Спад российской экономики во втором квартале резко ускорился, свидетельствует статистика за май, представленная в четверг Росстатом. Из нее следует, что, если в первом квартале ВВП России сократился на 2,2% к прошлогоднему уровню, то во втором квартале спад, по предварительным экспертным оценкам, может оказаться уже в два с лишним раза большим. И лишь по отдельным макропоказателям отмечается некоторое замедление темпов прежнего сокращения, которое, впрочем, может быть и временным.
“Мы находимся в середине шторма, - заявил, выступая на нынешнем экономическом форуме в Санкт-Петербурге бывший министр финансов Алексей Кудрин. - В первом квартале показатели были лучше, чем ожидалось, и многим показалось, что кризис на излете. Второй квартал покажет, что это не так”.
Однако все, по сути, нынешние прогнозы исходят из того, что общий спад российской экономики в 2015 году вряд ли превысит 3-4%. Для сравнения, это вдвое меньше ее спада в 2009 году, когда он составил 7,8%. Правда, тогда такому обвалу предшествовал бурный экономический рост: в течение нескольких лет подряд темпы роста ВВП России составляли 5-7%. И когда разразился кризис 2008 года, эффект этой “высокой базы” проявился в полной мере, вызвав крутой спад.
Ждать от снижения инфляции быстрой отдачи нельзя. Это произойдет примерно через год-полтора. А пока нужно оценивать другие факторы.
На этот раз речь идет об эффекте обратном – “низкой базы”. Темпы экономического роста в России, достигнув посткризисного максимума в 2011 году (4,3%), с тех пор постоянно замедлялись: в 2012 – 3,4%, в 2013 – 1,3% и в 2014 – 0,6%. А с таких уровней падать все же меньше, чем с прежних. Более того, и природа нынешнего кризиса в России, если иметь в виду внутренние и чисто экономические его истоки, оказывается иной, нежели шесть лет назад, отмечают эксперты. И поэтому также глубина нынешнего спада оказывается меньшей, чем спада предыдущего. А выход из него – более длительным.
Валерий Миронов, заместитель директора исследовательского института “Центр развития” Высшей школы экономики:
- Действительно, в 2008 году темпы падения были гораздо выше, чем те, которые ожидаются сейчас. Но здесь нужно обратить внимание даже не на то, что в предшествующие тому кризису годы темпы роста ВВП были намного выше, чем перед кризисом нынешним, а на то, была ли экономика “перегрета”? То есть были ли созданы избыточные запасы готовой продукции, сырья, материалов или импортных товаров, которые реализуются в розничной торговле? Тогда все это явно присутствовало - избыточные запасы, перегрев экономики, относительно высокая инфляция… Предприятия закупали продукцию по текущим ценам, чтобы продавать в дальнейшем, ожидая, что цены вырастут.
И когда разразился кризис, они стали сокращать объемы производства гораздо в большей степени, чем упал спрос. Напомню, в 2009 году “вклад” именно фактора резкого сокращения запасов в общий спад ВВП на 7,8% оказался решающим, составив, по разным оценкам, 5-6%. Тогда как доля, собственно, рецессии, связанной с падением спроса, составила в 2009 году 2-3%...
Сейчас, скорее, наоборот: речь стоит вести о “рецессии спроса”, нежели о “рецессии запасов”. Их и в прошлом-то году уже было не так много…
Валерий Миронов:
- Все ожидали, что вновь сокращение запасов в большей мере проявится в спаде ВВП, чем сокращение спроса, что это тоже будет “рецессия запасов”. Но мало кто обратил внимание на то, что, судя по опросам Росстата, если свои запасы в начале 2009 года предприятия действительно оценивали как явно избыточные, то сейчас они, наоборот, оценивают их, скорее, как недостаточные.
Исторически большинство людей в России привыкли к тому, что курс рубля - это важнейший индикатор, который влияет на все, что происходит в экономике.
Поэтому и былого “вклада” в общий экономический спад такого фактора как сокращение запасов уже нет. Все идет вровень со спросом, а он формируется под влиянием разных факторов: одни его стимулируют, другие – наоборот. Так это и проявляется в динамике ВВП, спад которого ожидается на уровне примерно 3%.
Стоит вспомнить также, что никогда еще у нас не было столь же длительного цикла сокращения запасов, как перед нынешним кризисом. То есть они понемногу сокращались в течение предыдущих 3-4 лет, когда экономика развивалась ни шатко ни валко и была близка к стагнации еще до кризиса.
Владимир Тихомиров, главный экономист финансовой компании “БКС”:
- Еще одним фактором, отличающим нынешний спад от предыдущего, следует считать значительно сократившуюся долговую нагрузку многих российских компаний. К кризису 2008-2009 годов, после которого, собственно, российская экономика по-настоящему так и не восстановилась, они накопили немало внешних долгов (ведь эти займы были тогда такими дешевыми!), в основном – краткосрочных. И когда грянул кризис, правительству пришлось оказывать масштабную финансовую помощь этим компаниям, чтобы помочь им избежать дефолтов. С другой стороны, и самим компаниям пришлось резко сокращать собственные инвестиционные программы, чтобы направить имеющиеся средства на обслуживание долгов.
Однако с тех пор значительная часть корпоративного долга была реструктурирована, и потому столь же огромных, как тогда, выплат в ближайшие кварталы не предвидится. Соответственно, даже ограничения финансирования на внешних рынках, возникшие в результате санкций, не привели к столь же резкому сокращению внутренних инвестиций компаний, как это было шесть лет назад.
Это вовсе еще не значит, что, если, условно, завтра инфляция снизится до 4%, то уже послезавтра мы увидим экономический рост. В макроэкономике все происходит с определенным временным лагом.
Вспомним, после кризиса 1998 года одним из наиболее значимых факторов восстановления роста экономики России стала девальвация рубля. Заметным оказалось ее влияние и после кризиса 2008 года, хотя куда более умеренным. На этот раз подобного влияния девальвации экономика на себе, по сути, так и не ощутила, хотя за период с января прошлого года курс рубля к доллару снизился почти вдвое.
Как это объяснить? Только ли наличием в прежние годы немалых свободных мощностей в экономике, которые и можно было задействовать в короткие сроки? И которых теперь фактически не осталось. А если они и будут появляться в результате нынешнего спада производства, то их объемы будут явно несопоставимы с теми, которые были после 1998 года или 2008-го…
Алексей Девятов, главный экономист инвестиционной компании “Уралсиб Кэпитал”:
- Действительно, после 1998 года фактор наличия свободных мощностей оказал весьма значительное влияние. Сейчас их гораздо меньше. Кроме того, в России стало больше производств, которые в весьма значительной степени зависят от поставок импортных комплектующих. Это и автозаводы, и производства бытовой техники… И для них девальвация – шок со знаком минус. Думаю, что этот фактор тоже сейчас оказывает заметное влияние.
Валерий Миронов:
- После девальвации 1998 года, как и 2009-го, экономика довольно быстро отреагировала, прежде всего, ростом экспорта. Сейчас же, судя по данным за первый квартал года, роста физических объемов экспорта практически нет. По каким-то позициям он ускорился, по каким-то нет. Но в целом - примерно та же ситуация, что и до недавней девальвации.
И, собственно, ее влияния на экспорт пока нет. Возможно, оно проявится чуть позже, хотя, учитывая предыдущие кризисы, его можно было бы видеть уже сейчас. Наверное, это связано с тем, что отсутствуют свободные производственные мощности. Но ведь и инвестиции перед этой девальвацией были очень слабыми. Тогда как перед девальвацией 2008-2009 годов, наоборот, они росли очень высокими темпами.
Выходит, теперь нужно ждать, пока эти мощности появятся, пока предприятия их создадут, используя тот рост прибыли, который сейчас наблюдается в экономике за счет торможения или даже снижения зарплат и экономии издержек.
В России стало гоаздо больше производств, которые в весьма значительной степени зависят от поставок импортных комплектующих. Это и автозаводы, и производства бытовой техники… Для них девальвация – шок со знаком минус.
В канун нынешнего экономического форума в Санкт-Петербурге председатель Центрального банка России Эльвира Набиуллина в интервью американскому деловому телеканалу CNBC, в частности, заявила: Банк России намерен “приучить участников рынка к тому, что процентная политика Центробанка гораздо важнее динамики курса рубля”. Речь идет о политике процентных ставок банка, которые определяют большинство других ставок в экономике, регулируя тем самым саму стоимость в ней заемных денег.
Собственно, на этом строится политика центрального банка любой индустриально развитой страны, компании которой финансируют свой бизнес прежде всего за счет национальных, внутренних источников – банков или финансовых рынков. Но сколь реальна в нынешних условиях такая перемена в России, учитывая, как тесно привязана здесь динамика обменного курса национальной валюты к такому внешнему фактору, как цены на нефть – главный экспортный товар страны? Не говоря уже о факторах геополитических, как ныне…
Владимир Тихомиров:
- У нас традиционно ситуация была несколько иной. Многие компании, особенно в течение последних 10-15 лет, рассматривали внешний рынок как основной для привлечения финансирования своих программ развития. Прежде всего из-за того, что на зарубежных рынках можно было занимать под существенно более низкие проценты, чем внутри страны, где процентные ставки ориентировались прежде всего на инфляцию.
В условиях же существенного замедления инфляции стоимость внутренних кредитов снижается, и они становятся более доступными для широкого круга компаний. И тогда, соответственно, процентная политика ЦБ будет играть большую роль.
Но и курс рубля, и приток денег на внутренний рынок существенно зависят от мировых цен на сырье. Чем они выше, тем больше денег приходит в российскую экономику. Соответственно – и больше возможностей для расширения кредитования компаний.
Алексей Девятов:
- Если Центральный банк будет последователен в своей политике, то со временем соответствующая перестройка в сознании, безусловно, произойдет. Действительно, исторически большинство людей в России привыкли к тому, что курс рубля - это важнейший индикатор, который влияет на все, что происходит в экономике.
ЦБ уже немало сделал для того, чтобы изменить это отношение. Достаточно оценить объем задолженности коммерческих банков перед ним. Ее обслуживание для коммерческих банков очень тесно привязано к стоимости фондирования. Соответственно, изменение ставок влияет на процентную политику сейчас самым непосредственным образом. Это видят все больше и больше людей. Такая перестройка сознания произойдет, но это может занять несколько лет.
Выходит, теперь нужно ждать, пока эти мощности появятся, пока предприятия их создадут, используя тот рост прибыли, который сейчас наблюдается в экономике за счет торможения или даже снижения зарплат и экономии издержек.
Мы начали разговор с последней макростатистики – за май, представленной Росстатом на этой неделе. Из нее следует, что обе главных составляющих общего объема экономики – частное потребление, а также инвестиции компаний в собственное развитие – продолжают сокращаться к прошлогодним уровням, причем весьма высокими темпами. А если эти темпы где-то и оказываются чуть ниже, чем было в апреле, то еще не факт, что спад не возобновится вновь. Из важнейших макроэкономических показателей заметное улучшение демонстрирует разве что недельный рост цен, который замедлился почти до нуля. При этом годовые темпы инфляции остаются очень высокими – 15,8%.
Но допустим, что к середине будущего года они замедлятся, скажем, до 7%, как прогнозирует на сегодня Центральный банк. Этот фактор, сам по себе, может ли оказать решающее влияние на динамику как потребительского спроса, так и внутренних инвестиций? То есть развернуть их в сторону возобновления роста, пусть и куда более умеренного, чем после двух предыдущих кризисов в России?
Владимир Тихомиров:
- Конечно, снижение инфляции будет очень важным стимулом повышения экономической активности, увеличения инвестиций, расширения кредитования и потребления. А новые кредиты потребителям позволят, скажем, реанимировать строительную индустрию или автомобильную.
Кроме того, это окажет большую поддержку тем компаниям, которые не имеют выхода на внешние финансовые рынки даже в нормальных условиях, то есть и без всяких санкций или геополитических рисков. Это прежде всего компании среднего и малого бизнеса. Для них стоимость кредитов играет ключевую роль. А она, в свою очередь, напрямую связана как с текущим уровнем инфляции, так и с инфляционными ожиданиями.
Однако это вовсе еще не значит, что, если, условно, завтра инфляция снизится до 4%, то уже послезавтра мы увидим экономический рост. В макроэкономике все происходит с определенным временным лагом. Но это значит, что в течение ближайшего полугода-года после резкого замедления годовой инфляции, мы явно увидим постепенный разворот динамики инвестиций и потребления, а значит и экономики в целом.
Алексей Девятов:
- Здесь причинность прослеживается в обоих направлениях. Высокие темпы инфляции снижают покупательную способность населения. Это отражается на потребительском спросе, а значит на экономике в целом. Слабость экономики становится фактором, который не позволяет продавцам слишком сильно повышать цены. А это, в свою очередь, сдерживает темпы инфляции.
Однако, думаю, что снижения инфляции самого по себе все-таки будет недостаточно. Все, чего можно этим добиться, так это замедления спада реальных доходов населения, так как реальные доходы - это номинальные доходы минус инфляция.
Но чтобы запустить экономический рост, должна улучшиться ситуация в реальном секторе. А для этого необходимо не только снижение нынешних геополитических рисков, но и какие-то реформы. Эти факторы будут очень важны.
Валерий Миронов:
- Замедление инфляции снижает реальные кредитные ставки. Ведь что такое ставка по кредиту в реальном выражении? Это есть номинальная ставка минус ожидаемая инфляция. Однако нужно время, чтобы инфляция снизилась так, что это окажет реальное влияние на спрос, инвестиции и экономический рост. Кредитование будет нормально расширяться только тогда, когда кредиты резко подешевеют в реальном выражении. Но ждать от снижения инфляции быстрой отдачи нельзя. Это произойдет примерно через год-полтора. А пока нужно оценивать другие факторы, которые могут стимулировать экономический рост.
