К 25-летию исторического документа, который изменил жизнь страны и работу профессионального сообщества.
Круглый стол в Обществе “Мемориал” совместно с Государственной публичной исторической библиотекой, в цикле семинаров “От цензуры и самиздата к Закону о печати”. Об историческом контексте, о борьбе за гласность, о юридических, технических и почти детективных деталях написания и принятия закона говорят его авторы, юристы Михаил Федотов, Владимир Энтин и Юрий Батурин. О периоде самиздата и переходных формах от свободной прессы к несвободной – председатель Международного Мемориала Арсений Рогинский, директор Государственной публичной библиотеки Михаил Афанасьев и заведующая Центром социально-политической истории библиотеки Елена Струкова.
Елена Фанайлова: Закон о печати. К 25-летию исторического документа, который изменил жизнь страны и работу профессионального сообщества.
1 августа 1990 года вступил в силу Закон о печати, принятый Верховным советом Советского Союза. Он объявил средства массовой информации свободными и отменил цензуру.
Предлагаем вашему вниманию запись круглого стола в Обществе “Мемориал”. Он был организован совместно с Государственной публичной исторической библиотекой и продолжает цикл семинаров “От цензуры и самиздата к Закону о печати”. Об историческом контексте, о борьбе за гласность, о юридических, технических и почти детективных деталях написания и принятия закона вспоминали его авторы, юристы Михаил Федотов, Владимир Энтин и Юрий Батурин. О периоде самиздата и переходных формах от свободной прессы к несвободной – директор Государственной публичной библиотеки Михаил Афанасьев и зав. Центром социально-политической истории библиотеки Елена Струкова.
Председатель Правления Международного общества “Мемориал” Арсений Рогинский вспомнил, что его молодость прошла при классическом самиздате.
Арсений Рогинский: Казалось, этот период с нескончаемыми листками и газетками будет вечным. Вдруг в один прекрасный день, как мне кажется, хотя может быть на самом деле это длилось не короткий период, он кончился. Кончился, когда был принят этот самый Закон о печати, который дал простор чему-то совсем новому, вроде как нормальной жизни, нормальной прессе. Что потом с этой нормальной жизнью произошло — это совсем другой вопрос. Я понимаю точно, что принятие закона о печати — это важнейший и рубежный момент нашего общения с печатным словом. Поэтому я бесконечно признателен авторам этого закона за то, что они втроем перед нами, я о таком и мечтать раньше не мог. И конечно, надеюсь, сегодня нам что-то важное или смешное про все эти истории с этим законом и с его принятием и расскажут.
Елена Фанайлова: Арсения Рогинского продолжил Михаил Афанасьев, директор Государственной публичной исторической библиотеки, который говорил о создании в ней сектора нетрадиционной печати в эпоху перестройки, и о том, как сегодня происходят попытки пересмотреть некоторые положения Закона о печати
Михаил Афанасьев: Вот однажды у нас с вами (обращается к М.Федотову - РС) был телефонный разговор, вы позвонили и спросили: может ли Историческая библиотека обеспечить информацией о том, какие книги поступают по обязательному экземпляру, а какие не поступают. Я сильно напрягся, я ничего не знал об авторах закона и о деятельности новой власти. Для меня такой закон — это цензура, я первым делом сказал, что Историческая библиотека в цензурных мероприятиях принимать участие не будет. Мне было сказано: что вы, как вы могли подумать о том, что здесь за этим есть цензура? Сейчас, кстати, должен с прискорбием сообщить, что прокуратура рассматривает закон об обязательном экземпляре, как исключительно цензурный закон. Если у них подозрение в том, что та или иная газета не совсем лояльна, они обращаются в библиотеки и спрашивают: передает эта газета обязательные экземпляры или нет? Потому что для них непоступление — это еще одно доказательство, как в дореволюционной России на исповедь не ходит человек, значит, что-то не так просто.
Елена Фанайлова: Исторический контекст восстанавливает Елена Струкова, заведующая центром социально-политической истории Публичной библиотеки.
Елена Струкова: Историческая библиотека собирала неформальную печать. Я приведу некоторые цифры.
Итак, 1985 год: в нашей коллекции шесть неформальных изданий. 1986-й – уже 17 изданий. 1987-й – 48, мы видим незначительное увеличение. Этот год многие неформалы считали годом рождения независимой печати. 1 августа 1987 года выходит знаменитая "Экспресс-хроника" Александра Подрабинека, которая продержалась до 2001 года, после чего закрылась. Были и еще два знаковых, на мой взгляд, издания, издававшихся бывшими диссидентами и дающих эту связку между самиздатом и новой независимой прессой – "Референдум" Льва Тимофеева и "Гласность" Сергея Григорьянца. 1987 год – это такая точка невозврата, за которой следует уже другая эпоха.
За 1988-й в нашей коллекции насчитывается 245 изданий. Чем мы можем кратко охарактеризовать 1988 год? Это и появление на многочисленных митингах газет из Прибалтики – в первую очередь рижская "Атмода" Народного фронта Латвии и "Согласие и возрождение, газета "Саюдиса". На самом деле, никакими такими уж неформальными эти газеты не были. Благодаря достаточно скользкому закону о потребительской кооперации в республиках Прибалтики они могли печататься в типографиях республиканских комитетов КПСС. Дальше получилась следующая ситуация, что латышские библиотекари мне говорят: какая же это неформальная газета "Атмода", она у нас печатается официально совершенно? Но для ситуации в Советском Союзе это был голос свободы. Эти издания печатали информацию о деятельности общественных организаций на всей территории СССР, и, пожалуй, по популярности с этими газетами могли сравниться только "Свободное слово" (газета партии "Демократический союз" Валерии Новодворской) и упоминавшаяся уже "Экспресс-хроника".
Качественный скачок наблюдается в 1989 году. В нашей коллекции – 920 наименований. 1989 год — это политическая разноголосица. Наибольшее количество выпусков изданий, начавших выходить раньше 1989-го. Например, мы можем посмотреть на издание Конфедерации анархо-синдикалистов "Община", которое издавалось в машинописном виде с 1987 года как бюллетень историко-политического клуба. Также на 1989 год приходится большинство выпусков газеты "Гражданское достоинство" Партии конституционных демократов. 1989-й дал еще одну очень интересную тенденцию – это газеты объединений избирателей, в том числе знаменитая "Хроника", которая начиналась как газета в поддержку Бориса Ельцина. Мы с большим трудом определили, где находится название в первом номере — это просто был машинописный листок. Невероятная по своей популярности "Хроника" начинается именно с выборов народных депутатов, с группы поддержки Бориса Ельцина.
1990 год. В коллекции Исторической библиотеки – 1642 наименования. Это рекорд. Но как раз в 1990-м году многие газеты перешли на типографский способ воспроизведения благодаря принятому Закону о печати. С другой стороны, некоторые газеты начинают выходить как зарегистрированные газеты политических партий и организаций. Например, "Демократическая Россия", которая сначала выходила как газета Демократической партии России, в конце концов стала газетой объединения «Демократическая Россия». Нельзя сказать, что Закон о печати был воспринят сообществом неформальных издателей однозначно. Замечательная поправка в Законе, что издания тиражом до 999 экземпляров можно не регистрировать, нашла свое отражение в том, что очень многие газеты заявили свой тираж как 999. В Гагаузии даже выходила в 1999 году газета с названием "999", то есть таким образом подчеркивалось, что мы не желаем никаким образом регистрироваться.
Забегая вперед, скажу, что в 2000 году вышел каталог анархистской прессы тоже неформальный, тоже с названием "999".
Начинается процесс, когда новая пресса, зарегистрированные газеты, такие как "КоммерсантЪ", "Мегаполис-Экспресс", "Деловой мир", они как губка впитывают в себя талантливых журналистов из независимой печати. На самом деле, если говорить о независимой печати, там был достаточно большой процент графоманов самых настоящих. Те журналисты, которые могли работать с большой аудиторией, они постепенно переориентировались и уходили именно в такие издания независимые, либо какой-то процент, который не желал, оставался в маргинальной журналистике — это тоже было. В частности, знаменитая "Община", бюллетень Конфедерации анархо-синдикалистов, он так до последнего времени и оставался и остается, потому что последние выпуски выходили в конце 1990-х годов.
Закон о печати открывал новую дорогу в профессиональной журналистике, которая пришла на смену "боевым листкам" неформалов. Стоит ли говорить о том, что Закон о печати был могильщиком неформальной прессы? Не думаю. Могильщиком неформальной прессы все-таки стал 1991 год, когда была выполнена определенная задача, страна перешла к демократическим выборам, плюрализму мнений, и неформалы постепенно ушли на второй план.
Елена Фанайлова: Три юриста, Михаил Федотов, Владимир Энтин и Юрий Батурин, авторы Закона о печати, вспоминают обо всех хитросплетениях его создания.
Юрий Батурин: Нам досталось писать проект Закона о печати примерно по сценарию, который описан в одной из песен Владимира Высоцкого, помните: "Я сказал: вы что там, обалдели, вы ж уронили шахматный престиж? А мне сказали в нашем Спортотделе: вот и прекрасно, ты и полетишь". Ровно так все и происходило. Мы присутствовали с моими друзьями на очень многих встречах, и на телевидении, и в редакциях различных газет и журналов, и везде обсуждалась одна и та же тема: каким быть Закону о печати? Однажды, а это было в "Московских новостях", мы сказали: хватит обсуждать, каким должен быть Закон о печати, надо его написать и показать, каким он должен быть. Вот и прекрасно, сказали нам, напишите. Нам пришлось писать действительно. Это было лето, у всех были свои планы, Михаил Александрович собирался в отпуск, Владимир Львович должен был ехать в командировку за границу, на все у нас оставалось 10 дней.
Проект закона родился как стих, как песня, буквально в течение недели мы собирались каждый день, работали, знали, что и как надо писать. Все уже было столько раз переговорено на встречах в редакциях, что просто сидели и писали, получая от этого огромное удовольствие. Смеялись, шутили, читали глупости, которые сами написали, потому что это обязательно бывает, когда человек строит какую-то юридическую конструкцию, потом находит в ней какую-то брешь, пытается ее поправить, потом пытается поправить еще раз, а потом довольный напишет ее на бумаге и пойдет дальше. А потом, когда уже забудет ее немножко, прочитает, что получилось, иногда получался бред — это было очень смешно. В результате мы в конце концов написали этот проект, вычистили закон, и был он действительно хорош для своего времени, а дальше возникла очень большая проблема – напечатать. "Московские новости", которые сказали "конечно", не смогли напечатать из-за цензуры. Журнал "Журналист" тоже не смог. Все наши попытки напечатать не удались. Мы пошли обходным путем: Михаил Александрович уезжал в отпуск в Эстонию и договорился с коллегами из эстонского Союза журналистов, проект напечатали в спортивной газете Spordileht на эстонском языке. Через две недели проект был напечатан якобы в переводе с эстонского в газете "Молодежь Эстонии". Дальше началось победное шествие проекта: его напечатали все газеты от Калининграда до Владивостока, поскольку, по правилам, если что-то уже где-то однажды было напечатано в Советском Союзе, не требовалось второй раз проходить цензуру. Его все знали.
Михаил Федотов: Мы понимали, что подобная инициатива в Советском Союзе может быть очень серьезно наказуема. Например, моя жена мне говорила: "Вас как минимум уволят с работы. Еще скажите спасибо, если не посадят". Поэтому мы решили немножко подстраховаться и под флагом Союза журналистов СССР провели такой круглый стол, пригласили уважаемых журналистов из разных изданий, поставили вопрос: что мы думаем по поводу Закона о печати, нужен, не нужен, кто должен написать. Дальше было сказано: да, нужен проект Союза журналистов. Мы сказали: очень хорошо, а кто будет писать? Давайте создадим рабочую группу. Была создана рабочая группа, в нее вошло человек 15, она ни собиралась ни одного раза, естественно, что в общем-то было понятно. Мы просто продолжили нашу работу над этим проектом, достаточно быстро его написали. При каждом вопросе по поводу того, кто вам разрешил, мы говорили — это Союз журналистов СССР, вполне официальная организация. Если что, пожалуйста, обращайтесь туда. Тем более председателем Союза журналистов СССР в то время был главный редактор газеты "Правда" Виктор Григорьевич Афанасьев. Это то, что касается того круглого стола.
Второй этап, абсолютно правильно сказал Юрий Михайлович, важно было этот законопроект вытащить из чернильницы. Пока он напечатан на пишущей машинке — это самиздат, а нам нужно было сделать его предметом общественного внимания, общественного факта. Он был напечатан в Эстонии. Мы ксерокопировали газету "Молодежь Эстонии" с текстом законопроекта, раздавали его, это было технически, технологически неудобно для продвижения проекта, хотя его действительно перепечатали многие газеты. Этому помог ЦК ВЛКСМ, потому что в ЦК ВЛКСМ они решили провести совещание редакторов молодежных газет всесоюзное, они всех приехали, нас пригласили принять участие. Мы пришли. Что мы принесли? Мы принесли ксерокопию газеты "Молодежь Эстонии", всем раздали, а дальше это все поехало. Мы рассчитывали на то, что на Съезде народных депутатов первом мы сделаем то же самое. Но принести туда ксерокопию газетного разворота было просто нереально. Поэтому мы решили, что надо воспользоваться тем, что к тому моменту появился приказ Госкомиздата СССР о возможности издания книг за счет средств автора, мы пошли в издательство "Юридическая литература" с нашим законопроектом, сказали: мы хотим это издать, вот эта брошюрка. Нам удалось ее издать. Но, дорогие мои, это был конец 1988 — начало 1989 года, Главлит был в полном порядке, а это цензура настоящая, ЦК КПСС в полном порядке и так далее. Все структуры авторитарного государства вполне работали. Для того, чтобы нам в официальном издательстве выпустить эту брошюру, нужно было пройти Главлит. Потом мы выпускали проект Закона об архивном деле и архивах, он, кстати говоря, потом стал законом, на последней страничке вы можете найти: "ИБ № 5453" - это номер цензора из Главлита. На нашей брошюре тоже есть номер цензора из Главлита, без этого невозможно. Чтобы пройти через Главлит, там была мощная интрига, в конечном итоге нам удалось с помощью давления из МИДа, с помощью давления через Академию наук. Мы поймали цензоров на ошибке: они сказали, что мы не можем разрешить публикацию этого проекта, поскольку нет официального проекта, а этот называется альтернативный. Альтернативен чему? Мы тогда написали заметку в газету "Известия", которая называлась "Логика запрета или запрет логики".
Юрий Батурин: А вообще те времена столь далекие, что сегодня уже не то, что студенты, даже те, кто преподает студентам Право массовой информации, не могут ответить на некоторые абсолютно тривиальные вопросы. Например, почему закон Союза СССР называется Закон о печати и других средствах массовой информации? Разве печать не средство массовой информации? Может быть и правильнее его было бы назвать так, как мы назвали потом российский Закон о средствах массовой информации. Вот на этот вопрос не отвечает никто. Для того, чтобы ответить на него, нужно было пожить в том времени и не только пожить, а еще и быть юристом в том времени. Я сразу дам ответ на этот вопрос, хотя таких вопросов очень много, в советской Конституции было написано: "Свобода митингов, демонстраций и печати". Про телевидение и радио там не говорилось ничего. И мы, когда писали этот проект, обязаны были, если мы рассчитывали, что он пройдет и станет законом, мы просто обязаны были основываться на действующей конституции, поэтому мы и написали: "В соответствии с Конституцией СССР, печать и другие средства массовой информации свободны". "И другие средства массовой информации" мы придумали, про печать было, и это прошло, на это никто не обратил внимания, как и на другие такие же фокусы, которые мы проделывали, когда писали этот закон. Вот почему в названии закона стоит "печать и другие средства массовой информации".
Михаил Федотов: Одна из первых попыток была предпринята в 1968 году. В 1968 году был подготовлен проект Закона о печати, вполне советский, такой кондовый. Он обсуждался на заседании Политбюро осенью 1968 года. На этом заседании Политбюро Михаил Андреевич Суслов, как нам рассказывали очевидцы, сказал такую фразу. Он спросил: "Известно, что между отменой цензуры в Чехословакии и вводом советских танков прошло всего несколько месяцев. Мой вопрос: если мы примем этот Закон о печати, кто будет вводить танки в Москву?". История ответила, Михаил Андреевич Суслов был абсолютно прав, он видел в этом законе, даже в том варианте абсолютно кондовом, абсолютно советским, абсолютно коммунистическом, он видел в нем угрозу Кощею Бессмертному, он понимал, что кончик иглы именно здесь. А дальше считайте. 12 июня 1990 года закон был принят, 1 августа 1990 года он вступил в силу, 19 августа 91 года в Москву вошли танки.
Владимир Энтин: Мы смотрели много и внимательно на опыт соцстран, на опыт России, как позитивный, так и негативный, который был, как была организована и какие именно юридические механизмы обеспечивали самостоятельность журналистов и возможность того, чтобы журналисты пользовались свободой самовыражения. Здесь еще сложилась весьма своеобразная система возможностей. Существовала такая забытая всеми организация, как Советская ассоциация политических наук, во главе которой стоял Георгий Шахназаров, а у него был любимый аспирант Юрий Михайлович Батурин. У него также был очень активный руководитель молодежной комиссии Советской ассоциации политических наук — это Федотов Михаил Александрович. Еще была группа людей, в частности, был Николай Федоров, который был аспирантом Института государства и права. Еще руководителем партийной организации Института государства и права был Борис Михайлович Лазарев, одногруппник некоего Михаила Сергеевича Горбачева и его доверенное лицо. Поэтому рассматривать нас как уж совсем подрывных элементов было не очень с руки. Но тем не менее, была рекомендация со стороны райкома партии, партийной организации Института государства и права рассмотреть вопрос о том, насколько партийным было поведение ряда сотрудников этого института, которые выступили с альтернативным проектом Закона о печати и других средств массовой информации. К чести партийной организации института было принято решение считать эту инициативу полезной и в интересах общества. А Юрия Михайловича Батурина поблагодарили, он был у нас членом партии, за партийное руководство этой группой. Так что нерушимый союз с беспартийными дал определенные позитивные плоды.
Михаил Федотов: Свободу можно подарить, но свободу нельзя навязать. И когда Закон о печати и других средствах массовой информации был принят, вступил в силу, он взорвал систему партийно-государственных средств массовой информации, просто взорвал. Потому что в нем были заложены маленькие нормы, практически незаметные, которые после того, как закон вступил в силу, эти нормы сработали. И одна из этих норм была в статье 4, которая говорила одну простую вещь, что каждая редакция средства массовой информации является юридическим лицом, самостоятельным хозяйствующим субъектом, действующим на основании своего устава. Что это означало? У нас к тому моменту все газеты и журналы не были юридическими лицами, они были подразделениями издательств, партийных издательств, советских, профсоюзных и так далее, они не были юридическими лицами. Но теперь по закону они должны были иметь устав, а получив устав и зарегистрировав его, они становились юридическими лицами. А юридическое лицо — это самостоятельность, в том числе не только юридическая самостоятельность, но и хозяйственная самостоятельность. Они получили возможность претендовать на имущество, на часть имущества. То есть здесь одновременно шли процессы и политические, и правовые, но Закон о печати создал правовую базу для этого. Плюс к этому в этом законе была еще одна взрывоопасная норма — это норма о том, что каждый гражданин может быть учредителем средства массовой информации. С нами боролись по поводу этой нормы жутко, нам говорили: нам не нужны свои Шпрингеры. Говорили в том числе с трибуны Верховного совета. Мы говорили: это важно, это права человека, каждый имеет такое право. В конце концов мы их убедили. Но самая главная норма была рядышком, где говорилось о том, что правом учреждать средство массовой информации обладают трудовые коллективы. Когда обсуждался наш проект в рабочих группах, на сессии Верховного совета, нам говорили: это кто такие, это что означает? Мы говорили: знаете, есть такие фабрично-заводские многотиражные газеты. У Владимира Ильича Ленина в его 52 томе на странице 785 было написано, что эти газеты должны быть органами трудовых коллективов. Они говорят: а, вы про это? Ну ладно. Чудом эта норма прошла, трудовые коллективы попали в закон. Дальше 1 августа, я к этому времени уже работаю в Министерстве печати и массовой информации Российской Федерации, отвечаю как раз за регистрацию средств массовой информации, отвечаю за претворение в жизнь нашего закона, собственно говоря, ради этого я туда и пошел. И у меня перед кабинетом уже стоит очередь из главных редакторов, каждый держит в руках протокол собрания трудового коллектива и устав редакции, который принят этим трудовым коллективом. Это были журналы "Знамя", "Октябрь", "Новый мир" и так далее. Мы прекрасно штамповали, я подписывал в день десятки свидетельств о регистрации. Я понимал, что освобождаю, я выдаю свидетельства о прекращении крепостного права. Вот что такое был Закон о печати и средствах массовой информации - мы давали им вольную.
Владимир Энтин: Отрыв от тех уз, которые привязывали или которые обеспечивали крепостное право СМИ при той или иной организации, осуществлялся через появление института учредителей, которые начинали жить по-новому. Между учредителем и редакцией заключался договор, в рамках которого существовала журналистская свобода, а самое главное – определенные возможности главного редактора. СМИ "бросили в воду", но многие не научились "плавать", схватились, как за спасательный круг, за ту систему, которая была когда-то. Мы, уже когда понимали и плюсы, и минусы, и что можно будет сделать в будущем, приступили к работе над республиканским вариантом.
Юрий Батурин: Позвольте маленькую реплику. Владимир Львович сказал ключевые слова, процитировав проект закона: "Печать свободна. Цензура отменяется". Вокруг этой строчки шли серьезные дебаты в течение всего времени прохождения закона. Однажды кто-то из тех, кому эта формула не нравилась, сказал: "Давайте напишем так: "Печать свободна: цензура отменяется". Как важны в юридическом тексте не только каждая буква, но даже каждый знак препинания. Как вы понимаете, смысл строки несколько изменился. Нам новое понимание свободы печати сильно не нравилось, но сделать было ничего нельзя в течение долгого времени. Потом работа с сотрудниками низшего звена с помощью шоколадок...
Владимир Энтин: На очередном заседании рабочей группы мы поняли, что в тексте опечатка, там должно быть не двоеточие, а точка с запятой.
Юрий Батурин: Поправили двоеточие на точку с запятой. Но нам все равно это не нравилось, потому что тоже смысл не тот, который нам хотелось бы иметь. Вот, когда наступил заключительный этап, на заключительном этапе с проектом обычно работают филологи, мы сидим с филологами: что такое за знак точка с запятой? Конечно, это авторский знак, автор имеет право его ставить, но здесь надо все четче делать. Давайте: "Печать свободна. Цензура отменяется". Филологи говорят: конечно, по-русски только так и надо. Так и написали. И дальше мы уже боялись, что во время принятия этого закона в ходе всей сессии кто-то скажет, что точки там давно нет. И тут встает депутат Собчак и говорит: "А в проекте закона вообще-то ничего не сказано про то, что надо информацию в общественных целях". Все ему говорят: уже все, отработан проект закона, куда это вставлять? "Так вот в первую статью и надо поставить. Смотрите: "Печать свободна". В следующий абзац даете свою поправку. Дальше: "Цензура отменяется". Поэтому эта точка была разделена целым абзацем, мы успокоились, все было принято как надо. Вот такой маленький триллер.
Михаил Федотов: То, что здесь рассказывалось о газете "999", о газете "Хроника", которую издавал Подрабинек. Я помню, мой довольно долгий разговор с Подрабинеком, когда он сказал: "Я не буду регистрировать нашу газету, мы не признаем ваш закон". Хороший закон, его все хвалят, говорят, вполне демократический закон. "Нет, мы все равно не будем". Насчет 999 экземпляров была замечательная история, когда после путча в августе 1991 года в российское Министерство печати и средств массовой информации пришел главный редактор газеты "День" Александр Проханов и сказал, что он хотел бы зарегистрировать на журналистский коллектив газету "День". Я сказал: "Давайте посмотрим. Она уже зарегистрирована, поскольку уже закон вступил в силу?". "Да, она зарегистрирована". "А кто ее учредитель, потому что только учредитель может решить вопрос о дальнейшей судьбе газеты?". "Союз писателей. Но там теперь такие люди, мы не хотим с ними иметь ничего общего". Я говорю: "Я вас понимаю, но только учредитель может решить. Вы с учредителем договаривайтесь или как-то решайте этот вопрос в союзном Министерстве, вы же там зарегистрированы". "Да". "Вы тогда, пожалуйста, обращайтесь в Министерство печати и массовой информации СССР, закрывайте там регистрацию, и потом обращайтесь к нам в Министерство печати и массовой информации Российской Федерации с заявлением о регистрации нового издания". Он говорит: "Хорошо". Пошел в союзное министерство, они закрыли газету "День", он приходит счастливый к нам и говорит: "Все, вот бумажки, вот заявление, выдавайте нам свидетельство о регистрации". "Конечно. Но по закону Министерство как регистрирующий орган обязано зарегистрировать ваше издание, если нет к тому противопоказаний в законе, в течение месяца. Я очень вас прошу, в течение месяца закон не нарушайте, иначе это административная ответственность, большой штраф за выпуск незарегистрированного средства массовой информации". "Как месяц? У нас газета завтра выходит". "Ничего не знаю, по закону у нас месяц, а вам не надо выпускать больше 999 экземпляров". Он ушел разгневанный. Спустя какое-то время газета "День", естественно, вышла, на ней было написано, что 999 экземпляров. Мы запросили официальную справку от типографии, типография нам ответила официальной справкой, что тираж 40 тысяч экземпляров. Мы позвонили в милицию, сказали: "Пожалуйста, пришлите участкового, чтобы он оформил протокол об административном правонарушении". У меня есть копия этого протокола, где написано, что он чистосердечно раскаялся и что штраф 300 рублей с учетом наличия у него малолетних детей. Так что вот такая история была. Потом они перед зданием Министерства устроили демонстрацию. Я помню один из плакатов, на котором было написано "Федотов, подпиши!". Мы направили газету "День" на экспертизу на факультет журналистики МГУ, там нам сказали, что газета, конечно, малоприятная, но закон они не нарушают, по нашему мнению. После этого мы выдели им свидетельство о регистрации, никакой проблемы с этим не было. Эта газета прекратила свое существование в 1993 году - это была уже немножко другая история.
Помог ли закон стать прессе четвертой силой, четвертой властью? Я вообще не уверен, что она четвертая власть. Я думаю, что средства массовой информации никакая не четвертая власть. Ведь если подходить с такой точки зрения, то Церковь тогда, получается, пятая власть? А профсоюзы – шестая? Семья – седьмая? Тезис "Пресса – четвертая власть" был правильным в советской системе, где пресса смыкалась с первой, второй и третьей, вся единая и непобедимая. В нормальном обществе пресса – это зеркало. Иногда правдивое, иногда выпуклое, порой битое, кривое. Не нужно придавать прессе ту роль, которую она играть не может и не должна. Четвертая власть – это власть общественного мнения, института репутации. В этом смысле пресса играет на руку этой власти. Но сама она не является никакой четвертой властью.
Юрий Батурин: На самом деле система разделения властей — классическая система, она по определению включает только три ветви власти и не предусматривает включения никаких других. Поэтому вопрос о том, станет ли четвертой властью пресса, не имеет смысла. Но власть штука глубокая, мы необязательно должны с вами размышлять в этой концепции системы разделения властей. Вопрос состоит в том, что все-таки обладает ли пресса признаками власти, хотя бы какой-то властью или нет. Не надо говорить "четвертая". Я думаю, что ответ можно дать положительный. На самом деле, что такое власть, не знает никто. Даны тысячи определений власти, но по сути они все являются проявлениями власти, но не самой власти. В политологии, в политической философии считается одним из классических такое определение: А обладает властью над Б, если Б делает то, что он не стал бы делать без усилий А. С этой точки зрения пресса обладает признаками власти, потому что без усилий прессы многие другие государственные органы в том числе не стали бы делать что-то. Поэтому какие-то признаки власти у прессы есть.
Алексей Симонов: Дело заключается в том, что счастливую часть закона, романтическую, прелестную, противоречивую, трогательную, афористичную в процессе этого авторы уже изложили. К сожалению, от этого в средствах массовой информации на сегодняшний день почти ничего не осталось. Практически малая часть средств массовой информации пользуется этим законом как краеугольной основой своего существования. Фонд защиты гласности возник в феврале 1991 года, поэтому действительно вся романтическая часть досталась авторам Закона, а вся практическая часть применения этого дела пришлась на нашу долю. Мы в ней активно принимали участие, начиная от Верховного Совета тогдашнего и включая личные соображения и инициативы. Первое, с чем мы столкнулись, с каким крупнейшим недостатком этого закона: группа его авторов, молодых, замечательно талантливых юристов была группой советских людей, которые начисто не представляли себе, что такое собственность, понятия не имели, как она регулируется, и как законы о собственности должны быть соединены с Законом "О средствах массовой информации", потому что они в дальнейшем окажут ключевое, наиболее печальное воздействие на судьбу СМИ. В законе среди тех лукавств, которые они себе позволяли, в том числе оказалось и в этом законе. Людям надо было показать какое-то место, людям, которые будут в дальнейшем оказывать влияние на существование средств массовой информации, нужно было показать какое-то место, нажав на которое, они все-таки смогут влиять на эти средства массовой информации. Непонятно, почему в Законе очень важное место занимает понятие учредителя и начисто отсутствует понятие собственника. Между тем сегодня у нас учредителей у средств массовой информации намного меньше, чем собственников. Это разные совершенно правовые сферы. Чтобы они не сомневались, им показали этого учредителя, и этот учредитель остался в законе. А как только началась реальная практика, когда начинали биться за собственность, то Закон о средствах массовой информации помочь не мог, потому что это не было законом предусмотрено. Это давний наш спор. В десятилетие закона, который мы, кстати говоря, ежегодно отмечаем, в этом смысле, как говорится, состав авторов не меняется, но и состав болельщиков этого закона уже собрался и состоялся. К десятилетию у нас был еще один человек, фамилия которого на одном из документов промелькнула — Виктор Николаевич Монахов, один из главных болельщиков этого закона, юрист, применявший этот закон, преподававший этот закон, комиссия по гласности Ленсовета, председатель Вдовин, заместитель председателя Монахов. К десятилетию этого закона я сочинил стишок-поздравление, которым и закончу свое выступление.
Монах Федот писал закон
Для Несторов и летописцев.
Теперь бы Несторам не спиться,
Пока в скрижали воплотится
Монахов и Федотов сон.
На всякий чих, на каждый "ах"
Статью отдельную Монах
Воткнул как жердь в плетень закона
В надежде, чтоб какой-то бык
За огражденье не проник
В печати девственное лоно.
Увы нам, вот уже десять лет
Иной закон здесь правит балом,
Бык, управляемый амбалом,
Спокойно чистит всем хлебала,
А права не было и нет.
На такой печальной ноте закончу, потому что если я начну входить в детали, то занимаясь этим почти ровно столько, сколько мы сегодня празднуем, я могу уйти в длинное плавание, из которого могу не вернуться.
Юрий Батурин: Я хочу несколько опровергнуть мнение про то, что мы как советские люди ничего не знали про собственность. Не только мы, но и другие советские люди, которые противостояли нам в процессе продвижения нашего проекта, очень хорошо понимали, что такое собственность, и никак не хотели допускать собственность в Закон вообще. Просто стояли насмерть. Нам удалось внести все-таки понятие собственности в Закон, разложив его на составные части, и в самом начале говорится, что на территории Российской Федерации учреждение средств массовой информации, владение, пользование и распоряжение ими не подлежат ограничению. Владение, пользование и распоряжение — это три правомочия, которые в сумме дают собственность. Поскольку другие советские люди, которые нам противостояли, этой тонкости не знали почему-то, мы собственность туда провели. Спасибо.
