О том, что поезд Киев – Луганск следует, мягко говоря, не в самый спокойный регион Украины, понимаешь, когда пассажиры занимают места. Плачущая девушка разговаривает со своей бабушкой, обещая, что навестит ее, даже если ей придется идти пешком. Выясняется, что ночью была взорвана колея железной дороги, остановлено движение на еще одном участке, и теперь некоторые поезда отменяют, а некоторые пускают в объезд. Стоящий рядом с нею молодой человек неустанно повторяет в трубку "начались боевые действия, начались боевые действия", а потом обсуждает со своим собеседником, как он будет вывозить семью и самое главное – когда.

Но эти первые сигналы приближающейся войны я оставляю без внимания. Наутро за окном поезда начинают попадаться шахты с огромными, высотой с пятиэтажный дом, кучами отработанной породы, наполненные черным углем темно-зеленые вагоны на фоне желтых полей цветущей горчицы, а затем – огромный металлургический завод, мимо территории которого поезд на скорости проезжает не менее 10 минут. В настороженное состояние меня приводят два автоматчика с пришитыми на форму цвета хаки георгиевскими ленточками. Они стоят на платформе луганского железнодорожного вокзала, внимательно осматривая прибывших.

Таксист разговорчив. Он перечисляет: людей грабят прямо на улице, у водителей отбирают машины на нужды "революции". И показывает пальцем на одно из захваченных зданий, местной милиции, где в окнах видны только мешки с песком, а на месте двери прикреплен внушительных размеров металлический щит. У входа в здание – ни души. Рядом течет повседневная жизнь, люди продолжают ходить на работу, стараясь не замечать происходящее. "Вот если бы мы присоединились к России, это еще ничего, а вот так, как сейчас, – ни туда, ни сюда, это мне не нравится", – продолжает таксист. Это мнение я услышу в Луганске не один раз. Голосовавшие на референдуме за "Акт о государственной самостоятельности", оказывается, никогда не читали его текст, а потому голосовали с мыслью о присоединении к России. Сейчас многие из них разочарованы: настоящей независимости, как оказалось, хотят немногие. Но среди сторонников так называемой ЛНР есть и другое мнение. Молодая девушка, налившая мне кофе, заранее оговорившись, что не особенно разбирается в ситуации, рассказала, что "киевская власть допустила, что у нас началась война". Она говорит, что "ЛНР" должна быть автономной республикой в составе Украины, "как раньше Крым". Когда я спрашиваю, откуда отправляется автобус до Донецка, отвечает "не знаю". До Донецка из Луганска приблизительно 150 километров, но она там никогда не была. Кофе я пью, разглядывая плакаты несущих красное знамя советских физкультурниц, фотографии московского Кремля и растяжку с лозунгом "Мир, труд, май" на здешних стенах.

Когда на входе в лагерь сторонников "Луганской народной республики" говорю, что я приехала из Праги, меня спрашивают: "Это в Венгрии?" Второй вопрос, видела ли я по дороге сюда блокпосты? Говорю, что видела, но там развевался красный флаг, так что я даже не поняла, чей именно блокпост это был. "Это наш!" – отвечает молодой человек и сообщает: для того, чтобы сделать фотографии палаточного городка у захваченного здания СБУ, нужно получить разрешение. Он проводит меня до местного "штаба" – небольшой палатки – где отвечают, что за разрешением придется идти к зданию областного совета. Баррикады, представляющие собой сложенные друг на друга мешки с песком, построены по периметру небольшой территории с палатками, медпунктом, что-то наподобие полевой кухни, над которой развеваются флаги Украинской ССР, России, "ЛНР", который очень похож на флаг "ДНР". На вопрос об объединении с соседней так называемой Донецкой народной республикой я получаю ответ "No comments".
В стане сторонников "ЛНР", по сравнению с простыми луганчанами, принимавшими участие в так называемом референдуме, больше единодушия насчет будущего. Охраняющие вход в палаточный городок заученно рапортуют: наша цель – не допустить сюда людей, которые могли бы спровоцировать конфликт. "Мы независимы от Киева, у нас есть "армия Юго-восточного фронта", и мы готовы сражаться и защищаться. Это уже не протест, а охрана от украинских и киевских оккупантов". Оружия у охранников лагеря нет. Как нет его и у обитателей палаточного городка. Хотя, возможно, строгий контроль за посетителями нужен как раз для того, чтобы они не видели автоматов. Рядом с палатками очень мало людей, от силы три десятка, – не сравнить с протестом на киевском Майдане, где днем и ночью находились тысячи людей. "В Донбассе никто бесплатно протестовать не будет. Все знают, что они там стоят за деньги, даже расценки всем известны. Их и на Антимайдан в киевском Мариинском парке организованно из Донбасса привозили", – говорит мне попутчик в поезде по дороге в Луганск – простой фермер, который не хочет слышать ни о какой независимости Луганской области от Украины: "Моя жена – родом из России, но она – украинский патриот". Он говорит, что собирается на президентские выборы и уже получил приглашение. По этой информации я догадываюсь, что он живет на севере области, который не контролирует ЛНР. Выборы в самом Луганске отменили самопровозглашенные власти, в городе нет ни одного предвыборного плаката, зато есть билборд: "Выбор есть – народовластие". Предвыборная агитация ведется на общеукраинских телевизионных каналах, а также в местной прессе: в газетах публикуют интервью с кандидатами в президенты. И хотя накануне выборов по местному телевидению заявили, что "каждый, кто чувствует себя украинцем, может отправиться голосовать в соседние области, например, в харьковскую", в пригороде Луганска проголосовать можно.

Меня же тем временем берут под конвой и решают проводить до здания областной администрации, чтобы я могла получить официальное разрешение на освещение здешних событий. Я вежливо отметила, что могла бы дойти сама, но конвоиры сделали вид, что не расслышали. По дороге, а идти пришлось несколько кварталов, они показали мне, как им казалось, полустертый символ "Правого сектора" на стене. С гранита кто-то тщательно пытался смыть граффити: бдительные ополченцы и здесь рассмотрели врага. Граффити напоминало украинский герб, трезубец, но я не стала вступать в спор с моими спутниками. Пусть верят в мифических демонов. Когда мы проходили мимо памятника Тарасу Шевченко, мне прочитали краткий курс политинформации: "Шевченко был патриотическим поэтом, у него хорошие стихи, просто фашисты его неправильно поняли". Я пролепетала в ответ что-то отстраненное о литературной традиции. Чтобы спасти свое отчаянное положение, поскольку конвой ни на минуту меня не оставлял, увидев у входа людей с автоматами, я категорически заявила, что внутрь не пойду. К счастью, регистрироваться нужно было по телефону, ни один из которых не отвечал. Даже контрреволюции требуется обеденный перерыв.
У входа в здание трое сепаратистов с упоением обсуждали устройство автомата, как в мирное время обсуждают последнюю модель мобильного телефона. Оружие выглядело так, будто вчера было куплено в магазине. Один из автоматчиков держал в руках старый образец, с деревянным прикладом. В то время как местные сепаратисты обсуждали затворы и мушки, их соратника пришла навестить мама.

Пока я делала фотографии и наблюдала за происходящим, конвой перестал мной интересоваться. Я в одиночестве возвратилась в лагерь у захваченного СБУ, чтобы сделать еще несколько снимков. Правда, меня отогнали, как только охранники лагеря заподозрили, что в кадр попали синие пластмассовые кабинки биотуалетов. Видимо, они опасаются, что станет известно о невидимой руке, позаботившейся об их комфорте. Среди противников "ЛНР" ни у кого нет сомнения в том, что этот "протест" был кем-то организован. Новенький автомат все-таки не купишь на средства, брошенные в кассу "защитников Донбасса", стоящую у одного из захваченных зданий. Да и вряд ли местные что-либо в эту кассу бросают. Если киевляне регулярно ходили на Майдан, пускали иногородних участников протеста к себе переночевать, то луганчане предпочитают обходить сепаратистский лагерь стороной, а по вечерам – сидеть по домам: комендантский час, объявленная накануне моего приезда мобилизация, вооруженное противостояние всего в ста километрах от города. Почти все, с кем мне удалось поговорить в Луганске, больше всего хотят, чтобы у них не было ничего такого, что сейчас происходит в Славянске или Краматорске, чтобы сюда не пришла настоящая война.