В Германии на 68-м году жизни скончался поэт, литературовед и издатель Сергей Сигей.

В последний раз я говорил с Сергеем 3 сентября перед моим отъездом в Россию. За полгода до того умерла Ры Никонова. Под конец разговора он обмолвился, что боится попасть в больницу, но потом быстро свернул разговор и попрощался. О здоровье он говорить не любил и никогда не жаловался, хотя было на что.

Когда я вернулся в Мюнхен, то не смог до него дозвониться. Потом пришла весть, что он в больнице, а на следующий день − вернее, ночь − он умер.

Я этого до сих пор еще не понял.

Как минимум с начала 1990-х − а, возможно, и раньше ("сейчас это уже трудно установить") − Сергей писал текст под названием "Фрагменты полной формы". Это не просто внешнее обоснование дневниковой прозы и отрывочных мыслей о. Родившись в провинции и прожив в ней так или иначе всю жизнь (Мурманск, Вологда, Свердловск, Ейск, Киль − с заездами в столицы), Сергей с юности фанатично увлекся авангардом. Информация поступала порциями, и полная форма была чем-то вроде футуристической утопии − пазлом угадывающихся очертаний, но многих недостающих деталей. Из этой фрагментарности − на уровне формы слова и буквы, фразы и текста, художественного жанра и вида искусства − Сергей создал свою уникальную поэтику: отражение авангардной мечты во времени пост.

Сергей был уникальным человеком в том смысле, что счастливо сочетал в себе исследователя и художника. Мы обязаны ему изданиями Василиска Гнедова и Игоря Бахтерева, Алексея Крученых и Сергея Подгаевского, переписки с Николаем Харджиевым и многого другого. Без его бешеной энергии, благодаря которой эти книги выходили в Ейске, Тренто, Мадриде, Амстердаме, их не было бы никогда.

Он очень нуждался в читателе, но обходился без него. В конце 1960-х − начале 1970-х вместе со своей женой Анной Таршис он издавал журнал "Номер", орган т.н. "уктусской школы", художников свердловского андеграунда − в одном экземпляре. Поступив в конце 1970-х в Ленинградский институт театра, музыки и кинематографии (тема диплома − "Театр русского футуризма"; по отношению из института он прочесал все столичные библиотеки и архивы), Сергей делал газету "Листок" − в одном экземпляре. Для себя. Двенадцать номеров.

В том же 1978 году родился журнал теории и практики "Транспонанс", просуществовавший до 1987 года. 36 номеров, весь цвет независимого экспериментального искусства − от А (Альчук) до Э (Эрль). В журнале соседствовали Пригов и Аронзон, Сапгир и Унксова, Монастырский и Егунов − многоголосие живых и ушедших на единой платформе. В процессе издания журнала рождалась и умирала группа транспоэтов (Сигей, Никонова, Б. Констриктор, А. Ник, В. Эрль), менялась форма журнала, его толщина и техника его издания − энтузиазм оставался прежним.

Во второй половине 1980-х Сергей одним из первых вошел в международную сеть мейл-арта; в 1998 году уехал из России. Не в последнюю очередь благодаря ему современное русское экспериментальное искусство вошло в мировой контекст. Как филолог он работал вместе с Марцио Марцадури и Виллемом Вестстейном, как поэт и художник − с Джоном Беннетом и Робином Крозье (ряд можно − и нужно − продолжить). Качество его многочисленных публикаций неизменно высоко, контекст − неизменно разнообразен. Принцип также остается един: текст должен быть самоценен, но в то же время представлять собой фрагмент полной формы − отражение творческой личности художника под одним углом, широта которого варьировалась от бесконечно малых величин до кругового обзора. То, что он писал о Василиске Гнедове − "противостоять расхожей "поэзии" во всех ее видах", − в полной мере относится и к нему.

Сергей был резким и непростым человеком, но придерживался строгого этоса: все должно быть сказано, и напечатан должен быть каждый. Во всем есть смысл, зачастую абсурдный, и даже в ошибке есть свое предназначение. Он изучал "тайное знание русских футуристов", но из своего знания тайны не делал, щедро делясь тем, что собрал за всю свою жизнь. Сергей считал, что даже заумь может быть объяснена, и искал решений в самых неожиданных местах. Его гипотезы часто были спорны, но спорить с ним было трудно − мало кто мог встать с ним по уровню владения материалом на одну ступень.

Уход Сергея невосполним не только для близких ему людей: он не успел не только многое закончить, но и многое начать. Открытые им территории − и в науке, и в творчестве − могут быть обжиты, но то, что он знал, но не успел сказать, стало вакуумом. Форма никогда не станет полной.

***

пррощай крылатая земля

паршивая ракета

налей мне женушка вина

в последний туфель твой

начнем выращивать крыла

когда слеза в коня

венчальная

во что ж еще играть в раю

ни зашто ни прошто

ни на полушку ради

поэзии радий

вейся вейся

заумное знамя

вздут фитиль хляби

(Из "Игры в раю", 1989-1990)