Марьяна Торочешникова: 6 мая исполняется три года событиям, которые превратили согласованную с московскими властями акцию "Марш миллионов" в "Болотное дело" - дело против пришедших на мирный митинг людей, которых назвали участниками массовых беспорядков.

В студии Радио Свобода - член федерального политсовета движения "Солидарность" Сергей Давидис, один из организаторов того "Марша миллионов", и участники "Болотного дела": осужденный и уже отбывший наказание 2 года и 3 месяца Ярослав Белоусов и амнистированный в 2013 году Николай Кавказский.

Итак, 6 мая 2012 года, накануне инаугурации Путина, десятки тысяч людей, многие с детьми, вышли в Москве на мирную, согласованную с властями акцию протеста против фальсификаций на выборах и коррупции. Внезапно ОМОН преградил демонстрантам путь к месту согласованного митинга на Болотной площади, спровоцировав таким образом давку. Затем полиция объявила, что митинг отменен, и начала грубый разгон демонстрантов с применением дубинок, спецсредств, ударов руками и ногами.

Кто из вас где находился в тот момент, что вы видели?

​Ярослав Белоусов: Когда начало колонны демонстрантов подошло к Каменному мосту, я находился ближе к хвосту шествия. Пройти в начало я не смог, потому что люди стояли плотно, и я завернул в сторону набережной. Дошел до Лужкова моста, он был перекрыт, я прошел еще дальше, находился напротив сцены через реку и видел, что мероприятие не начинается. Я постоял, подождал и пошел обратно. Дошел до Малого Каменного моста, перешел его и увидел, что в том месте, где мост переходит в Болотную площадь, происходит что-то хаотическое: там бегают за людьми, размахивают дубинками, люди паникуют… Это произвело очень тягостное впечатление.

Марьяна Торочешникова: А вас задержали в тот день на Болотной площади? Там же буквально выхватывали людей и запихивали в автозаки.

Ярослав Белоусов: Порядка 600 человек были в тот день задержаны, я один из них. Когда нас привезли в отделение полиции, нам объяснили, что мы нарушали правила общественного движения, не давали полицейским выполнять их функции. Но мы не придавали этому большого значения, потому что это был административный арест, и за него обычно полагался штраф. Нас подержали в полицейском отделении до следующего утра и отпустили.

​Николай Кавказский: Наша колонна - левые, ЛГБТ, сторонницы "Пусси Райот", феминистки - шла в конце шествия. Потом мы остановились на мосту - движения не было. Где-то через час или полтора я пошел узнавать, что происходит впереди. Когда я пришел, там уже происходили столкновения, полиция очень жестко избивала демонстрантов. Полиция не имела права разгонять мирную, согласованную с властями демонстрацию. Потом уже стало понятно, что они образовали такое узкое горлышко, через которое вообще невозможно пройти, и это была провокация полиции против демонстрантов. Я наблюдал, как люди буквально лежали на земле, а с десяток полицейских их пинали ногами. Я действовал как правозащитник - подходил и требовал прекратить незаконные действия. Это продолжалось достаточно долго, пока часть людей не задержали, а часть сами не разошлись. Даже когда люди уже уходили с Болотной, когда полицейские все зачистили, людей продолжали избивать. Например, меня на мосту ударил полицейский, когда я уже уходил с митинга.

Сергей Давидис: Я как раз шел в конце и, как и все, столкнулся с тем, что движение колонн остановилось по непонятным причинам. Я тоже пошел вперед, на мост, разбираться, узнал, что, вопреки договоренностям, закрыт проход через сквер и существенно ограничен проход по проезжей части. Пришло примерно 70 тысяч человек, мы предупреждали правительство Москвы, что будет больше народу, чем предполагалось первоначально, но они никаких мер не приняли. Понятно, что это количество физически не могло пройти в установленные сроки, и то время, которое нам было выделено, все ушло просто на проход людей.

Мероприятие физически не могло пройти при тех условиях, которые были созданы полицией. Мероприятие не состоялось бы, если представить себе, что все послушно пошли бы через этот узкий проход без сидячей забастовки. И сидячая забастовка на согласованной территории в согласованное время в любом случае не является нарушением и поводом для полицейской агрессии.

Уже потом, смотря видео, я понял, что как раз в момент так называемого прорыва, на который ссылается полиция как на основание для насилия, я находился рядом. В первую, узкую цепочку у ограждения были выставлены срочники без всякой экипировки, и прорыв произошел совершенно естественно под давлением толпы, то есть тут нет ни умысла, ни вины, и это хорошо видно. Классический пример Артема Савелова - эти люди, будучи вытолкнуты через эту цепочку, которая после них сомкнулась, не бросились ничего громить, они просто оказались там, где плотность людей была меньше. Кто-то из них был задержан, кто-то не был. И вот это было использовано полицией как повод для насилия. Я находился на мосту, видел все, и вовсе не в результате провокаций полицейские начали бросаться на людей, клином врезаться в самом узком месте, где был проход с моста на набережную, - они выхватывали, били людей. То есть на территории, которая была выделена под публичное мероприятие, полиция незаконно прекратила это мероприятие, без всяких оснований применила физическую силу и разогнала людей. 600 человек были задержаны, причем преследование людей продолжалось и по Ордынке, и по Полянке, и до Якиманки, где часть была задержана, до позднего вечера.

Марьяна Торочешникова: Многие из этих 600 задержанных провели всю ночь, а некоторые и две ночи в отделениях полиции, причем там людям не давали воды, не давали возможности позвонить. На следующее утро где-то начались суды. Тогда осудили Бориса Немцова за нарушение порядка участия в массовой акции. Были осуждены Алексей Навальный и Сергей Удальцов, обвиненные в неповиновении законным требованиям сотрудников полиции. И вот утром 7 мая, выходя из суда, Сергей Удальцов таким образом прокомментировал происходящее:

​Сергей Удальцов: Когда мы подошли, появились какие-то оцепления. Зачем они были нужны? Естественно, людей это возмутило - сели на асфальт, и правильно сделали. Потом появились некие люди в масках (кто это был, я не знаю), они стали пытаться прорвать оцепление, кидали дымовые шашки. Это были не наши люди. В итоге началась давка. Был момент, когда я почувствовал, что сейчас могут растоптать. Слава богу, этого не произошло, ведь власти потом обвинили бы в этом нас и посадили бы. Сейчас они говорят про уголовные дела. Но на самом деле, увидев столько людей, они сознательно спровоцировали давку, а потом пошли эти столкновения, и они со сцены объявили, что митинг прекращается. Кто им давал полномочия? Мы - организаторы, я пришел на сцену, думал, что там включен звук, мы сможем сейчас выступать, и я был поражен - ни звука нет, ни мегафонов, невозможно докричаться. Тут же утащили и Навального, и Немцова, и всех. Это преднамеренный срыв законной акции.

Марьяна Торочешникова: Теперь Сергей Удальцов приговорен к 4,5 годам лишения свободы за организацию массовых беспорядков - сегодня это называют "Болотным делом". Я хотела бы понять, как все происходило. Власти тут же, буквально на следующий день заявили, что будут искать виновных, что они возбудили дело по факту массовых беспорядков, но потом на некоторое время все затихло. В Москве продолжались так называемые народные гуляния, людей просто задерживали на улицах за то, что на них были белые ленточки, или за то, что они пытались выкрикнуть что-то вполне пацифистское. А потом вдруг начались первые аресты и обыски. Ярослав, вас задержали в июне?

​Ярослав Белоусов: Да. Явились они довольно неожиданно, примерно в 8 утра, стали стучаться в дверь, говорили, что это уголовный розыск. Не упоминали о том, что я являюсь обвиняемым, сказали: "Мы просто хотим с тобой поговорить, ты дашь показания, и мы тебя отпустим". Я успел проснуться, встать, даже попытался выйти в интернет, позвонить по мобильному телефону, но это не удавалось сделать, потому что, видимо, они глушили всю связь. Но все-таки я успел дозвониться до одного адвоката и сообщить ему, что происходит такое странное задержание. Я к ним вышел, и меня повезли в Следственный комитет, а часть пришедших за мной пошла в квартиру и начала обыск при моих родных. По дороге в Следственный комитет меня всячески словесно обрабатывали: "Какая у тебя вера, какая религия? Ты должен сейчас бояться за свою жизнь, за своих родных, потому что у тебя будет две статьи..." Потом меня привезли, и начался допрос.

Марьяна Торочешникова: Насколько я понимаю, вас обвиняли в том, что вы совместно с другими лицами пытались 6 мая прорвать оцепление на Болотной площади, бросали камни и куски асфальта в сотрудников ОМОНа, а также наносили удары представителям власти. И в качестве доказательств тогда предъявлялась какая-то видеозапись, на которой вы грозили омоновцам кулаком, а еще в уголовном деле фигурировал какой-то неустановленный предмет желтого цвета, которым вы кидались в полицейских. Это все было? Вы действительно угрожали полицейским, бросались в них кусками асфальта, применяли к ним грубую физическую силу?

​Ярослав Белоусов: Это типовое обвинение, оно предъявлялось всем фигурантам «Болотного дела». Но это не имеет под собой никаких реальных оснований. Кулаком я никому не грозил, а вот есть видео, где я нагибаюсь и беру с асфальта небольшой желтый предмет и кидаю его в сторону полицейских. Я сам не знаю, что это было, что-то вроде раздавленного цитрусового фрукта. Я подобрал его и бросил в том направлении, но было видно, что ни в кого не попал. И меня за это решили привлечь по 318-ой статье, то есть "насилие в отношении представителя власти".

​Марьяна Торочешникова: Они, вероятно, перепутали лимон и лимонку... И в результате - 2 года 3 месяца лишения свободы. Николаю повезло больше. Вы попали во вторую волну арестов, вас задержали уже в июле и арестовали, но в следственном изоляторе вы пробыли недолго, вас перевели под домашний арест.

Николай Кавказский: Ну, как недолго... Я все-таки больше года там был.

Марьяна Торочешникова: Я имею в виду - в сравнении с другими участниками. А что предъявили вам? Вы же даже не были задержаны в тот вечер.

​Николай Кавказский: Мне предъявили то, что я не менее одного раза ударил сотрудника полиции (я не понимаю, как может быть менее одного раза). Полицейский в маске, избивавший двух молодых людей, когда я потребовал от него прекратить незаконные действия, просто ударил меня дубинкой. Я от него загородился, а мне предъявили обвинение, что якобы я его ударил.

Марьяна Торочешникова: Насколько мне известно, после событий 6 мая были поданы сотни заявлений в Следственный комитет и в полицию от людей, которые пострадали от незаконных действий сотрудников полиции. И сейчас только одно такое дело продолжается, один человек все пытается добиться, чтобы этих полицейских привлекли к какой-то ответственности. Какова судьба этих заявлений?

Сергей Давидис: Я сам писал такое заявление в качестве организатора акции. Я хорошо знаком с историей Виктора Захарова, которому разбили голову. Есть такая обошедшая весь мир фотография, где он с разбитой головой выходит из этой толпы. Его полицейский ударил по голове дубинкой, у него было сотрясение мозга, он лежал в больнице. Во он долго пытался добиться возбуждения уголовного дела. Но, насколько я осведомлен, абсолютно всем было отказано.

Я этот отказ дважды обжаловал в судах, включая Московский городской, и в конце концов они сказали, что мои лично права таким образом не были нарушены, поэтому отказано правильно. Другим - по другим основаниям. Первым, ко подал такие заявления, отказывали на основании того, что признаков правонарушений со стороны полицейских не обнаружено. А поскольку правоприменители и суд - это фактически один большой карательный орган, который выполняет политическую волю высшего руководства страны, конечно, никакой правды добиться нельзя. Какие-то дела тех, кто был привлечен к уголовной ответственности, находятся в Европейском суде, и я думаю, что там, конечно, этот вопрос найдет разрешение, но это происходит, к сожалению, не быстро. В отечественном правосудии, по крайней мере, пока существует эта политическая система, добиться положительного результата невозможно. И это один из ключевых дефектов этого дела.

Мы можем разбирать каждое конкретное обвинение, и каждое будет абсурдным. Вот лимон, или человек поднял руку, чтобы защититься от удара дубинкой, а ему вменяют удар. Михаила Косенко, который находился в трех метрах от того полицейского, в избиении которого его обвинили, признали виновным, а ведь это происходило при многочисленных свидетелях, в том числе уважаемых правозащитниках. Или Степан Зимин, якобы броском камня сломавший полицейскому палец, который, судя по результатам экспертизы, был сломан в результате скручивания и не мог быть сломан в результате удара камнем… Или Артем Савелов, который якобы, прорвав оцепление, выкрикивал антиправительственные лозунги, хотя он так сильно заикается, что вообще не может произнести двух слов подряд…

Полицейские сперва ничего не помнили, но по мере того, как их допрашивали, их память восстанавливалась. Когда им предъявляли фотографии, они вспоминали именно это лицо, описывали, как оно выглядело, когда изымали одежду после обысков, вспоминали, во что это лицо было одето, а в суде вспоминали все эпизоды целиком. Это все отдельные свидетельства фальсификаций.

Но есть сущностный вопрос этого дела, связанный с тем, что следствие, а потом суд рассматривают эту ситуацию так, как будто бы полицейские мирно гуляли по улице, к ним подбежали люди и давай их пихать локтем, бить зонтиком по каске, кидаться в них лимонами и еще что-то делать. Но ведь это было не так! Люди пришли на согласованное мероприятие, подверглись неспровоцированному насилию - совершенно не экипированные, беззащитные люди подверглись насилию со стороны тяжело вооруженных полицейских.

Эта ситуация может рассматриваться только в комплексе правомерности действий полицейских, правомерности самообороны граждан, но этот вопрос в принципе не изучался ни следствием, ни судом. И даже если кто-то локтем толкнул полицейского, если его бьют по голове дубинкой ни с того, ни с сего, или рядом с ним бьют дубинкой женщину, старика, то самооборона вполне обоснована. Поскольку этот вопрос не изучался, то это дело - фальшивое от начала до конца.

Марьяна Торочешникова: И все адвокаты, которые защищали "Болотных узников", обращали внимание на то, что происшедшее 6 мая 2012 года на Болотной площади в Москве никак нельзя назвать массовыми беспорядками в юридическом смысле этого слова. Послушаем комментарий Дмитрия Аграновского, он в этом процессе защищал, в том числе, и Ярослава Белоусова. Эту видеозапись я сделала сразу после общественных слушаний по "Болотному делу".

​Дмитрий Аграновский: Я считаю, что без некоторых действий правоохранительных органов ничего из произошедшего на Болотной площади не было возможно. Я не говорю, что это была провокация, что был умысел, просто я хочу сказать, что, если бы этот кордон был отодвинут на 100 метров назад, даже если некий абстрактный Удальцов, Иванов, Петров, Сидоров легли бы поперек дороги, все равно ничего бы не произошло. Причем у меня возникают еще большие подозрения, что нам не отвечают на этот элементарный вопрос: кто приказал поставить кордон именно в этом месте, сделать сужение? Поскольку митинг готовился в некоторой спешке, они просто решили повторить схему 4 февраля, хотя народу было больше. И вдруг там оказывается кордон, дорога перегорожена, и получается затор, давка, паника, драка. Вот и все. И не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что, если перегородить колонне проход, то явно может что-то произойти. Никто же не признает, что это совершенно случайные люди, которым даже следствие не могло найти сколько-нибудь серьезных обвинений.

Марьяна Торочешникова: Насколько я понимаю, исходя из сказанного в ходе общественных слушаний, никаких погромов и массовых беспорядков не было в принципе, с точки зрения защиты.

​Дмитрий Аграновский: Почему с точки зрения защиты? Просто читаешь статью 212... Даже не всякие массовые беспорядки попадают под эту статью. Там же прямо написано: "массовые беспорядки, сопровождающиеся погромами, поджогами, вооруженным сопротивлением представителям власти с применением оружия, взрывных устройств и прочего». Под массовыми беспорядками понималось до недавнего времени совершенно определенная вещь, и это можно прекрасно видеть на улицах европейских городов, но это никак не вот это наше столкновение, по мировым меркам достаточно скромное, таких происходят десятки. Просто мне кажется, что стояла задача - определенным образом поступить с оппозицией. Вы же видите, что из этого дела вырос целый куст дел, и оно стало прекрасным инструментом для того, чтобы наконец указать оппозиции то место, которое она сегодня занимает в нашем государстве.

Марьяна Торочешникова: Очень часто можно слышать от многих людей, что, наверное, такой силовой разгон и последовавшее за ним уголовное преследование имели единственную цель - запугать людей, не дать им возможность выходить на улицы и протестовать. Ярослав, когда вы находились в следственном изоляторе, а потом в колонии, как относились к вам ваши сокамерники?

Ярослав Белоусов: О "Болотном деле", конечно, знали далеко не все, но когда мы начинали рассказывать о тех событиях, люди проникались сочувствием, кое-кто даже с симпатией говорил: "Пацаны совсем ни за что сидят. Мы - воры, грабители, разбойники, а вы, ребята, ни за что сидите".

Марьяна Торочешникова: А у вас сохранилось ощущение, что вас осудили ни за что? У прокуроров есть такая несколько циничная поговорка, что, если любого невиновного человека посадить в камеру и оставить там одного на неделю, ничего не объясняя, то он сам поймет, за что именно он там сидит.

​Ярослав Белоусов: Такие люди очень сильно ошибаются. Ясно, что проведенные в застенках два с лишним года были ни за что. За то, что вышел на разрешенную демонстрацию? Смешно как-то получается...

Марьяна Торочешникова: А пока шел судебный процесс, вы надеялись на правосудие? Когда вам стало понятно, что никакого правосудия не будет?

Ярослав Белоусов: Да нет, я не на правосудие надеялся, а на определенные политические сигналы, что в определенный момент власть решит изменить свое мнение насчет "Болотного процесса", исправить ошибки, которые были сделаны ею в 2012 году, когда было возбуждено это уголовное дело, и всех ребят отпустят по домам. Но когда уже дело подходило к приговору, эти надежды стали улетучиваться.

Николай Кавказский: Я был переведен под домашний арест, но Верховный суд сначала признал в своем определении, что я не мог ни скрыться, ни препятствовать следствию, ни совершать новые преступления, как это утверждали суды.

Марьяна Торочешникова: В вашем случае новые преступления - это...

​Николай Кавказский: …ходить по улицам и устраивать где-то массовые беспорядки. Абсолютный абсурд! Верховный суд сказал, что это неправда, и отправил дело в Мосгорсуд. Мосгорсуд частично согласился и 10 месяцев и одну неделю из моего ареста признал незаконными. А первые два месяца - почему-то признал, что я сидел правильно. Я понимал, что это просто показуха: тут мы примем решение, больше похожее на законное, чем в других случаях, вот мы не всех закатываем под каток, а у нас есть исключения.

Очевидно, что власть использует двойные стандарты, и "Болотное дело" – это один из инструментов запугивания. Должно быть возбуждено уголовное дело за то, что сорвали митинг, и есть такая статья в Уголовном кодексе - 286-я: "превышение должностных полномочий". Когда Энтео приходит и срывает митинги, чем-то кидается, уголовное дело против него не возбуждают - он же за власть. А когда ты от них защищаешься, тебе вполне могут впаять если не массовые беспорядки, то хулиганство. То есть у власти для себя, для омоновцев, для своих сторонников одна позиция, а для всех остальных - тюрьма или эмиграция.

Марьяна Торочешникова: Предлагаю посмотреть коротенькое интервью с адвокатом Вадимом Клювгантом, который представлял интересы Николая Кавказского. Он рассказал про процесс по "делу двенадцати" - это первое "Болотное дело".

​Вадим Клювгант: Приходит человек в статусе потерпевшего, а он никакой не потерпевший, он не знает, от кого он потерпел, и точно знает, что ни от кого из этих 12-ти, кто назначен подсудимыми в этом деле. И претензий к ним никаких нет, и про массовые беспорядки он ничего не может сказать значимого с точки зрения того, как это трактует закон. И свидетель, очень высокопоставленный и все понимающий, тоже, как ни старается, ничего не может подтвердить в обвинении, а то, что он называет в качестве признаков массовых беспорядков, таковыми не являются, он это знает и от этого нервничает, путается, на сущностные вопросы либо не отвечает, либо отвечает так, что это подтверждает не обвинение, а позицию защиты.

Марьяна Торочешникова: Ярослав, как вы воспринимали то, что происходило в суде?

Ярослав Белоусов: Больше всего меня интересовало, когда придет мой так называемый потерпевший и что он скажет. На следствии он сильно путался. Когда его первый раз допрашивали, он вообще ничего обо мне не рассказал… А потом уже, к концу мая, на очередном допросе он начал меня вспоминать, полностью обрисовал мою внешность. Он сильно путался во время допроса в суде, его на этом поймали, было подано заявление о том, что нужно поставить под вопрос истинность его показаний, но опровергнуть то, что он сказал, конечно, не удалось. А больше ничего особо интересного в этом процессе не происходило, все шло очень муторно, одинаково. Каждый день приходили эти омоновцы, которые являются "потерпевшими", начинали говорить, что видели то-то, что в них кто-то что-то кинул, они сами ничего не знают...

Марьяна Торочешникова: То есть этот процесс был, как театральная постановка?

Николай Кавказский: Было абсолютно очевидно, что не соблюдается состязательность сторон, что суд носит абсолютно обвинительный уклон, и все нормы права трактуются только в ту сторону, которая выгодна власти и обвинению.

История с моим свидетелем - это тоже какое-то чудо! Во-первых, он меня не узнал. Он пришел, его спросили: "Узнаете?" - "Нет". А потом он начал говорить совершенно другое, перепутал все, что говорил в своих предыдущих показаниях. Он даже вышел за рамки обвинения: мне предъявлялся один удар, а он говорил, что я этого омоновца несколько раз руками избил, несколько раз ногами избил, что я 15 минут бегал в агрессивной толпе... То есть он говорил такой бред, что даже судья с удивлением спросил у него: "А у вас есть мотив оговаривать Кавказского?" Было очевидно, что суд, прокурор, продление ареста - это все просто такой спектакль, а на самом деле уже ясно, что будет.

Сергей Давидис: Я как свидетель давал показания - по часу, наверное, в каждом из процессов я рассказывал, что было нарушено полицией, что я сам видел, и что было связано с подготовительными процедурами. Суд внимательно слушал, заносил все это в протокол, а потом в приговоре просто игнорировал или говорил, что не доверяет, или интерпретировал это совершенно противоположным образом.

Я бы даже не назвал это спектаклем, потому что драматургический эффект мало интересовал то, что называется судом. Суда просто не было. Это была некая формальная процедура утверждения уже принятого решения. Вот надо провести процедуру, позвать людей, чтобы они что-то рассказали, но все, что было сказано в суде, не имело никакого отношения к вынесению решения по делу. То есть суд внимательно выслушал все, что говорилось, но полностью проигнорировал показания свидетелей защиты. Вот полковник Дениченко, которого Вадим Клювгант упоминал как высокопоставленного свидетеля, запутался во лжи, подавали заявление о привлечении его в качестве лжесвидетеля после того, что он говорил на первом суде, - и результата никакого, даже ответа не последовало.

Более того, я писал заявление по поводу преступлений полицейских, первое заявление мы вместе с Еленой Лукьяновой написали еще в мае, вручили лично представителю прокурора Москвы - оно просто было бесследно утеряно. Второе я написал через полгода и на него получил бессмысленный ответ. То есть государство всяческими способами уклонялось от всех аргументов защиты или обвинения полицейских, просто крутило шарманку чисто формального проведения суда.

Никакого смысла у всего, что происходило в рамках этого дела, не было. И это неудивительно, потому что там фигурируют люди, которых просто назначили обвиняемыми. Можно было из 600 задержанных таким же образом привлечь любого, кого угодно, просто наобум, исходя из социологических соображений. Ведь выбрали людей разного возраста, разных профессий, политических убеждений, разного пола, социального статуса, образования и так далее, чтобы подать обществу наиболее полный и объемный сигнал, чтобы все представители общества, которые потенциально способны участвовать в протестной активности, могли бы поставить себя на их место.

Марьяна Торочешникова: Это довольно странный сигнал обществу, ведь слушания по "Болотному делу" особенно широко не освещались. О них рассказывали в основном нелояльные властям издания и западные СМИ, а на центральных каналах о "Болотном деле" практически ничего не говорилось.

Сергей Давидис: Это сигнал не обществу в целом, которое должно быть уверено, что все хорошо, а той части общества, которая ходит по митингам или готова выйти. А они, конечно, следили, знали, и митинги в поддержку узников собирали большое количество участников. Этой аудитории и был адресован сигнал: не выходите.

​Марьяна Торочешникова: Всего по большому "Болотному делу" к уголовной ответственности были привлечены 34 человека, если считать еще бизнесмена из Грузии Георгия Таргамадзе, которому предъявили заочное обвинение, он объявлен в розыск. Российские правоохранительные органы считают его одним из организаторов массовых беспорядков вместе с Сергеем Удальцовым и Леонидом Развозжаевым. Из этих 34 человек осуждены 18, амнистированы 13 - в их числе посчастливилось оказаться Николаю Кавказскому. 12 человек сейчас остаются в заключении. 6 - на свободе, из них двое - потому что они были осуждены условно, это женщины - девушка и пенсионерка. А еще четверо вышли: трое, включая Ярослава Белоусова, - из мест лишения свободы, а Михаил Косенко освободился после принудительного лечения из спецбольницы. В 2015 году появились еще два новых обвиняемых по этому делу - это Наталья Пелевина и Иван Непомнящих, причем Пелевина под подпиской о невыезде, а Непомнящих под домашним арестом. То есть ощущение такое, что не успокоились, машина продолжает работать. Ждать ли новых арестов?

​Сергей Давидис: Я думаю, что все-таки интенсивная фаза этого дела миновала, то есть массовых арестов уже не будет, потому что государство уже осуществило функцию посылки сигнала. Тем не менее, следственная группа работает, следствие продолжается, - видимо, государству представляется необходимым напоминать обществу о том, что все по-прежнему находятся под угрозой. Не случайно многие аресты и обыски происходили накануне больших запланированных акций. Ивана Непомнящих арестовали накануне планировавшегося на 1 марта "Марша весны", который по известным трагическим причинам не состоялся. Обвинение Наталье Пелевиной было предъявлено накануне акции, планировавшейся 19 апреля. Первые обыски прошли накануне марша 12 июня, в частности, задержание Ярослава.

Марьяна Торочешникова: Профилактические аресты и обыски.

Сергей Давидис: Да. Перед большой акцией, чтобы понизить явку, они напоминают, что дело в силе, и человек, который выходит на публичное оппозиционное мероприятие, в принципе рискует. Кроме того, есть, вероятно, еще какие-то внутрикорпоративные мотивы, то есть Следственный комитет должен доказывать свою важность и эффективность, с некоторой регулярностью выдавая продукт, выигрывая очки в конкурентной борьбе с другими "башнями".

Марьяна Торочешникова: Ярослав, а вы услышали этот сигнал власти, у вас отбили желание ходить на массовые протестные мероприятия?

Ярослав Белоусов: Я не хожу на массовые мероприятия, потому что они сейчас, собственно, и не происходят. А что касается последних фигурантов дела, с моей точки зрения, это не сигнал власти, а результат того, что дело двигается по инерции, и силовикам необходимо осваивать средства, которые щедро выделяются государством на борьбу с так называемым экстремизмом. То есть это будет продолжаться, возможно, будут аресты.

Но продолжение этого уголовного дела абсолютно бессмысленно, потому что очень многие слои, которые в случае усугубления социальных проблем будут выходить на улицы (например, те же пассионарные пенсионеры), не услышат этого сигнала, их "Болотное дело" совершенно не интересует. Если будет широкий протест, в нем будет задействован не креативный класс, не столичные жители, а жители окраин и провинции. Реформа пенсионной системы, реформа здравоохранения, к примеру, вызывают большое недовольство.

Марьяна Торочешникова: А у вас, Николай, сохранилось желание выходить на оппозиционные мероприятия?

Николай Кавказский: Я хожу и буду продолжать ходить на акции. Я и раньше знал, что за это меня могут посадить, но для меня принципиально выходить на такие акции.

Марьяна Торочешникова: Сергей, есть ли надежда на то, что после рассмотрения жалоб в Европейском суде по правам человека можно будет добиться все-таки привлечения к ответственности кого-то из виновных чиновников? Или для этого все равно требуется политическая воля?

Сергей Давидис: Именно так! Решения Европейского суда состоятся к тому моменту, когда люди уже физически освободятся, или в самом конце самых длинных сроков, и это может сказаться на пересмотре их конкретных дел. Но полицейских, людей, которые принимали незаконные решения о воспрепятствовании проведению публичного мероприятия, конечно, без политической воли к ответственности не привлекут. Это случится, только когда принципиально изменится политическая ситуация в стране. Я думаю, мы все это еще увидим.