Из потока новостей нынешнего августа обратим внимание на две. Первая: Великобритания собирается направить к Гибралтару, своему миниатюрному владению на Пиренейском полуострове, свою эскадру – на фоне обострения трехсотлетнего спора с Испанией о принадлежности Гибралтара. Вторая: сразу после пятой годовщины "пятидневной войны" премьер-министр Грузии Бидзина Иванишвили предложил лидерам Южной Осетии и Абхазии прямые переговоры, но те пока не спешат, да и в самой Грузии инициатива премьера встретила неоднозначную реакцию. Новости, казалось бы, далекие друг от друга и географически, и политически. На самом деле они об одном и том же: о неочевидности многих привычных границ в современной Европе и стремлении их изменить.

Ситуация вокруг Гибралтара выглядит как исторический курьез. Принадлежность этой территории Великобритании – единственное положение Утрехтского мирного договора 1713 года, завершившего многолетнюю войну за испанское наследство, которое остается в силе и сегодня, 300 лет спустя. Скажем, от прав на остров Менорка, полученных тогда же, Британия давным-давно отказалась. Но Гибралтар не уникален в другом отношении: это лишь один из многих территориальных конфликтов в Европе, которые то и дело напоминают о себе.


Так, в феврале этого года между Венгрией и Румынией вспыхнула "война флагов". В двух уездах в исторической области Трансильвания, где большинство населения составляют секеи (венгерский субэтнос), местные власти запретили вывешивать на госучреждениях флаг секеев. В ответ МИД Венгрии выступил с заявлением о "символической агрессии" Бухареста против трансильванских венгров, а над зданием венгерского парламента в Будапеште в знак солидарности был поднят тот самый спорный флаг. МИД Румынии не остался в долгу, пригрозив выслать из Бухареста венгерского посла.

Тем временем наступило 15 марта – отмечаемая в Венгрии годовщина начала национальной революции 1848 года. В ряде трансильванских городов местные венгры и секеи провели демонстрации, на которых звучали требования широкой автономии. Группа патриотически настроенных румынских школьников, недовольная происходящим, ответила сожжением флага Венгрии. Страсти постепенно улеглись только к середине весны – после ряда увещеваний со стороны руководства Евросоюза, адресованных как Бухаресту, так и Будапешту.

Венгрия вообще находится в центре нескольких "замороженных" конфликтов с соседними странами. Хотя официальный Будапешт не устает повторять, что у него нет территориальных претензий к соседям, тема "трианонской обиды" жива и сегодня. (По Трианонскому договору 1920 года Венгрия лишилась двух третей своей территории, а несколько миллионов этнических венгров, никуда не переезжая, оказались жителями других стран). Не далее как в июне этого года президент Венгрии Янош Адер назвал Трианон "историческим фактом, с которым венгры никогда не смогут примириться". О пересмотре границ страны часто говорят венгерские ультраправые – партия "Йоббик" ("За лучшую Венгрию"), получившая на парламентских выборах в 2010 году более 16% голосов. Официальный Будапешт действует более тонко – в частности, предоставляя право получения гражданства Венгрии этническим мадьярам, проживающим в других странах. По данным на середину нынешнего года, этим правом воспользовались свыше 400 тысяч человек. Закон о предоставлении гражданства представителям венгерских меньшинств вызвал протесты тех стран, где эти меньшинства проживают. В частности, власти Словакии объявили, что те местные венгры, которые пожелают получить гражданство своей исторической родины, автоматически лишатся словацких паспортов.

О долгосрочных последствиях войны, опять-таки Первой мировой, часто говорят и в другом регионе Европы – Южном Тироле. В 1919 году он отошел от проигравшей Австрии к Италии, находившейся в лагере победителей. С тех пор в этом регионе существует, то усиливаясь, то слабея, движение за широкую автономию и даже отделение от Италии – ведь большинство населения там составляют тирольские немцы. Наиболее активная часть этого движения – Südtiroler Schützenbund ("Южнотирольский союз стрелков"), который хоть и не пользуется массовой поддержкой, но время от времени проводит довольно шумные акции под лозунгом "Южный Тироль – это не Италия".


Примеры такого рода можно приводить и далее – достаточно вспомнить хотя бы проблему разделенного Кипра. В отличие от сепаратистских движений, которые добиваются независимости регионов, входящих в состав тех или иных стран, в этих случаях речь идет об ирредентизме – стремлении области, обычно населенной этническим меньшинством, присоединиться к соседней стране, рассматриваемой как "родина-мать" в силу национальной и языковой общности (Австрия для немцев Южного Тироля, Венгрия для трансильванских мадьяр и секеев и т.д.). Исключение составляет Гибралтар, где можно говорить об "ирредентизме наизнанку": тамошнее население не желает присоединения к Испании, что и подтвердило на референдуме в 2002 году. Тогда абсолютное большинство гибралтарцев отвергло концепцию "совместного суверенитета" Великобритании и Испании над Гибралтаром и высказалось за сохранение статуса британской заморской территории. Два года спустя на Кипре референдумы тоже принесли результаты, противоположные тем, к которым стремилось мировое сообщество. Если 65% турок-киприотов поддержали план воссоединения северной и южной частей острова, то три четверти кипрских греков отвергли его. В результате в Евросоюз вступила только южная, греческая часть острова, а решение кипрской проблемы оказалось вновь отложенным на неопределенный срок.

То, что "замороженные" конфликты и территориальные претензии не исчезают из списка европейских новостей, появляясь там с неизменной регулярностью, может быть связано с несколькими факторами. Во-первых, у каждой из таких проблем есть исторические корни – хоть не всегда столь глубокие, как у гибралтарской. Войны, давние и не очень, и завершившие их мирные договоры далеко не всегда были справедливыми. Скажем, принцип самоопределения наций, в защиту которого выступали западные державы на завершающем этапе Первой мировой войны, после ее окончания оказался принесен в жертву политическим интересам. В результате новые границы в Центральной и Восточной Европе в 1918-20 годах были проведены так, что уже совсем скоро стали источником новых споров. Вторая мировая, а затем и падение коммунистических режимов в этом плане мало что изменили, просто переведя старые конфликты в "замороженную" фазу. Несправедливость и обида – стойкие чувства: поколения меняются, а они остаются.

Во-вторых, политики нередко с удовольствием используют территориальные споры во внутриполитических целях: можно вспомнить хотя бы патриотический угар, поднявшийся во время и сразу после "пятидневной войны". То, что испанское правительство "вспомнило" о проблеме Гибралтара именно сейчас, тоже наводит на подозрения относительно истинных причин его действий. В стране глубокий социальный кризис, правительство премьера Рахоя оказалось в центре скандала – так почему бы не отвлечь общественное внимание давним спором с иностранной державой?

В-третьих, в тех случаях, когда конфликтные узлы находятся в пределах Евросоюза, именно он выступает в роли модератора и посредника, не давая страстям перехлестнуть через край. Если в Абхазии и Южной Осетии конфликт так и не удалось разрешить бескровно, то представить себе испано-британскую войну из-за Гибралтара или румыно-венгерскую – из-за Трансильвании сегодня может разве что человек с очень богатым воображением. Однако политически и психологически единство интегрированной Европы ограничено уже не пограничными столбами и таможнями, а психологией самих европейцев. Для большинства из них "наше" по-прежнему соотносится с региональным или национальным (а часто с тем и другим) и лишь во вторую или третью очередь – с европейским. Поэтому румынские школьники жгут венгерский флаг, а южнотирольские активисты маршируют под лозунгом Los von Rom ("Прочь от Рима!"), выдвинутым еще в конце позапрошлого века лидером пангерманского антикатолического движения Георгом фон Шёнерером.

Впрочем, у многих жителей спорных регионов, похоже, выработался иммунитет к национальным страстям. 26-летний Балинт Иллеш, этнический венгр, житель трансильванского городка Тыргу-Секуеск, так ответил на вопрос иностранного журналиста о состоянии межнациональных отношений в Трансильвании: "Румыны едят наш гуляш, а мы – чорбу де буртэ, румынский суп из потрохов. У меня хватает более важных дел, чем все эти споры".