– Какой самый страшный сон видели вы?
Я редко вижу и плохо помню сны, но два сновидения остались в памяти, вероятно, на всю жизнь.
Однажды я видел какое-то золотушное, гниленькое небо, зеленовато-желтого цвета, звезды в нем были круглые, плоские, без лучей, без блеска, подобные болячкам на коже худосочного. Между ними по гнилому небу скользила не спеша красноватая молния, очень похожая на змею, и когда она касалась звезды – звезда, тотчас набухая, становилась шаром и лопалась беззвучно, оставляя на своем месте темненькое пятно – точно дымок,– оно быстро исчезало в гнойном, жидком небе. Так, одна за другою, полопались, погибли все звезды, небо стало темней, страшней, потом – всклубилось, закипело и, разрываясь в клочья, стало падать на голову мне жидким студнем, а в прорывах между клочьями являлась глянцевитая чернота кровельного железа. Л. Н. сказал:
– Ну, это у вас от ученой книжки, прочитали что-нибудь из астрономии, вот и кошмар.
Максим Горький "Лев Толстой"
Рискну начать с личного признания: я не люблю сны. Они хаотичны, тревожны, бессвязны, глупы, напыщенно символичны – не говоря уже о том, что режиссера их зовут мистер Дурной Вкус. Во сне оказываешься в унизительных положениях, тебе угрожают, тебя преследуют; в конце концов, нередко ты попадаешь в совершенно идиотские ситуации эротического свойства (это особенно раздражает – нет ничего хуже, чем представить самого себя в качестве актера в софт-порно фильме). Но самое ужасное – когда кто-то другой видит тебя во сне, в самых разнообразных ситуациях и видах, а потом еще и радостно пересказывает тебе сюжет. В общем, сон есть жизнь в том виде, как мы ее знаем. Жизнь ведь тоже хаотична, тревожна, глупа, бессвязна, напыщенно-символична, в ней нас преследуют, нам угрожают, мы оказываемся в объятиях совершенно чудовищных существ; наконец, нас – безо всякого ведома – используют другие, да еще и трещат об этом на каждом углу.
Сон, как и то, что мы называем "повседневной жизнью", целиком принадлежит к сфере, которую Пятигорский (вслед за древними индийскими философами и мистиком прошлого столетия Георгием Ивановичем Гурджиевым) называет "психической". Наши алчба, страсти, любови и ненависти, очарования и разочарования, тревоги и страхи – все это гнездится и разыгрывается там, создавая совершенно завораживающий спектакль человеческой жизни, источник – если верить буддистам – страдания. Его можно называть как угодно, "сансарой" или "покрывалом Майи", но он, безусловно, есть и он, безусловно, соблазнителен. Как ничто иное. По крайней мере, этот спектакль соблазнителен для тех, кто не хочет и не может отодвинуть себя от него и посмотреть на него со стороны.
Здесь важна именно эта часть предыдущей фразы: "отодвинуть себя от него". Можно спросить: а как? Как можно отодвинуть себя от собственной жизни? Ответ на этот вопрос предлагают Упанишады – и Пятигорский, рассказывавший о них на волнах Радио Свобода 5 марта 1975 года. Ключевой вопрос – отношение сферы психического к Атману, к Я. Согласно Упанишадам, эта сфера никакого отношения к Я не имеет, оттого и так называемая "жизнь" – тоже не Я. А если так (и здесь наиболее интересный разворот), то и сны с их мельканием обрывков разрозненных психических реакций на события внешнего мира тоже посторонние по отношению к Я. Психика (читай, "жизнь") реактивна, а Я (Атман) – это не обусловленное ни чем познание, тот самый хищный луч, бросающий безжалостный свет на хаос жизни, луч, не имеющий ни источника, ни направления. Понять это сложно, но не стоит забывать: наше желание так называемой "простоты" имеет отношение к той же самой реактивной психической сфере; человек, взыскивающий чего-то попроще и побыстрее, просто выказывает истерическую реакцию на все неподвижно-сложное, что на самом деле существует в мире.
Образ безучастного Атмана, приглядывающего за анимационными сюжетами быстрых хаотических снов, прекрасен; это что-то вроде Льва Толстого, который почесывая бороду, ровно, холодно и пронзительно смотрит на суету разных боборыкиных и бальмонтов. Еще лучше образ Атмана, который бодрствует, пока мы спим без сновидений. Так и получается, что то, что считаем "собой", принадлежит всем, а то, что имеет ту же природу, что и Бог, что и та духовная сознательная сила, разлитая везде, которую древние индийцы называли Брахман, – это как раз и есть Я. И вот в этой точке рассуждения – когда сдернуто покрывало Майи, когда сансары, как пылинки, танцуют в нестерпимом свете познания, – становится страшно. Как всегда страшно, когда лицезришь нечто неподвижное, сложное, не имеющее, казалось бы, к тебе никакого отношения.
Напомню, вторая беседа Александра Пятигорского (по-прежнему, под псевдонимом "Андрей Моисеев") об Упанишадах прозвучала в эфире Радио Свобода 5 марта 1975 года
Проект "Свободный философ Пятигорский" готовится совместно с Фондом Александра Пятигорского. Благодарим руководство Фонда и лично Людмилу Пятигорскую за сотрудничество. Напоминаю, этот проект был бы невозможен без архивиста "Свободы" Ольги Широковой, являющейся соавтором всего начинания.
Все предыдущие выпуски проекта доступны здесь.
Я редко вижу и плохо помню сны, но два сновидения остались в памяти, вероятно, на всю жизнь.
Однажды я видел какое-то золотушное, гниленькое небо, зеленовато-желтого цвета, звезды в нем были круглые, плоские, без лучей, без блеска, подобные болячкам на коже худосочного. Между ними по гнилому небу скользила не спеша красноватая молния, очень похожая на змею, и когда она касалась звезды – звезда, тотчас набухая, становилась шаром и лопалась беззвучно, оставляя на своем месте темненькое пятно – точно дымок,– оно быстро исчезало в гнойном, жидком небе. Так, одна за другою, полопались, погибли все звезды, небо стало темней, страшней, потом – всклубилось, закипело и, разрываясь в клочья, стало падать на голову мне жидким студнем, а в прорывах между клочьями являлась глянцевитая чернота кровельного железа. Л. Н. сказал:
– Ну, это у вас от ученой книжки, прочитали что-нибудь из астрономии, вот и кошмар.
Максим Горький "Лев Толстой"
Рискну начать с личного признания: я не люблю сны. Они хаотичны, тревожны, бессвязны, глупы, напыщенно символичны – не говоря уже о том, что режиссера их зовут мистер Дурной Вкус. Во сне оказываешься в унизительных положениях, тебе угрожают, тебя преследуют; в конце концов, нередко ты попадаешь в совершенно идиотские ситуации эротического свойства (это особенно раздражает – нет ничего хуже, чем представить самого себя в качестве актера в софт-порно фильме). Но самое ужасное – когда кто-то другой видит тебя во сне, в самых разнообразных ситуациях и видах, а потом еще и радостно пересказывает тебе сюжет. В общем, сон есть жизнь в том виде, как мы ее знаем. Жизнь ведь тоже хаотична, тревожна, глупа, бессвязна, напыщенно-символична, в ней нас преследуют, нам угрожают, мы оказываемся в объятиях совершенно чудовищных существ; наконец, нас – безо всякого ведома – используют другие, да еще и трещат об этом на каждом углу.
Сон, как и то, что мы называем "повседневной жизнью", целиком принадлежит к сфере, которую Пятигорский (вслед за древними индийскими философами и мистиком прошлого столетия Георгием Ивановичем Гурджиевым) называет "психической". Наши алчба, страсти, любови и ненависти, очарования и разочарования, тревоги и страхи – все это гнездится и разыгрывается там, создавая совершенно завораживающий спектакль человеческой жизни, источник – если верить буддистам – страдания. Его можно называть как угодно, "сансарой" или "покрывалом Майи", но он, безусловно, есть и он, безусловно, соблазнителен. Как ничто иное. По крайней мере, этот спектакль соблазнителен для тех, кто не хочет и не может отодвинуть себя от него и посмотреть на него со стороны.
Здесь важна именно эта часть предыдущей фразы: "отодвинуть себя от него". Можно спросить: а как? Как можно отодвинуть себя от собственной жизни? Ответ на этот вопрос предлагают Упанишады – и Пятигорский, рассказывавший о них на волнах Радио Свобода 5 марта 1975 года. Ключевой вопрос – отношение сферы психического к Атману, к Я. Согласно Упанишадам, эта сфера никакого отношения к Я не имеет, оттого и так называемая "жизнь" – тоже не Я. А если так (и здесь наиболее интересный разворот), то и сны с их мельканием обрывков разрозненных психических реакций на события внешнего мира тоже посторонние по отношению к Я. Психика (читай, "жизнь") реактивна, а Я (Атман) – это не обусловленное ни чем познание, тот самый хищный луч, бросающий безжалостный свет на хаос жизни, луч, не имеющий ни источника, ни направления. Понять это сложно, но не стоит забывать: наше желание так называемой "простоты" имеет отношение к той же самой реактивной психической сфере; человек, взыскивающий чего-то попроще и побыстрее, просто выказывает истерическую реакцию на все неподвижно-сложное, что на самом деле существует в мире.
Образ безучастного Атмана, приглядывающего за анимационными сюжетами быстрых хаотических снов, прекрасен; это что-то вроде Льва Толстого, который почесывая бороду, ровно, холодно и пронзительно смотрит на суету разных боборыкиных и бальмонтов. Еще лучше образ Атмана, который бодрствует, пока мы спим без сновидений. Так и получается, что то, что считаем "собой", принадлежит всем, а то, что имеет ту же природу, что и Бог, что и та духовная сознательная сила, разлитая везде, которую древние индийцы называли Брахман, – это как раз и есть Я. И вот в этой точке рассуждения – когда сдернуто покрывало Майи, когда сансары, как пылинки, танцуют в нестерпимом свете познания, – становится страшно. Как всегда страшно, когда лицезришь нечто неподвижное, сложное, не имеющее, казалось бы, к тебе никакого отношения.
Напомню, вторая беседа Александра Пятигорского (по-прежнему, под псевдонимом "Андрей Моисеев") об Упанишадах прозвучала в эфире Радио Свобода 5 марта 1975 года
Проект "Свободный философ Пятигорский" готовится совместно с Фондом Александра Пятигорского. Благодарим руководство Фонда и лично Людмилу Пятигорскую за сотрудничество. Напоминаю, этот проект был бы невозможен без архивиста "Свободы" Ольги Широковой, являющейся соавтором всего начинания.
Все предыдущие выпуски проекта доступны здесь.