В немецком городе Киль скончалась Анна Александровна Таршис − поэт, художник, издатель, теоретик авангарда, писавшая под псевдонимом Ры Никонова.

Анна Таршис родилась в Ейске в 1942 году. Ее первые литературные сочинения датированы 1959-м, живописные работы − 1962 годом. Параллельно А. Таршис заканчивает в Свердловске, где проходит ее юность, музыкальное училище по классу фортепиано. В Свердловске же с середины 1960-х она участвует в деятельности т. н. уктусской школы − группы неофициальных художников и литераторов − и выпускает вместе со своим мужем, поэтом, художником и исследователем авангарда Сергеем Всеволодовичем Сиговым (псевдоним Сергей Сигей) самиздатский журнал "Номер". С 1979 по 1986 год супружеская чета издает в Ейске журнал теории и практики "Транспонанс" − один из интереснейших периодических органов литературного и художественного самиздата, в котором публиковались (зачастую впервые) произведения классиков исторического авангарда В. Гнедова, А. Введенского, А. Крученых, А. Туфанова, статьи Т. Никольской и Н. Харджиева, стихотворения фактически всех деятелей неофициальной экспериментальной культуры − кроме группы транспоэтов (Сигей и Никонова, Б. Констриктор, А. Ник и одно время Вл. Эрль), назовем лишь петербуржцев Л. Богданова, Ю. Галецкого, Б. Кудрякова, К. Унксову, посмертно Л. Аронзона и свердловчанина А. Галамагу, москвичей К. Звездочетова, А. Монастырского, Д. А. Пригова, Г. Сапгира, И. Холина и мн. др. Анна Таршис постоянно присутствует в журнале в качестве автора художественных текстов, теоретика и критика; с 11-го номера, вышедшего в 1982 году, она публикует свои произведения под псевдонимом Ры Никонова. Со второй половины 1980-х Никонова активно участвует в движении мейл-арта, выпускает журнал Double. В 1998 году Сигей и Никонова эмигрируют в Германию. Они являются авторами многих публикаций в международной арт-периодике, создали без преувеличения сотни книг, выпущенных как самостоятельно, так и типографским образом в различных странах. В России творчество Никоновой фактически не представлено: на сегодняшний день опубликован ее ранний роман "Студент Иисус" и сборник пьес "Слушайте ушами". Открытие ее творчества − еще впереди.
В базовых концептах своего творчества Никонова наследует русскому историческому авангарду, который она в статье "Кааба абстракции" (1986) называла "настоящей святыней для нынешнего авангардиста". В основе художественного процесса лежит максимальная редукция языкового знака, разложение его на звуковую и визуальную составляющие. При этом знак доводится до той границы, за которой он фактически теряет свою знаковую природу, а поэтическая речь обращается либо в молчание, либо в формы, с точки зрения классической эстетики стоящие за пределами искусства. "Свою поэтическую ноту я искала вначале в бормотании ненормальных, затем в молчании природы и − в языке антипоэтическом. <...> "Сижу в парке, болтаю ногами" − разве это не стих, полный потрясающей эстетической информации?" − писала Никонова в статье "О системной эстетике". Отсюда пристальное внимание Никоновой ко всем минималистическим и пустотным формам, наиболее последовательно разработанным ей в жанре т. н. "вакуумного стиха". "Буквы − это построения с паузами. Паузы (вакуум) означают всё! Я хотела бы дискутировать о содержании пустой страницы. Наш мир не сумасшедший, наш мир − пустой!" − солидаризируется Никонова с Маттиасом Кюном, писавшим в 1988 году "об абсолютной необходимости освобождения языка от всяких чувств и содержания".

В то же самое время Никонова не отказывается от семантического наполнения текста, но предельно остраняет его. Это остранение, заметное в первую очередь на уровне художественной формы, в плане языка имеет абсурдистский характер и несет в себе функцию своеобразной аттракции. Многие тексты Никоновой привлекательны для читателя именно этим моментом. Так, в статье "Об умении блистать своим отсутствием", посвященной проблеме рифмы, Никонова пишет:

"Иногда полезно отсутствовать консонансу, чтобы было заметно его бывшее присутствие и настоящее значение. Так ли уж плохо без рифмы ''отчаль печаль''? В повседневной жизни мы пользуемся бесконечно гибкой и красивой речью, надо только вслушаться в нее. Она вся состоит из рифм.

Я пошла в магазин за маслом!
Займи мне очередь, Татьяна!
Да я деньги дома забыла!
Да я тебе дам, беги!

Прекрасная строфа поэмы, хотя и нет в ней Ш, Щ, Ч – любимых крученыховских букв".

При несомненном комизме этого примера не стоит считать его чистой шуткой: Никонова действительно искала поэзию в повседневности и одним из своих шедевров считала однострок "Мух нет". О законном вопросе, насколько подобные тексты можно считать поэзией, она говорила так: "По-настоящему поэтично, на мой взгляд, только желание "читателя" воспринимать поэзию, где бы она ни была и как бы ни выглядела". Причем далеко не всегда это обращение к языку быта носило у нее юмористический характер. Показательно такое трехстишие из третьего тома ее книги "Любояз":

Настроение, как у соловья
без горла...
Только на жизнь и смотрю.

Или другое, ранее стихотворение 1965 года, которое сегодня достаточно трудно читать абстрактно:

Все идиоты в этом мире идиотов,
И каждый идиот идет отдельно.
Все патриоты в этом мире идиотов,
И каждый патриот идет отдельно.
И каждый идиот по-каждому живет.
В этом мире, в этом мире
Каждый идиот.
Для Никоновой − музыканта по образованию и практикующего художника − была очень важна изоморфность не только различных видов искусств, но и вообще любых форм человеческой деятельности. "Живопись − это всего лишь беспредметная проза", − писала она в третьем томе своего учебника русского языка "Любояз (Лубок для чтения вслух)", а в одной из наиболее значительных теоретических работ "Система" отмечала: "Система есть. Во всем. Везде чувствуется одна рука, один божественный взгляд, один негатив (матрица)". В последовательном проведении этой системы Никонова была одним из наиболее радикальных авангардистов, в то же время, подобно Велимиру Хлебникову, стараясь перевести в плоскость художественного творчества практики точных наук. Над доработкой "Системы", отрывки из которой публиковались в "Транспонансе", Никонова работала всю жизнь. Теперь можно сказать, что "Система" приняла свою завершенную форму, и остается лишь со всей серьезностью отнестись к адресованным нам словам художника из статьи "Правила живописи": "Всего вам хорошего, также как и всего плохого, и, когда все это получите, поделитесь со мной, как и я поделилась с вами. Амен".


Ры Никонова
Обелиски

Две, обе лиски в около и даже над собственной или внутри или просто, вернее проще чем просто, просо проще еще, чем просто в норе-яме, углублении в через землю, ибо земля − это тоже просто, обычно.
Лиски были, они существовали, задавались своим существованием в этом в таком или в подобном углублении, проще − норе. Нора, приспособленная, приноровившаяся, прикинувшаяся жильем, способна была, однако, и не быть (не осуществлять) им.
Ибо время года, т.е. отрезок действий − состоялось лето, короче говоря, возможно было быть и вовсе без жилья, а только иметь шкуру, неметь шкурой или, вполне возможно, оболочкой, какой-нибудь, например, сферической формы, т.е. быть мячом, а не лиской. Подпрыгивать, а не рыдать в трубу трубной трудной формы, каковую и не каждый и имеет. Я пишу в старинном стиле, и меня трудно извинить, если не задаться извинятельной целью, средством. Средство родниться с норой − проза, которая порой подпрыгивает, точнее − возносится.
Летом существовать легче даже бабочкам (генетическая формула (+(+ − ?)), которые зимой висят на волоске. А лиски? А лиски, обе, сидят по норам. Скользят по топорам их взоры по нарам, по давно отравленным ранам. Все, что было (то, что произошло), много раз перевернется с ног на голову, и с крестца на запястья. И грянет дождь. И зальет жилища.
Ах, он залил жилища!
Бытствие.
1976