Следственного комитета Сунженского района. Когда у нас была очная ставка, и Паральгудова, одного из участников похищения, задержали, буквально на моих глазах у руководителя этого подразделения раздавались звонки из разных мест, спрашивали, что произошло, насколько это серьезно и так далее. Но было принято волевое решение, и Паральгудова задержали. Как нам говорят, другие лица, которые участвовали в похищениях, сейчас находятся в розыске, и вроде бы принимаются меры для того, чтобы их задержать и привлечь к уголовной ответственности.

Марьяна Торочешникова: Но Елизавета утверждает, что ее зятя, который находится в розыске, фактически никто не разыскивает, он свободно передвигается и угрожает ей. Мари, эта ситуация не типична для России, и ее нужно рассматривать с оглядкой на специфику Северокавказского региона, или эта история могла бы повториться хоть в Тамбове, хоть во Владивостоке?

Мари Давтян: Эта история могла повториться в Тамбове, Владивостоке, Волгограде или Москве. Более того, эти истории повторяются регулярно. Конечно, когда мы говорим регионах, где традиции и обычаи очень сильны, эти традиции и обычаи - всегда барьер для того, чтобы начать преследование в отношении родственников. Да, тейпы, кланы, семейные, дружеские отношения… Но примерно то же самое происходит в любом уголке России. Так же женщины годами пишут заявления, и полиция годами ничего не делает, говоря: "Разбирайтесь сами, это ваше семейное дело". Такие дела расследуют, только когда пострадавшую убивают. Это простые дела, и следователям очень радостно, когда у них на участке такое дело, потому что оно очень легко раскрывается, и они получают квартальную премию. Но если бы вмешалась какая-то коррупционная составляющая в любом другом регионе, я думаю, было бы примерно то же самое.

Марьяна Торочешникова: Как я понимаю, есть некий "список дебоширов", в котором числятся мужья, регулярно бьющие своих жен и детей, они состоят на специальном полицейском учете, и к ним должны применяться какие-то меры реагирования. Насколько легко (или сложно) внести человека в этот список? Видимо, Мухарбек Евлоев, зять Елизаветы Алиевой, на таком учете не состоял.

Ольга Гнездилова: Более того, все заявления, которые и Марем, и ее сестра направляли в правоохранительные органы, остались без ответа. У нас нет ни одного ответа, хотя они зарегистрированы. Проверка не проводилась, с ним никто не беседовал. Могли же выехать на место и поговорить с ним о том, что происходит в семье. Даже до постановки на учет такая беседа должна была быть проведена. Ничего этого не было.

Марьяна Торочешникова: А сколько мужчин в России состоят на таком учете?

Мари Давтян: 153 тысячи. Это официальные данные 2014 года. Но этот учет ведется по внутриведомственным приказам МВД, и никто не проверяет, как его ведут. Более того, у пострадавших даже нет права узнать, состоит человек на этом учете или нет. То есть мы никак не можем это проверить. Но 153 тысячи - это тоже достаточно впечатляющая цифра.

Марьяна Торочешникова: И что должно происходить, если человек состоит на таком учете? Если женщина обратится с повторным заявлением, что с ним сделают? Возьмут под стражу?

Мари Давтян: Правоохранительные органы ничего не сделают, и в этом весь абсурд этого учета. Единственное, что могут сотрудники полиции, - увещевать, проводить профилактическую беседу. Профилактическая беседа в 90% случаев - бестолковое занятие. У рядовых сотрудников полиции нет права возбуждать дела по факту побоев и причинения легкого вреда здоровью, этим занимается мировой суд.

Марьяна Торочешникова: Елизавета, а вы сейчас чувствуете какую-то поддержку со стороны правоохранительных органов?

Елизавета Алиева: У меня около дома меняются сотрудники, но некоторых я попросила убрать, потому что это, во-первых, родственники зятя, а во-вторых, они там курят кальян, пьют. Это у них как зона отдыха. Я боюсь этих людей! Я вчера позвонила начальнику и говорю: "Я не знаю, что у них в кальяне, может, там что-то другое..." И они убрали этих двоих. У нас была очная ставка с этим Паральгудовым, я первая доехала до Следственного комитета и говорю: "Ко мне приехал адвокат, пожалуйста, пропустите его. У меня нет юридического образования, и я не знаю, что мне делать". - "Зачем он тебе нужен?" - "Он - мой адвокат! Без него я никакой ваш документ не подпишу". Они его пустили только после того, как я отказалась подписывать любые документы.

Этот Мухарбек три года назад сам застрелил свою 18-летнюю дочку от другого брака. Все знают, что он ее убил, и сотрудники - тоже, но ни один человек ничего не сделал. Наоборот, сами сотрудники говорили ему: "Что тебе надо, чем помочь?" И вот сотрудники мне говорят: "Ты пишешь заявления, но там все равно ничего не будет. Ему никто ничего не сделает. А как ты будешь жить, когда защита уйдет? Они не дадут тебе жить ". После того, как снимут защиту, в этой республике мне места нет. Вот после того, как "Правовая инициатива" оставит меня, мне уже некуда идти! Они мне открыто говорят: "Ты жить не будешь!"

Марьяна Торочешникова: Правильно ли я понимаю: вы заявляете о том, что ваш зять убил собственную дочь?

Елизавета Алиева: Да, и это известно всей республике.

Марьяна Торочешникова: Но у вас нет никаких доказательств этому, и нет приговора по этому делу?

Елизавета Алиева: Никакого приговора нет. А доказательства... Человека убили, похоронили в течение двух часов - и все. Моя сестра знала это. Она говорила: "Я просто боюсь за своих детей". Он, наверное, боится, что она расскажет, и из-за этого или прячет ее, или убил. Ему все сходит с рук!

Марьяна Торочешникова: Виталий, Елизавета сказала, что вас пытались не допустить к ней для проведения следственных действий. А вообще вы много препятствий встречаете на пути расследования этих дел - о похищении Елизаветы Алиевой, о предполагаемом убийстве, об исчезновении ее сестры Марем?

Виталий Зубенко: Когда я вступил в этой дело, оно уже было на слуху, и я почувствовал, общаясь с сотрудниками Следственного комитета, что они уже относятся с опаской, потому что после огласки им может, что называется, прилететь. Поэтому особых трудностей я не испытывал. Были, конечно, определенные моменты, когда нас не пускали в здание Следственного комитета, говоря, что там проходят какие-то охранные мероприятия. Мы же понимаем, что Елизавету могут обмануть, подсунуть другие документы, и подписанные таким образом документы могут в последующем быть основанием, скажем, для прекращения уголовного дела, его переквалификации или чего-то еще.

Когда мы общаемся со следователем, с его руководителями, они всячески демонстрируют лояльность, но есть еще мнение руководителей следственных органов, которые, вполне возможно, имеют какую-то установку и желают дать иной ход этому делу. Так что противодействие чувствуется, но не демонстрируется. Руководство Следственного комитета далеко, в Москве, но при огласке и определенном общественном мнении на это дело могут обратить внимание, и тогда уже это будет проблема для некоторых должностных лиц. Конечно, никто не хочет расставаться со своими креслами.

Марьяна Торочешникова: А как возможно такое, что государственная защита для Елизаветы Алиевой превратилась в способ устрашения? Как я понимаю, она уже готова заявить, что госзащита ей не нужна.

Ольга Гнездилова: Там проблема еще в том, что госзащита предоставлена только ей, но у нее есть двое несовершеннолетних детей, школьников, которые уже долгое время не ходят в школу, потому что она не может их провожать, а сотрудники полиции отказываются это делать. Если же они выйдут из дома одни, то с ними может случиться все, что угодно. А ее не выпускают из дома. Мы писали, чтобы госзащита была предоставлена семье в целом, потому что может быть оказано давление через детей, но пока никакого ответа нет.

Все складывается так, что от нее ждут... Мне, как юристу, это тяжело понять, но все родственники, к которым приезжает муж ее сестры, говорят: "Забери заявление об убийстве". Но даже если она заберет заявление, трудно понять, каким образом следствие будет заминать это дело, потому что женщина пропала при сложных обстоятельствах. А ей дают понять, что только ее заявление является препятствием для закрытия этого дела, прекращения расследования. Поэтому получается, что здесь роль Елизаветы - ключевая.

Марьяна Торочешникова: А часто ли вообще назначают государственную защиту людям по делам о домашнем насилии?

Мари Давтян: В моей практике такого не было ни разу. Мы ее регулярно требуем, и нам даже приходят ответы, где указывают: госзащита придумана не для ваших семейных дел. В 99% случаев, когда пострадавшие решают прекратить отношения, их преследуют и угрожают, в том числе, убийством. И ни разу у нас по таким делам не применялась госзащита, хотя мы просили об этом, и были очень страшные ситуации, когда нам приходилось просто годами прятать людей, чтобы с ними ничего не произошло.

Марьяна Торочешникова: Следственный комитет, в таком случае, реагирует неадекватно, потому что Елизавета говорит, что ей страшно оставаться в республике под этой госзащитой. Почему они не принимают адекватных мер, скажем, не перевезут ее в другой регион?

Ольга Гнездилова: Они достаточно формально к этому подходят. Мы не получали никакого ответа на заявления, и нам пришлось обратиться в суд, мы попросили признать незаконным бездействие. И сразу после обращения в суд госзащита была применена, я так понимаю, просто формально, чтобы отстали. То есть желания защищать мы не видим.

Марьяна Торочешникова: Но до этого был еще серьезный инцидент, когда у вас во дворе неизвестные люди взорвали гранату.

Елизавета Алиева: Да, кинули гранату. Начальник нашего уголовного розыска (боюсь называть его имя) мне говорит: "Это петарда! Что ты панику подняла?" Но если во дворе большая яма, выбиты окна, весь потолок навеса выбит, то какая это петарда?! "Вот осколки, вот ручка от гранаты, все сами видите!" - "Нет, ты просто так подняла панику. Это была петарда, чтобы тебя напугать". - "Конечно, напугали! – говорю я. - Видите, в каком я состоянии? А если бы на улице был ребенок, я или любой другой человек? Могло бы и руку оторвать, и голову ". А он еще сидит и смеется, говорит: "И что ты столько сотрудников вызвала?" Я говорю: "Я думала, по закону должно быть так". Там большая воронка, всю плитку разорвало.

Марьяна Торочешникова: А на что вы рассчитываете, чего ждете от сотрудников правоохранительных органов, от прокуроров? Или вы теперь надеетесь только на общественные организации?

Елизавета Алиева: Я надеюсь только на организацию "Правовая инициатива", которая предоставила мне адвоката, юристов. И я не знаю, что мне делать дальше…

Марьяна Торочешникова: А что можно сделать в этой ситуации?

Ольга Гнездилова: Мы, конечно, рассчитываем на задержание виновных. Применена госзащита, и встает вопрос: от кого защищают Елизавету? Следователи же принимают решение на основе того, что есть конкретные лица, которые ей угрожают, и они знают все имена. Они устно говорят, что кого-то ищут, но официально не оформлено ни одного подозреваемого или обвиняемого по этим делам: ни по убийству, ни по гранате. Только по похищению у нас есть подозреваемые. Мы рассчитываем, что они все-таки предъявят обвинения ключевым людям, и здесь возможны задержания. Очень часто суды санкционируют арест на том основании, что человек может угрожать свидетелю или потерпевшему. Здесь у нас уже несколько эпизодов угроз, и есть все основания для избрания такой меры пресечения для расследования этого дела.

Марьяна Торочешникова: Тут есть все основания для задержания человека, который находится в розыске, но при этом свободно перемещается по всему региону.

Елизавета Алиева: Никто его не ищет! Он тут себя чувствует хозяином, ездит по нашей улице, и сотрудники, которые меня охраняют, это видели.

Мари Давтян: Вообще, госзащита предусматривает разные меры. Проблема в том, что меры избирают те, кто непосредственно применяет эту госзащиту, то есть следствие. Законом предусмотрена возможность, в том числе, и переселения охраняемого лица, изменения его места жительства. Наверное, если бы Следственный комитет действительно хотел защищать ее жизнь и здоровье ее семьи, то переселение было бы адекватной мерой. Но мне кажется, что госзащита была достаточно формальной, а когда она началась, все поняли, что с помощью госзащиты можно давить. Все равно страшно, когда у тебя по дому ходят двое вооруженных людей, и ты не уверена, что они за тебя. Мне просто безумно жаль эту женщину и всю ее семью.

Марьяна Торочешникова: Но складывается ощущение, что людям на месте абсолютно наплевать на то, что будет с Елизаветой и что случилось с ее сестрой.

Ольга Гнездилова: Судя по тому, что происходит, им действительно наплевать, по крайней мере, на то, что случилось с ее сестрой. Сейчас я не думаю, что им наплевать на Елизавету, потому что госзащита есть госзащита, и если с Елизаветой что-то случится, у них будут проблемы. Мы - правозащитники, и мы можем работать только правовыми методами. Я вижу, что здесь делается все возможное с юридической и общественной точки зрения. Другой вопрос, что всегда очень тяжело переворачивать эту махину. Когда огромное количество государственных структур против тебя, защищаться только правовыми методами - это тяжело и не всегда работает, к сожалению.

Марьяна Торочешникова: А почему государственная махина так нерасторопна, когда речь идет о домашнем насилии?

Мари Давтян: Было бы логично действовать, когда ситуация только начинается. Если бы государственные органы сработали сразу, когда появилось первое заявление потерпевшей об избиении - наказали бы по закону, и тогда, возможно, мы бы не докатились до этой ситуации. Но у нас проблемы и с законодательством, и с разговорами о том, что домашнее насилие - личное дело семьи, и нечего туда лезть.

Марьяна Торочешникова: Получается, что это замкнутый круг?

Ольга Гнездилова: У нас достаточно слабая законодательная база: когда происходят побои, следствие не может принимать активные меры. Но когда уже происходит убийство, как в этом случае, конечно, у них есть все возможности для расследования и привлечения к уголовной ответственности. Почему это сейчас не действует - для меня загадка.

Марьяна Торочешникова: Мы недавно обсуждали случай, когда женщина в состоянии самообороны ударила кухонным ножом в бедро мужа, который избивал ее, и он скончался от потери крови. Так ее посадили, при том, что он и до этого ее избивал, а она жаловалась, и соседи это подтверждали. И по отношению к нему ничего не предпринималось. Ее даже приговорили, но потом этот приговор все-таки отменили, признали ее действия самообороной. Получается явная несправедливость!

Мари Давтян: В ситуации домашнего насилия - либо ты, либо тебя, и очень многие женщины это осознают. Они прекрасно знают, что правоохранительные органы им не помогут, и защищают свою жизнь так, как могут. С другой стороны, правоохранительным органам легко расследовать такие дела, потому что возбуждают они их обычно по убийству, об обороне речи не идет. Даже когда у нас пострадавшие все избитые, с сотрясением мозга, все равно возбуждают уголовное дело не по превышению обороны, а по убийству. Такие дела расследуются легко, и за них получают премии. Профилактика - это тяжело и непонятно, а расследовать такое дело очень легко.

Государство, между тем, должно как раз заботиться, чтобы этого не произошло, то есть вмешиваться на ранних этапах. И для этого существуют такие статьи, как "Побои", "Легкий вред здоровью", так называемые превентивные составы. А в итоге мы смотрим на то, как женщину бьют в течение долгого времени, разводим руками и говорим, что она сама виновата, а потом - ой, зачем же ты за нож хваталась, иди-ка в СИЗО... Или он ее убил – тогда муж иди в СИЗО.

Марьяна Торочешникова: Получается просто замкнутый круг!

Мари Давтян: Все знают, как можно вырваться из этого круга. Нужно менять законодательство. Об этом говорят с 90-х годов, все давно разработано, все знают, как это нужно делать. Сами сотрудники полиции на местах говорят о том, что им нужны дополнительные полномочия, и они хотят возбуждать эти уголовные дела. Ведь женщины в первую очередь бегут к участковому, а участковый не может ничего сделать. Но МВД сверху говорит, что им эти полномочия не нужны.

Марьяна Торочешникова: Конечно, это же серьезная дополнительная нагрузка. Елизавета, я не очень хорошо разбираюсь в северокавказских обычаях, но, насколько я понимаю, ни в одном традиционном обществе не одобряется избиение мужем собственной жены и детей, а уж тем более систематические издевательства. А община каким-то образом реагировала на то, что происходило с вашей сестрой и с вами?

Елизавета Алиева: Отца и матери у нас нет. Марем убегала к двоюродным братьям, когда муж над ней издевался, избивал ее на почве ревности (он на 28 лет старше ее). Он приезжал туда, и братья ее тут же возвращали. Все 15 лет это было так. Я ей всегда говорила, чтобы она оставила мужа, но у нас по закону дети должны остаться с отцом. Она плакала и говорила: "Я не могу бросить детей, не хочу ехать в другое место". И из-за детей она возвращалась обратно. А последнее время я ее прятала. Потом он приходил, вставал на колени, упрашивал ее ради детей, и она возвращалась. В 2015 году такое было у них три раза.

Последний раз она совсем исчезла. "Правовая инициатива" помогла ей уехать в Минск. Он приезжал ко мне, я поехала с ним, и мы привезли ее. Она не хотела. Через два-три дня у них опять начались драки, он начал над ней издеваться: "Как ты посмела забрать моих детей? Теперь ты отсюда живая не выйдешь!" Это она мне говорила по телефону. В тот день, когда она потерялась, я вечером собиралась к ней. Днем я позвонила, она говорит: "Он вчера надо мной издевался, привязывал скотчем к стулу, надевал на голову пакет... Приезжай и забирай меня". Через полчаса после нашего разговора я уже не могла ей дозвониться. Она сказала: "Если мой телефон не будет работать, значит, со мной что-то случилось". Я поехала к ней, но дома никого не было. Понятно, что он ее где-то удерживает или убил ее. (плачет)

Марьяна Торочешникова: История Елизаветы просто полна отчаяния... А учитывая, как на это реагируют следственные органы, совершенно непонятно, что делать. Виталий, есть законная возможность повлиять на представителей правоохранительных органов, чтобы они начали принимать реальные меры, чтобы найти Марем и обезопасить ее сестру?

Виталий Зубенко: Я думаю, для этого есть все правовые возможности, но здесь должна быть какая-то административная воля. Если будет жесткое указание сверху: из Москвы, из Северокавказского округа, из Следственного комитета, - то дело может быть завершено очень быстро, потому что круг возможных участников этого преступления известен всем. Потерпевшая указывает на людей, совершивших преступления, есть показания, есть круг свидетелей. У следственных органов есть все основания проводить розыскные, следственные мероприятие, возбуждать уголовные дела и передавать их в суд. В принципе, если условный Бастрыкин завтра скажет, что это дело необходимо расследовать, то, я думаю, оно будет очень быстро расследовано и доведено до логического конца. Значит, есть некие кадровые силы, которые еще не преодолены.

Марьяна Торочешникова: Откуда же должна исходить та самая политическая воля, если ни у кого нет желания, как говорит Мари, расследовать такого рода дела?

Ольга Гнездилова: Вся чудовищность нашей правоохранительной системы в том, что нужно указание из Москвы, чтобы люди на местах выполняли свою работу. Это их работа, и они должны просто работать на основании тех показаний и документов, которые у них есть. Видимо, вертикаль настолько сильна, что без указаний никто ничего не делает. Значит, будем обращаться, может быть, к самому президенту, чтобы он в режиме ручного управления сдвигал с места такие дела.

Марьяна Торочешникова: Елизавете в каком-то смысле повезло - она вышла на организацию "Правовая инициатива", которая предоставила ей юристов и начала всячески помогать. И суд вроде бы адекватный - дали задание расследовать и даже представили госзащиту. А что же происходит с женщиной, которая оказывается один на один с этой ситуацией? Может ли она каким-то образом себя защитить?

Мари Давтян: На практике это практически нереально. Если женщина долго живет в насильственных отношениях, то выйти из них без поддержки извне крайне сложно: нужны психологи, юристы. Права этих женщин защищать крайне сложно, там без юридического образования никуда не деться. И на практике, к сожалению, либо эти женщины живут годами и подвергаются насилию до момента развязки, либо все-таки находится какая-то внешняя поддержка со стороны родственников. Если этой поддержки не будет, то, скорее всего, это будет продолжаться до конца.

Марьяна Торочешникова: Несколько лет назад были активные разговоры, и вроде бы даже из бюджета обещали выделить приличную сумму на строительство шелтеров - убежищ для женщин и детей, которые подвергаются систематическому насилию в семье. Что с этой программой?

Мари Давтян: Начали работать с января прошлого года, появились кризисные центры, фактически на базе центров социальной защиты, которые теперь тоже должны работать с ситуациями насилия в семье. Кадровый состав там пока готов наполовину, мы встречаемся как с профессионалами высокого уровня, так и с людьми, которые до сих пор обвиняют пострадавших и говорят: "Да ладно, он больше не будет, возвращайся назад".

Системной работы нет. И более того, об этом центре еще надо как-то узнать. В других странах полиция и медики обычно сообщают о том, где пострадавший может найти поддержку. Ведь сначала женщина всегда идет в полицию и в травмпункт, если вообще идет. Там и должны направлять в кризисные центры. Шелтеров с возможностью проживания, к сожалению, немного, их не хватает. Эта проблема, конечно, не может решиться за два дня, у нас большая страна, регионы все разные, и в каждом регионе, особенно в отдаленном, шелтер не сделаешь. Но должны предприниматься хотя бы какие-то усилия.

Марьяна Торочешникова: И что делать женщине в подобной ситуации, где искать помощь?

Мари Давтян: Всегда надо постараться найти организацию, желательно общественную, которая работает в этом регионе. Сегодня у государственных организаций огромное количество барьеров, и в шелтер попасть не так легко, надо собрать три десятка справок. А общественные организации лишены административных барьеров. Искать тех, кто поддержит, - это родственники, друзья, общественные организации, которые могут помочь, в том числе, с психологами и с юридическими вопросами.

Марьяна Торочешникова: Существует всероссийская "линия доверия", организованная центром "Анна".

Мари Давтян: Совершенно верно, телефон - 8(800)700-06-00. Это "горячая линия", бесплатная на всей территории России. И там действительно помогают, могут и скоординировать, в том числе. Там помогут найти и психологическую, и юридическую поддержку.

Марьяна Торочешникова: Ольга, а есть ли смысл сейчас обращаться за защитным ордером, например, в Европейский суд по правам человека? Или с учетом того, что здесь назначили госзащиту, европейские судьи скажут, что не могут помочь?

Ольга Гнездилова: Да, что касается Елизаветы, здесь пока рано говорить, что ЕСПЧ может включиться, потому что государство проявляет формальную активность. Но, конечно, жалоба в ЕСПЧ будет нами подана уже на всю ситуацию в целом, и, прежде всего, на неэффективность расследования похищения и возможного убийства, Марем, похищения Елизаветы, всего, что связано с гранатой, подброшенной во двор. Все это государство должно было расследовать и предотвратить. Здесь мы видим нарушения, и такая жалоба будет подана в Европейский суд по правам человека. Мы всегда в таких случаях очень полагаемся на Европейский суд, но надо понимать, что именно государство должно эффективно и быстро срабатывать на месте. Если мы не приучим работать наши правоохранительные органы, то, конечно, без ЕСПЧ не обойтись.

Марьяна Торочешникова: У меня складывается впечатление, что правоохранительные органы просто ждут, когда ситуация сама собой рассосется, а сейчас прикладывают усилия, чтобы Елизавета отказалась от государственной защиты. Елизавета, вы уже заявляли, что она вам не нужна?

Елизавета Алиева: Да, я писала заявление, но на него никто не реагирует. Я писала, потому что у меня дети уже два месяца не ходят в школу. И мне надо устроиться на работу, потому что финансовое положение очень плохое. Они напугали моего мужа, и он принял их сторону, написал против меня заявление. Я хотела уехать куда-нибудь и спрятаться. Я даже не знаю, что мне делать...

Марьяна Торочешникова: Елизавета, спасибо, что согласились участвовать в нашей программе. Надеюсь, что дополнительная огласка как-то поможет вам в этой ситуации, что вашим адвокатам удастся добиться эффективной работы следствия по этому делу, и что, возможно, удастся найти Марем живой.

PS. 21-го января, на следующий день после выхода этой передачи в эфир Радио Свобода адвокат Виталий Зубенко сообщил о задержании в Ингушетии мужа Марем Алиевой Мухарбека Евлоева.