Активист партии ПАРНАС 29-летний Павел Елизаров покинул Россию еще до начавшейся после присоединения Крыма массовой волны эмиграции – летом 2012 года, из-за опасений быть арестованным в рамках "Болотного дела". Активист год прожил в Мозамбике, после чего получил политическое убежище в Португалии, где сейчас живет. Находясь за пределами России, Павел Елизаров создал сайт, посвященный фигурантам "Болотного дела", а сейчас планирует организовать культурный центр, который помог бы координировать действия русских людей, живущих в Португалии, которые хотели бы следить за российской политической жизнью и иметь возможность косвенно в ней участвовать.

В интервью Радио Свобода Павел Елизаров рассказал о том, как он начал делать бизнес в Мозамбике, как обустроился в Португалии и почему Россия рано или поздно станет демократической страной, уважающей права и свободы человека:

– На днях исполнилось три года, как я уехал. Это был конец июля 2012 года. Решение я принял за один день, времени на сборы особого не было. Началось все в июне, когда были первые аресты по "Болотному делу". Тогда ко мне тоже приходили с обысками. Я тогда был за границей, мне рассказала сестра. Тогда я все-таки принял решение вернуться в Россию, участвовал дальше в демонстрациях, но уже жил на квартирах друзей и родственников, понимая, что в каком-то виде я участвую в "Болотном деле". Я не был уверен, что я обвиняемый, но потом я понял, что меня, скорее всего, хотели привлечь сначала как свидетеля, а потом превратить в обвиняемого. Последней каплей стало то, что полиция стала приходить по адресам, где я жил, видимо, они как-то вычисляли, дежурили у подъездов. Тогда я понял, что за меня серьезно взялись, и решил уехать. Друзья меня убедили окончательно, что нужно уехать хотя бы на время и посмотреть, что происходит. Я думал, что я уеду ненадолго, я даже не брал с собой теплых вещей. Уехал в Украину, думал, подожду два месяца, посмотрю и вернусь, но получилось по-другому.

– Из Украины вы уехали путешествовать по Африке, в Мозамбик, и задержались там практически на год. Почему вы решили туда поехать? Чем занимались там?

– Я год жил в Мозамбике. Это было не совсем путешествие. У меня там были знакомые, которые посоветовали приехать, потому что там есть хорошие перспективы для бизнеса, большие инвестиции. На севере страны нашли натуральный газ, постоянно открывались новые компании. И я как специалист по интернету решил попробовать открыть там свое дело. Я зарегистрировал компанию, все шло неплохо, были клиенты, но появились проблемы с документами. Обратная сторона этой популярности у иностранцев – то, что власти начали ограничивать иммиграцию. У меня попросили взятку за то, чтобы получить вид на жительство на год. Я решил, что это все-таки не мой путь, и уехал в Португалию. Африка, конечно, произвела на меня огромное впечатление, я много узнал нового, увидел жизнь людей, которые зарабатывают в Мозамбике в среднем 100 долларов в месяц. Это те, у кого есть работа, а 80% населения работы не имеют, они как-то промышляют, что-то находят, изворачиваются.

– Вообще, конечно, Мозамбик не производит впечатление страны, куда можно поехать делать бизнес…

– Действительно, до недавнего времени это была неподходящая для такой цели страна. Но в последнее время правительство Мозамбика сделало такие шаги в этом направлении, что очень просто оказалось зарегистрировать компанию. Я не говорил по-португальски (Мозамбик до 1975 года являлся колонией Португалии. – РС), а чиновники там не знают английского, но я смог сам обойти все государственные конторы, смог зарегистрировать компанию и делать свое дело. Сейчас туда приходят инвестиции, и это дает серьезное развитие.

– Но потом вы уехали оттуда в Португалию. Вы осознанно выбрали эту страну и поехали получать политическое убежище?

– Я понял, что с туристическими и рабочими визами долго не смогу ездить по миру. Хотелось более ясной перспективы на будущее, потому что я понял, что в ближайшее время в Россию будет сложно вернуться. Я выбрал Португалию, потому что это член Евросоюза, а Евросоюз выпускал несколько заявлений по поводу "Болотного дела", они были обеспокоены этим, и я знал, что это мне поможет в получении убежища. Здесь довольно лояльные законы. Даже если ты еще только ждешь решения, тебя не держат в лагере. Тебе дают временный вид на жительство, и пока ты ждешь решение, можно ездить по Евросоюзу, имеешь право на работу, в отличие, например, от северных стран Европы. Кроме того, тут очень мало людей, которые просят убежище, поэтому два года назад я думал, что это тоже повысит мои шансы. В Мозамбике я выучил португальский, и это тоже один из факторов. Кроме того, здесь климат хороший. Мне очень понравилось в Африке, там вечное лето, и в Португалии, по сравнению с остальными европейскими странами, климат более мягкий и более теплый.

– Насколько вам тяжело было устроиться в Португалии, завести новые знакомства?

– Первый год я жил в Порту. Я получал пособие в 150 евро в месяц, не работал. Имел несколько фрилансовых проектов. Я разработчик сайтов, дизайнер. Преподавал немного. Постепенно через хозяев квартир, которые я снимал, я находил знакомых. Но в этом плане португальцы не очень. Интеграция иммигрантов и тех, кто получил политическое убежище, здесь хуже, чем в соседней Испании или Италии. Я не жил там, но общался с друзьями, которые говорят, что в Испании они через год уже чувствуют себя испанцами, находят друзей. Португальцы, конечно, более замкнутые. Через год я нашел работу в Лиссабоне, и сейчас я работаю в банке. Тут легче складывается общение, это все-таки столица, здесь много мигрантов. У меня тут уже есть друзья, и среди русских, и среди португальцев.

– Чем вы занимались в Москве? С 2008 года вы были активистом "Солидарности", потом ПАРНАСа. Насколько значительную часть вашей московской жизни занимала политическая деятельность, активизм?

– В Москве, как правило, я работал полный рабочий день менеджером проектов, которые связаны с IT и интернетом. По сути, политическая деятельность занимала мое свободное время, хотя до последнего времени я был членом политсовета ПАРНАСа. Даже здесь, в Португалии у меня получалось участвовать по скайпу в заседаниях политсовета. Только уже на последнем съезде я не выставлял свою кандидатуру, потому что понятно, что все-таки из-за границы намного сложнее активно участвовать. Я занимался интернет-проектами и в "Солидарности", и в ПАРНАСе. С Борисом Немцовым у нас было много проектов, но все-таки это не была моя основная деятельность. Я очень уважаю людей, которые полностью посвящают себя оппозиционной деятельности в России, потому что это очень сложно. В материальном плане это не всегда бывает доходно, и обычно, кроме проблем, люди ничего от этого не получают. Но я думаю, что этим необходимо заниматься.

– Насколько вам удается следить за тем, что сейчас происходит в России? Вы видите какие-то возможности для тех активистов, кто уехал из России, но хочет продолжать участвовать в жизни этой страны, какие-то варианты?

– Есть интернет, который российские власти пока не запретили, поэтому я и мои друзья, которые тоже уехали из России, продолжаем активно участвовать онлайн. В этом смысле я даже не чувствую, что выпал из контекста. В информационном плане, я все еще живу в России. Участвовать, конечно, намного меньше стало возможностей. Я сейчас переживаю за моих друзей из ПАРНАСа, которые пытаются участвовать в выборах, у которых сейчас огромные проблемы. Их сажают в тюрьму, не допускают на выборы, задерживают ни за что. Если бы я был там, я бы активно им помогал. Мы с друзьями продумываем сейчас проект культурного центра, который следил бы за общественно-политической повесткой. Для начала, может быть, в Португалии, потом – может быть, по всей Европе, чтобы люди могли участвовать не только онлайн, но и устраивать мероприятия, чтобы координировать действия тех, кто хочет активно участвовать, но не может, потому что пришлось уехать из России. Когда я только приехал, мне казалось, что наши люди не хотят никаких политических событий за границей, не хотят встречаться с другими русскими, хотят отстраниться от этого и интегрироваться в местную жизнь. Оказалось, что нет, оказалось, что многие переживают и хотят участвовать, но не могут найти варианты. Например, многие хотят делать пожертвования российской оппозиции, собираться. У украинцев уже есть многолетняя община, которая позволяет им проводить мероприятия. У них постоянно какие-то майданы, пикеты, митинги. А с теми, кто из России, пока не получается. Нужен кто-то, кто будет все это организовывать.

​– Насколько местные интересуются тем, что происходит в России, спрашиваю вас, почему вы уехали?

– Если говорить о португальцах, это закрытый народ. Я думаю, это пошло еще со времен местного диктатора Салазара, который старался закрыть страну как можно больше, чтобы было меньше импортных товаров, чтобы люди меньше уезжали, и это еще чувствуется. Но они уже встроены в глобальный мир и интерес к тому, что происходит, есть. События на Украине постоянно были по телевизору. И друзья мои, когда приезжают, жалуются, что, когда местные узнают, что они из России, начинают их допытывать насчет Путина, как они относятся к нему, как они это допускают и т.д.

– Несмотря на диктаторское прошлое Португалии, вы в своем блоге написали, что "индивидуальная свобода у португальцев в крови". С вашей точки зрения, в России такое возможно, чтобы свободы и права человека начали ценить?

– Я думаю, это неизбежно. Вопрос только, сколько времени займет такой переход. Россия – это европейская страна, и наша культура встроена в европейскую, несмотря на всякие заявления и политические программы. Находясь здесь, я вижу, что европейцы, с которыми я живу, работаю и общаюсь, – это те же самые европейцы, как в России. Если говорить о политических свободах, то в 90-х годах Россия сделала большой шаг, но просто не удержала этого. Сейчас советская власть возвращается отчасти из-за того, что не было суда над Советским Союзом, было огромное число преступлений, которые остались безнаказанными. Но в перспективе, я думаю, это неизбежно. Человек, живущий в России, тоже понимает и видит на примере стран, которые называли себя коммунистическими, но на самом деле были диктаторскими, уровень жизни в Северной Корее и Кубе, и уровень жизни в западных странах, где уважают права человека, где свободный рынок, честные выборы, свободная пресса. Куба сейчас тоже трансформируется, так что остается все меньше стран с диктаторскими режимами. Думаю, что России тоже придется соответствовать демократической системе.

– Но пока изнутри ближайшие перспективы выглядят не очень радужно, учитывая, что сейчас происходит и во внутренней политике, и во внешней. С вашей точки зрения, есть ли какие-то перспективы в ближайшее время?

– Я хоть остаюсь в русском информационном пространстве, но мне сложно оценить атмосферу. Мои друзья, которые приезжают в гости, говорят, что в частности в Москве чувствуется атмосфера напряженности, некоторые сравнивают ее с духотой перед грозой. Рано или поздно это случится, но я надеюсь, что эта гроза будет легким дождем, который смоет этот режим. Я не верю, что русский человек склонен к такой ненависти ко всему миру. Я вырос в России, был окружен русскими людьми с прекрасной душой, я просто не верю, что страна может так ощетиниться против всего мира. Я думаю, это какое-то помутнение, которое скоро пройдет.

– Вы уехали три года назад, до Крыма, до убийства Немцова, после которых началась уже массовая эмиграция. Как вы думаете, если бы над вами тогда не висело "Болотное дело", сейчас вы были бы в России или, после всех последующих событий, вы бы все равно уехали?

– Если бы не было прямой угрозы сидеть в тюрьме, я бы, конечно, никуда не уехал. Я каждый год строил планы по возвращению в Россию. Еще в прошлом году я думал, что смогу вернуться: была амнистия по "Болотному делу", я думал, что все это заканчивается, но появились новые задержанные, новые дела. И видимо, до 2022 года, когда закончится срок давности по "Болотному делу", вернуться будет сложно, если ситуация резко не переменится. Я очень скучаю по Москве, там живут мои родственники и друзья. И свое будущее я связываю, естественно, с Россией. До событий с Украиной я не верил, что санкции против России могут помочь демократической трансформации. Мне казалось, что если российская оппозиция будет выступать за санкции, то отношение народа к оппозиции лучше не станет. Но теперь я вижу, что Россия становится просто угрозой для окружающего мира. После событий на Украине, после сбитого "Боинга" я вижу, что санкции вводить необходимо. Это очень страшно. Но я вижу, что другого выхода нет.

– Но с другой стороны, Россия вводит ответные контрсанкции и делает хуже сама себе?

– В Европе эти контрсанкции, конечно, не заметны. Какие-то производители фруктов, конечно, пострадали, но на уровень жизни это не повлияло. Цены немного упали. Даже в далекой Португалии, у которой не так много отношений с Россией, это видно. Так по всей Европе. Это, конечно, сомнительные действия, которые больше ударили по карманам и холодильникам простых россиян.

– Но благодаря пропаганде многие россияне думают, что это им же во благо. Как вы думаете, этой пропаганде вообще что-то можно сейчас противопоставлять?

– Эта пропаганда уже перешла через край. Невозможно одно и то же людям заливать в течение такого долгого времени. Даже те, кто убежденно поддерживает Путина, уже не верят в половину того, что транслирует пропаганда. Это не может продолжаться вечно. В СССР пропаганда продолжалась до последнего, но никто уже не верил, и она имела обратный эффект. Если кто-то говорил, что в Америке так плохо, не слушайте эту группу – она из загнивающего Запада, то, наоборот, это было знаком качества, чем-то хорошим, к чему нужно стремиться. Я думаю, такой же эффект ждет и нашу пропаганду. Не так долго осталось.