Марьяна Торочешникова: В первых числах мая заключенные лечебно-исправительного учреждения Нижегородской области подняли бунт. Сообщалось, что в беспорядках, которые начались вечером 6 мая, приняли участие более ста осужденных, которые пытались поджечь два строения, чтобы таким образом добиться послабления режима. В конце апреля из Копейска, Челябинской области, пришли сообщения о том, что несколько заключенных в колонии №1 в знак протеста против пыток и вымогательства со стороны администрации вскрыли себе вены. Кому выгодны тюремные бунты? На этот вопрос попытаемся ответить с гостями в студии Радио Свобода.

С нами - жена заключенного из лечебно-исправительного учреждения №3 Нижегородской области Наталья Талатина, адвокат Андрей Климов, руководитель проекта «Гулагу.нет» Владимир Осечкин и координатор "горячей линии" проекта «Гулагу.нет» Игорь Голендухин.

По данным Следственного комитета, в ЛИУ-3 в результате противоправных действий более 20 осужденных получили телесные повреждения различной степени тяжести, 14 из них были направлены в лечебно-профилактическое учреждение для оказания квалифицированной медицинской помощи. 7 мая один из осужденных, 44-летний мужчина, скончался от полученных телесных повреждений. Это официальные данные, которые выложены на сайте Следственного комитета по Нижегородской области. Насколько я понимаю, вы, Наталья, вечером, когда это происходило в колонии, находились неподалеку или получали сведения изнутри. Что вам известно?

Наталья Талатина: Мне позвонила жена осужденного Дениса Кораблева и сказала, что там творится ужасное. Просили пригласить телевидение, вызвать правоохранительные органы, чтобы все это остановить. В тот день из Твери привезли заключенных. Когда они прибыли в ЛИУ-3, их начали избивать осужденные-СДиПовцы (секции дисциплины и порядка), которые состоят в отношениях с администрацией.

​Марьяна Торочешникова: То есть администрация выбирает себе актив из числа осужденных, чтобы те каким-то образом наводили порядок?

Наталья Талатина: Да. Мне сообщили, что начали с одного мальчика, который прибыл из Твери, ему сломали челюсть, разбили голову, начали резать руку ножом. Потом избили еще несколько человек. Это все другие заключенные, их фамилии: Голубев, Сидоров, Пахомов, Шлыжкин... Их там человек 20 – тех, кто во главе с администрацией непосредственно занимаются избиением других осужденных. Когда началось избиение, осужденные уже стали защищаться, чтобы с ними не случилось то же самое.

Марьяна Торочешникова: А где все это время находились надзиратели, администрация? Неужели они не видели, что началась драка?

Наталья Талатина: Мне кажется, это все и происходит под руководством администрации. Они вообще никак не вмешивались.

Марьяна Торочешникова: Владимир, а как вам стало известно о происходящем?

​Владимир Осечкин: С первых часов акции гражданского протеста заключенных против пыток и репрессий на "горячую линию" «Гулагу.нет» поступала масса обращений от родственников заключенных, которые находились у стен колонии, и от нескольких заключенных, которые находились непосредственно в ЛИУ-3. Первое время ФСИН выдавал в качестве официальной версии некий бытовой конфликт между двумя разными группами заключенных. Эта версия не выдерживает никакой критики, и факты, которые мы установили, полностью ее опровергают.

Все началось с того, что из тверского ГУФСИН прибыл этап - шесть заключенных, в том числе Александр Моталкин, которого потом жестоко избили в карантине активисты. Этап прибыл в районе 16 часов, сначала приехавших досмотрели сотрудники администрации вместе с заключенными. Хочу обратить внимание проверяющих из ФСИН: пусть они просмотрят камеры видеонаблюдения, которые четко зафиксировали, что обыск проводят и сотрудники, и заключенные. По закону заключенные не могут обыскивать других заключенных. Вновь прибывшим изначально становится понятно, что местные заключенные-активисты на привилегированном положении - сотрудничают с администрацией, и администрация фактически позволяет им выполнять обязанности сотрудников. После того, как официальная часть обыска была закончена, члены этой зондеркоманды, как мы теперь их называем, активисты, забрали вновь прибывших с собой на улицу и по одному начали приглашать их в комнату, где у них получался численный перевес (их было шесть или семь человек, среди них - Кудрявцев, Пахомов, Сидоров, Голубев). Там они повторно учинили обыск, начали фактически обворовать вновь прибывших, отбирая у них личные вещи. Первым начал протестовать против этого Александр Моталкин.

Я разговаривал с Александром через несколько часов и доподлинно знаю, что там происходило. Александр потребовал, чтобы привели сотрудников администрации, и если его личные вещи официально изымаются администрацией учреждения, то это необходимо зафиксировать, составить акт, а копию отдать ему, чтобы он потом мог забрать со склада свои вещи. Несколько заключенных-активистов подскочили к нему, нанесли несколько ударов по корпусу, в том числе в печень, он упал. После этого его отволокли в туалет и заставляли мыть чужие грязные унитазы, что очевидно является унижением. Он отказался, его оттащили обратно в эту комнату, где принялись уже жестоко избивать, наносили удары ногами и руками по лицу, по голове.

​Марьяна Торочешникова: Это история одного человека, а как случилось, что стало около сотни бунтовщиков, и речь идет о возбуждении дела по факту беспорядков?

Владимир Осечкин: Мы провели общественное журналистское расследование, и нам удалось установить, что на протяжении последнего периода в ЛИУ-3 существовала подобная порочная система, когда активисты всех вновь прибывших жестоко избивали, и в самой колонии в отрядах находились десятки и сотни заключенных, которые точно так же прошли через эти пытки и насилие. Видимо, это стало последней каплей, когда они услышали истошные крики Моталкина, которого били головой о стену, разбили ему голову, сломали челюсть, начали его резать, и он уже стал кричать, что его режут, а другие заключенные это услышали. Заключенные, находившиеся в карантине, начали выбивать стекла и кричать основной массе заключенных, что происходит насилие.

Люди поняли, что дальше терпеть нельзя, и помощи ждать уже не от кого, ведь ранее родственники обращались в местную Общественную наблюдательную комиссию (ОНК), в нижегородский Комитет против пыток, члены которого, как и члены ОНК, приезжали в ЛИУ-3, но не находили беспорядков. Я так понимаю, родственники сообщали, что в ЛИУ-3 действует СДиП, секция дисциплины и порядка, сообщали, что эти СДиПовцы живут фактически в отдельном помещении. Заключенные не жгли никакие бараки, они спалили деревянную будку, незаконно построенную на территории колонии, где проживали как раз эти СДиПовцы.

Марьяна Торочешникова: Андрей, вы являетесь защитником людей, отбывающих наказание в этом ЛИУ. Кто-то из них вам раньше жаловался? Вы как-то пытались решить эти проблемы с администрацией?

​Андрей Климов: До апреля этого года претензий со стороны осужденных не было. Я приехал первый раз, когда начали расформировывать ЛИУ-10, туберкулезное исправительное учреждение в Нижегородской области, и несколько осужденных отправили в ЛИУ-3. 3 апреля я приехал с их родственниками, чтобы убедиться, что с ними все в порядке, что у них нет следов насилия, побоев. Спустя два часа ожидания, когда я обратился с письменным заявлением к начальнику ЛИУ Игорю Гуцеву, мне было отказано в посещении моих подзащитных без объяснения причин. Это было впервые в моей практике. Просто нонсенс… Через несколько дней, 9 апреля, я приехал с родственниками осужденных в ЛИУ-3 и повторно обратился к начальнику. Гуцев на моем письменном заявлении написал отказ в связи с тем, что указанные осужденные находятся в ШИЗО, и свидание не положено, а от двух осужденных якобы имеются письменные заявления о том, что они не нуждаются в услугах адвоката. Я полагаю, что указанные заявления подписывали либо сами осужденные под давлением активистов колонии, либо от их имени это написали другие.

Марьяна Торочешникова: В конечном итоге, вы увидели своих подзащитных?

Андрей Климов: Нет. Я обратился с письменной жалобой на действия администрации ЛИУ-3 к нижегородскому прокурору Чернову, а также к начальнику УФСИН. И до сих пор тишина.

Марьяна Торочешникова: А о судьбе ваших подзащитных вам что-либо известно?

Андрей Климов: Нет. Меня пригласили родственники и других осужденных. 5 мая текущего года мы вместе с женой Дмитрия Салова Натальей Талатиной приехали в колонию, и я обратился, как положено, с ордером коллегии адвокатов "Право", с письменным заявлением, с просьбой предоставить мне свидание наедине. Мне было предоставлено свидание с тремя осужденными. Я убедился, что с Саловым, Мустафаевым и Устенко все в порядке.

Они мне рассказали о том, что творится на территории ЛИУ-3, об активистах, которые изымают вещи у вновь прибывших, о плохих условиях содержания. Сегодня, также вместе с Натальей, я письменно обратился к Владимиру Вольфовичу Жириновскому, чтобы он проверил данные, сделал депутатский запрос во ФСИН об ужасных условиях содержания осужденных в ПКТ и в ШИЗО. В камерах очень сыро.

​Марьяна Торочешникова: При этом нужно пояснить, что лечебно-исправительное учреждение - это специальное учреждение, где отбывают наказание люди, которые больны туберкулезом, ВИЧ-инфицированы, которым необходима медицинская помощь и специальная терапия, и там условия содержания должны несколько отличаться от условий содержания в обычных колониях.

Андрей Климов: Также со слов Дмитрия Салова и Изабутдина Мустафаева мне известно о том, что они до сих пор не прошли медосвидетельствование, медобследование. Они там находятся с 16 апреля 2015 года. За 19 дней их ни разу не осматривали врачи.

Марьяна Торочешникова: После того, как вы поговорили со своими подзащитными, вы пытались обратить на это внимание руководства, администрации колонии? Вдруг они об этом не знают, добросовестно заблуждаются...

Андрей Климов: Я направил адвокатский запрос под роспись в ЛИУ-3, просил провести медицинское обследование осужденных - Салова и Мустафаева. До сих пор контакта с руководством колонии не было.

Марьяна Торочешникова: Игорь, вы координируете работу "горячей линии" сети «Гулагу.нет», вы первым сталкиваетесь с обращениями заключенных. Для вас стали сюрпризом сообщения из этого ЛИУ-3 Нижегородской области или и раньше поступали жалобы на "горячую линию" из этого места? Наверняка же есть болевые точки, так называемые пыточные колонии...

​Игорь Голендухин: Болевые точки есть, но из ЛИУ-3 и вообще из Нижегородской области не поступало обращений. Когда прорвалась эта плотина, только тогда мы узнали, какие используются методы пресечения всех жалоб, как обращаются с жалобщиками, и что жалобы вообще не могут выйти из данного лечебного учреждения - перекрыты все каналы! Единственное, когда изредка туда попадают адвокаты, когда случается, крайне редко, родственникам зайти на свидания, - только таким образом может просачиваться информация.

Марьяна Торочешникова: А как вы отреагировали на эти обращения?

Игорь Голендухин: Они начали поступать во второй половине дня 6 мая. Говорили, что избивают пришедший этап, и уже нет никаких сил терпеть, вот-вот начнется какая-то акция. Мой опыт позволяет сразу понять, где нагнетаются страсти, а где действительно произойдет уже необратимая ситуация. Я сразу подготовил открытое письмо в интернет-приемную директора ФСИН, оно было сразу же направлено на его имя, а после поступления и обработки новой информации было отправлено второе открытое письмо - 6-го поздно вечером.

Марьяна Торочешникова: Наталья, когда вам стало известно, что в колонии происходит что-то страшное, пытались ли вы, например, вызывать туда полицию?

Наталья Талатина: Мне сообщили, что там находится ОМОН. Я была в панике, я думала, там убивают, думала, что моего мужа тоже убивают.

​Владимир Осечкин: Слава богу, что родственникам заключенных кто-то, видимо, подсказал обратиться к нам на "горячую линию" «Гулагу.нет». Как только мы с Игорем узнали, что там происходит, мы сразу просчитали ситуацию: если не сообщить в эти часы руководству в центральном аппарате ФСИН, что мы, правозащитники, держим это на контроле, то время может уйти, будут введены силы спецназа, и тех людей, которые осуществляют там мирный протест, просто физически подавят, может произойти жестокая расправа с протестантами.

Марьяна Торочешникова: Но поджог строения не очень похож на мирный протест...

Владимир Осечкин: К сожалению, в некоторых СМИ появлялась информация о том, что якобы были захвачены заложники - сотрудники. Но мы, как только узнали об этом, тут же сообщили первому заместителю директора ФСИН России по телефону, Игорь тут же отправил целый веер обращений в интернет-приемную Управления собственной безопасности. И фактически на территорию учреждения спецназ не вводился, только полиция ограждала периметр. Основная масса заключенных подняла протест против этих СДиПовцев, активистов, против пыток и избиений.

Марьяна Торочешникова: СДИП - это вообще официально запрещенная структура в России.

​Владимир Осечкин: Да, с 2011 года ни один заключенный не может давать какие-либо распоряжения и команды другому заключенному, а уж тем более бить, пытать и насиловать. Это преступление! Основная масса протестующих не захватывала сотрудников. Да, женщины вышли с территории, когда начались эти волнения, но мужчины, офицеры, действующие сотрудники колонии, которые, мягко говоря, тоже не любили этих СДиПовцев, абсолютно отрицательно относились к их куратору в администрации колонии, и они не стали препятствовать заключенным. Не было никаких конфликтов между основной массой заключенных и личным составом колонии, никаких нападений, физического воздействия на сотрудников колонии. Сотрудники находились на территории, контролировали вверенное им учреждение, надо отдать им должное. Нужно просто понимать, что большинство сотрудников находятся под гнетом и контролем оперативников, которые работают в этом учреждении. А теперь уже нам сообщили, что фактически этими СДиПовцами командовал и, грубо говоря, крышевал их заместитель начальника ЛИУ-3 по фамилии Шиловский. Мы, конечно, эту информацию хотим перепроверить, мы уже направили соответствующие заявления и обращения во ФСИН и в Следственный комитет. И если действительно будет установлена взаимосвязь между сотрудником колонии Шиловским и этими СДиПовцами, если подтвердятся данные о сборе денежных средств, если родственники предоставят соответствующие платежные документы, то, конечно, здесь уже Управлению собственной безопасности ФСИН и Следственному комитету необходимо будет возбуждать проверки, и, наверное, даже уголовные дела в отношении всей этой банды.

Марьяна Торочешникова: Я хочу переключиться на то, что происходило в конце апреля в Челябинской области, в городе Копейске, который многим стал известен после акции протеста в колонии №6. 29 апреля вскрыли себе вены сразу несколько десятков заключенных. Они не устраивали активные массовые акции протеста, они решили привлечь внимание администрации таким образом. Коротко о причинах происшедшего рассказал недавний заключенный, освободившийся из этой колонии, Венер Ишмухаметов.

​Венер Ишмухаметов: С приходом нового начальника ГУФСИН по Челябинской области в данных учреждениях начало твориться форменное безобразие и беспредел со стороны сотрудников администрации. Людей необоснованно увозят из лагеря без всех личных вещей, избивают. Во избежание физического насилия осужденные были вынуждены порезать себе вены, находясь в штрафном изоляторе ИК-1. Сотрудники администрации стали говорить, что приходят "жидковские времена", всем известные своими последствиями, говорили, что им разрешили применять физическую силу и спецсредства по отношению к осужденным. Также они препятствуют осужденным в условно-досрочном освобождении. При подаче ходатайства на УДО сразу же у осужденных появляются выговоры, изоляторы, хотя ни в каких документах это не зафиксировано. Составляются фальшивые рапорты, что осужденный отказался от росписи, отказался от прохождения комиссий, не присутствовал на этих комиссиях, и по данным формулировкам суд отказывает в УДО.

Марьяна Торочешникова: Под определением "Жидковские времена" следует понимать историю, которая была связана с этой колонией, когда в 2008 году начальником ГУФСИН был человек по фамилии Жидков. Тогда в 1-ой копейской колонии были убиты сразу четыре человека, сотрудники это скрывали, после чего были возбуждены уголовные дела, и им дали реальные сроки.

​Владимир Осечкин: И сам Жидков был осужден. Там действительно творилось страшное: четверо заключенных тогда погибли в результате пыток и массового избиения, но еще порядка 9 человек подвергались жесточайшим пыткам, их раздевали догола, избивали, заставляли ползать голыми, изображая змея, вставать на четвереньки, гавкать. И когда четверо заключенных были фактически убиты, администрация колонии №1 попыталась это скрыть, разбросала убитых в тюремных двориках, инсценируя попытку побега. И начальник ГУФСИН Челябинской области Жидков был осужден как раз за то, что, приехав в колонию вместе со своим замом по оперативной работе и видя трупы, осознавая тяжесть последствий для себя, вместо того чтобы придать данный факт огласке и вызвать туда прокуратуру, попытался это скрыть. Они дали приказ сотрудникам избивать друг друга, нанося увечья, чтобы потом инсценировать побег.

Марьяна Торочешникова: Предлагаю посмотреть небольшой видеофрагмент - интервью с освободившимся из колонии Андреем Логиновым - его записал наш корреспондент в Челябинске Александр Валиев.

​Андрей Логинов: Я в этой колонии находился как жалобщик. Они меня долгое время прятали от комиссий, чтобы я не рассказал, что там творится в действительности. Осужденные запуганы, боятся что-то говорить, понимая, что к ним могут применять физическую силу, они опасаются за свою жизнь и здоровье. В колонии нет выхода на волю, они не могут куда-то обратиться. Если осужденный идет на свидание, передают через родственников, говорят, что надо, допустим, встретиться с адвокатом. Перед моим освобождением даже адвоката не допустили в колонию. Был избит один осужденный, к нему отправили адвоката, но в зону его не пустили, сказали, что нет начальника колонии, хотя начальник колонии как раз ходил по отрядам, делал свою работу - избивал и все остальное. Сейчас в колонии всем выдали дубинки, каждый сотрудник с дубинкой. Осужденные просто уже не знали, что делать, доходило и до суицида. Сотрудники провоцируют, начинают оскорблять осужденных, ставят их на растяжку, бьют по ногам, пинают, могут ударить кулаком по голове, постоянно оскорбляют, унижают… Когда я только приехал, на второй день начальник Савинов избил меня из-за того, что я не успел с ним поздороваться. Он меня поставил на растяжку и отбил мне уши, отбил почки. Даже сейчас у меня одно ухо не слышит.

Марьяна Торочешникова: Сторонний наблюдатель может сказать, что, конечно, ужас-ужас, но не убивают же...

​Игорь Голендухин: Удар в височную кость: 5 сантиметров вправо - гематома, 5 сантиметров влево - труп. Избиений не должно быть по определению! Далее, давайте посмотрим географию обращений. Из более-менее спокойных регионов, возможно, выходит информации, оттуда поступает на "горячую линию" звонок, как, например, 8 марта, когда в ИК-1 в Семилуках Воронежской области дежурная смена избивала двух осужденных. Но некоторые колонии Челябинской, Нижегородской, Саратовской, Свердловской областей - это, будем говорить откровенно, пыточные колонии, где выход какой-либо информации просто невозможен.

Марьяна Торочешникова: Да, жалобщика прячут, избивают, и никакие сообщения не выходят.

​Игорь Голендухин: Его могут просто убить! И, как показали последние события, убийства продолжают происходить. Но надо отдать должное, сейчас федеральное руководство ФСИН: сам директор ФСИН Геннадий Корниенко, его первый зам и ближайшее окружение, - начали противостоять этому. Введены распоряжения: когда проводятся обысковые мероприятия, они должны сопровождаться видеосъемкой, когда проходит дисциплинарная комиссия, это тоже на видеосъемку. Но вся махина ФСИН, вышедшая, из "жидковских" или других времен, просто-напросто этому противится и, честно сказать, провоцирует на конфликты.

Бунта как такового в ЛИУ-3 просто не было. Что такое бунт? Это противостояние существующим законам, когда выдвигаются какие-то дополнительные требования. При этом берутся заложники, бьют представителей ФСИН, надзирателей, врачей, что-то ломается, поджигается... Что здесь сожгли? Откроем кадастровый паспорт колонии - пусть покажут пальцем, какое здание сгорело. Ничего нет!

Марьяна Торочешникова: Но вы же понимаете, что это лукавство...

Игорь Голендухин: Это лукавство Следственного комитета, который заявляет о том, что одна группа осужденных избила другую группу осужденных за то, что они сотрудничают с администрацией. Да не за то, что они сотрудничают, а за то, что им администрация предоставила возможность пользоваться контрольно-распорядительными функциями, и все это тут же превращается в насилие ради вымогательства денег.

Марьяна Торочешникова: То есть избить, а потом сказать: если хочешь жить спокойно, ходить без синяков, тогда отстегивай.

Игорь Голендухин: Я считаю, что никакого бунта не было, дезорганизации в ЛИУ-3 не существовало. Оперативная смена, ДПНК находились в колонии. ДПНК посылает спецсообщения, и пусть Следственный комитет посмотрит, какие спецсообщения поступали. Нет ни одного заложника, ни одного избитого сотрудника, никто никому не препятствовал выполнять свои обязанности. Дезорганизация - это когда происходит воспрепятствование выполнению функций исправительного учреждения, а там все функционировало нормально.

Марьяна Торочешникова: Андрей, а у вас есть свидетельства того, что родственники заключенных платили какие-то деньги в колонии?

Андрей Климов: Такой информации нет.

Наталья Талатина: Люди просят посылки, но не на себя, а на других лиц, подставных. Эти посылки отправляются, и они тоже стоят дорого. Есть чеки, все это отправлялось через почту.

Андрей Климов: Да, есть конкретные имена и фамилии.

Марьяна Торочешникова: А вам объясняли, для чего нужно отправить этим людям посылки?

Наталья Талатина: Человека запугали. Арман Ханагян уже второй раз находится в ЛИУ-3, и что там с ним творили - это вообще! Там на нем буквально прыгала администрация, насколько мне известно. Ему сломали грудную клетку. Человек в тяжелом состоянии. И его вывезли из ЛИУ-3 в ЛИУ-10, сразу в барак усиленного режима, и никакой помощи не оказали даже там. (плачет) 3 февраля их всех вывезли в ШИЗО на Гагарина, 26, он там находился в тяжелом состоянии, туда вызвали врачей, и врач ему сказал, что ему жить осталось три месяца. Его сразу же отвезли опять в ЛИУ-3, принесли туда на носилках. И вот ему дали телефон, чтобы он позвонил своему брату и сказал, чтобы ему собрали посылку. Он сказал: "Мне ничего не надо, мне уже ничего не поможет. Но все равно соберите мне посылку и отправьте на имя такого-то человека", - чтобы уже больше не издевались.

Марьяна Торочешникова: А что с ним сейчас?

Андрей Климов: 7 мая я пытался встретиться с ним и с Моталкиным, которого избили, но начальник исправительного учреждения мне отказал в связи с проведением следственных мероприятий и отсутствием свободных кабинетов.

​Владимир Осечкин: Это отдельная тема. Буквально сегодня к нам на "горячую линию" обратились родственники заключенных, дозвонился даже один заключенный из ЛИУ-3, и они нам сообщили ужасное. В эти полтора дня следователи нижегородского отделения Следственного комитета вызывают заключенных на вахту и фактически проводят с ними следственные действия без предоставления адвоката, подозревают их в дезорганизации по тому уголовному делу, которое уже возбуждено. Заставляют их раздеваться, забирают у них верхнюю одежду, штаны и куртки, с тем чтобы провести экспертизу на предмет наличия там следов крови, на предмет причастности данного заключенного к избиениям. То есть с подозреваемыми фактически проводятся следственные действия, а адвокатов туда не пропускают. И это чудовищно!

Марьяна Торочешникова: Вернемся опять в Копейск. Я связалась с членом ОНК Челябинской области Оксаной Труфановой и попросила ее рассказать о ситуации в колониях региона.

- Оксана, что вам известно о произошедшем в конце апреля в Копейской колонии №1?

​Оксана Труфанова: Это продолжение ГУФСИНовской истории 2008 года. Начальник учреждения - по-прежнему Титов. Вы помните историю, когда четверых заключенных в этой колонии забили насмерть сотрудники, и эти сотрудники сейчас отбывают наказание в Мордовии. Так вот, эта история ничему не научила наших челябинских ГУФСИНовцев, наверное, как и всех остальных российских ГУФСИНовцев: пытки и избиения, давление и физическое насилие как были, так все это и осталось. После акций протеста 2012 года ситуация в 6-ой колонии немного улучшилась, но в целом провокации со стороны сотрудников продолжаются. В декабре 2014 года случился бунт в СИЗО-1 Челябинска, и сейчас сотрудники ГУФСИН заявляют, что в колонии №1 тоже чуть не случился бунт. На самом деле это тоже была провокация: сотрудники хотят вернуть старые порядки, хотят пытать, вымогать, избивать и ломать людей, которые уже и так в сломанной жизненной ситуации оказались за решеткой.

- 30 апреля, в тот же день, когда пришла информация о том, что несколько заключенных пытались покончить жизнь самоубийством в знак протеста против происходящего в колонии №1, вы на своей странице ВКонтакте написали, что члены ОНК пока не поедут в колонию, потому что, возможно, это провокация. Действительно ли члены челябинской ОНК испытывают давление со стороны каких-то внешних сил, которые пытаются вынудить вас прекратить свою деятельность?

Оксана Труфанова: Конечно. Это была уже вторая попытка членовредительства в этой 1-ой колонии Копейска. До этого я уже фиксировала там порезы на руках заключенных и приняла порядка 20 жалоб от заключенных штрафного изолятора. А вот эта вторая попытка раскрутить ситуацию, избиение двух заключенных (Аминова и Никитина) сотрудниками колонии - мы посчитали, что это специальная выходка ГУФСИН и провокация. Дело в том, что на местном 31-м канале местным же членом ОНК, который у нас работает непонятно на кого, не защищает права заключенных, а, видимо, защищает права сотрудников, был снят сюжет о том, что подавляли бунт, и в этом сюжете показали меня, что я якобы поощряю эти членовредительства и бунты.

На самом деле мы ничего не поощряем, мы понимаем, что под нас эта ситуация раскручивается с 2012 года, с той самой копейской шестерки, потому что в уголовном деле, в обвинительном заключении у ребят, которые сейчас считаются организаторами массовых беспорядков в 6-ой колонии, есть упоминание обо мне - что сотрудники дают показания на меня, что я раскачивала режим, - а также показание на Николая Щура, на Дину Латыпову, на Валерию Приходкину (это челябинские правозащитники). Сотрудники и СДиПовцы давали на нас показания. Почему не случилось тогда обвинить нас в организации? Хотя сейчас это дело тоже расследуется, и есть "неустановленные лица" как организаторы, то есть вполне возможно, что они к этому и склоняют ситуацию. И то же самое было в СИЗО-1 в декабре 2014 года, когда в бунте тоже пытались обвинить правозащитников. И сейчас в 1-ой колонии жуткие провокации, там какие-то привезенные псевдоправозащитники, которые якобы приехали защищать заключенных, а на самом деле устраивают провокации.

А то, что сейчас происходит, действительно больше напоминает желание что-то сделать с нами, то есть заткнуть нам рот, подкинуть какие-то запрещенные предметы или обвинить нас в организации бунтов. ГУФСИН спит и видит, чтобы нас всех нейтрализовать, чтобы вернуть старые порядки, - я не знаю, зачем. Есть закон, есть абсолютно четкая политика, направленная все-таки на гуманизацию системы, а тут такое противостояние сотрудников, как будто они воюют против общества, против российских законов. До чего доходит - когда месяц назад правозащитники проводили семинар для сотрудников ГУФСИН по правам человека, оперативники и сотрудники безопасности ГУФСИНа по Челябинской области говорят: понимаете, это президенту воры в уши надули, и он принял закон об общественном контроле, поэтому нам никакие правозащитники не нужны, давайте все отменим. Приехали из Москвы учить их правам человека, а они говорят такие вещи. О чем говорить, все и так понятно...

Марьяна Торочешникова: Владимир, если возвращаться к ситуации в Нижегородской области, как там вели себя члены ОНК? Могли они повлиять на ситуацию, сложившуюся в ЛИУ?

Владимир Осечкин: Я бы хотел, чтобы сначала Наталья это прокомментировала.

​Наталья Талатина: Я обращалась в ОНК, в Комитет против пыток, они выезжали, видели, какая там ситуация. И они говорят: да, мы видим, что там происходит, что люди запуганы, что они боятся даже писать, говорить что-либо... Устно они говорят, но в письменном виде люди боятся обращаться, отказываются. Они просят защиты, чтобы их вывезли, и только после этого они готовы будут говорить. Но в ОНК, в Комитете против пыток говорят, что у них нет таких полномочий, чтобы увозить оттуда людей. И вообще никаких действий не происходит! Я обращалась к Дмитрию Утукину (Комитет против пыток), он мне сказал: "Там все хорошо". ОНК - "Там все хорошо". Они говорят: это самая лучшая зона, вы что говорите?

​Владимир Осечкин: Ситуация чудовищная. С одной стороны, в правозащитном сообществе у нижегородской ОНК и у Комитета против пыток есть определенная репутация серьезных борцов с пытками, причем на федеральном уровне. Руководитель Комитета против пыток, член ОНК Игорь Каляпин даже входит в Президентский совет по правам человека. И вот мы с Игорем Голендухиным очень долго думали, анализировали, прежде чем направить обращение в Президентский совет по правам человека, и были вынуждены подать в достаточно резкой форме обращение с просьбой членам Президентского совета по правам человека провести выездную проверку, исключив из нее Игоря Каляпина, потому что на данный момент существует определенный конфликт интересов. Мы пришли к выводу, что в руководство нижегородской ОНК прошли два бывших милиционера, один из них - Александр Листков, который является председателем ОНК, другой - Олег Хабибрахманов, он является и заместителем Каляпина в Комитете против пыток и заместителем председателя ОНК. К сожалению, на данный момент я четко понимаю, что есть, видимо, определенная взаимосвязь между местной ОНК и местными силовиками, и, к сожалению, без вмешательства Президентского совета по правам человека, без объективной и тщательной проверки со стороны ФСИН России ситуация там будет ухудшаться.

Марьяна Торочешникова: Есть ли проблема доступа независимых членов ОНК в колонии? И могут ли они каким-то образом повлиять на администрацию?

​Владимир Осечкин: Когда формируется ОНК, те люди, которые не входят в некую элиту, объединяющую силовиков и самых известных местных правозащитников, то есть независимые правозащитники и журналисты с трудом, к сожалению, попадают во многие ОНК. А раз так, то появляются определенные коррупционные договоренности между местными ОНК и местными силовиками, и это приводит к тому, что произошло в ЛИУ №3.

Важно понять, что сегодня в некоторых регионах сотрудники колоний и региональных управлений ФСИН лишаются своих покровителей в центральном аппарате ФСИН (а там происходит ротация, и новое руководство ФСИН заменяет старых генералов на новых, которые не связаны с местными элитами). И вот местные силовики, оставшись без покровительства в Москве, начинают вытворять то, что происходит в ЛИУ-3, чтобы массовые акции протеста привели к смене руководства ФСИН, чтобы вернулась старая гвардия, которая поможет им устроить эти «копейски» по всей стране.