Иван Толстой: Разговор о новом, о прошедшем, о любимом. Мой собеседник в московской студии - Андрей Гаврилов. О культуре - на два голоса. Здравствуйте, Андрей!

Андрей Гаврилов: Добрый день, Иван!

Иван Толстой: Сегодня в программе:

Последний роман Виктора Пелевина в радиоэссе Бориса Парамонова
Выставка современного грузинского искусства в Амстелвейне
И – рыбы сырой на закуску, как говорил Буратино.
Но я не забыл и музыку. Что мы слушаем сегодня, Андрей?

Андрей Гаврилов: Сегодня мы слушаем дуэт Алексея Подымкина и Анатолия Текучева. Подробнее о нем я расскажу чуть позже.

Иван Толстой: Крупнейшие издательские дома России потеряют до 40 процентов доходов в этом году. Такой прогноз 6 февраля опубликовала газета "Ведомости" со ссылкой на данные руководства компаний. Например, генеральный директор Издательского дома «Коммерсант», Демьян Кудрявцев говорит, что он готов к снижению выручки на 38 процентов.
А коммерческий директор Издательского дома Родионова Анастасия Клименко рассчитывает, что в лучшем случае издательство получит 70-75 процентов выручки по сравнению с прошлым годом. Такие же прогнозы и у западных представителей в России. Например, гендиректор Axel Springer Russia Регина фон Флеминг говорит, что доходы в этом году доходы будут на 40 процентов ниже. Все это очень грустные новости.
Андрей, среди ваших знакомых и среди моих довольно много людей издающихся, а это значит, что книги не коммерческие, не детективы, не какие-то политические сенсации, а нормальные человеческие книги должны будут немножко подождать, по крайней мере, 40 процентов из них, потому что, как мне кажется, эти проценты как раз охватывают книги не быстрой распродажи, которые нужно читать медленно, и которые покупаются со скрипом. Знаете ли вы, Андрей, какие-то подробности, может быть, от своих знакомых, о неудачной судьбе их в этом году?

Андрей Гаврилов: Вы знаете, Иван, честно говоря, я поражен, потому что, по-моему, первый раз за все время наших с вами диалогов, бесед, разговоров, вы начинаете с такой минорной ноты, обычно эта роль отводилась мне. Среди моих знакомых немало людей издающихся, еще больше людей читающих. Но, вы знаете, в той информации, что вы привели, по-моему, не прозвучало толком ни одного книжного издательства. При всем уважении и к «Коммерсанту», и к Дому Родионова, и к Шпрингеру, в общем, на нашем рынке они представлены, прежде всего, журналами и газетами, то есть средствами массовой информации. Я, конечно, им сочувствую, но мне кажется, что непосредственной информации о том, что снижается книжное производство, пока у нас с вами нет.
У меня есть информация пострашнее. И, вообще, кстати, последнее время какие-то культурные новости появляются, которые звучат немножко как сводки с фронта. Например, почти половина книжных магазинов Петербурга на грани банкротства. Разумеется, пока что и у них нет недостатка в книгах, но у них есть огромный недостаток в оборотных средствах, чтобы платить аренду. И если сейчас в Питере закрываются, кстати, впрочем, и в Москве тоже, небольшие магазины, торгующие ширпотребом в самом хорошем смысле – одеждой, обувью, закрываются магазины, которые торгуют продуктами питания, то если еще начнут закрываться книжные магазины… Вот вы знаете, я не думал никогда, что у меня появится мысль, что я смогу увидеть или пройти по опустевшему Невскому проспекту. Для меня поездка в Питер, несмотря на то, что в последнее время книжные связи между различными районами страны заметно улучшились, тем не менее, поездка в Питер всегда была поездкой и за книгами тоже. Потому что всегда находились какие-то местные издания, как, впрочем, в любом городе практически, которые в Москву или не попадают. или попадают каким-то странным образом, их не всегда можно найти. И я всегда предвкушал эту прогулку по Невскому, по большим и маленьким книжным магазинам, и, честно говоря, если они закроются, то для меня это будет даже больший удар, чем закрытие издательств. Я за издательства, честно говоря, немножко спокоен. То, что в первую очередь будет издаваться барахло, это всегда так. Вспомните, год назад, когда все было вроде бы хорошо, тем не менее, основные тиражи приходились именно на ту литературу, которая ни разу не была предметом нашего с вами обсуждения. Не потому, что она плохая, а потому что она чересчур массовая и, в общем, скажем, литература для электричек. Я не помню, честно говоря, периода даже в моей жизни, когда не было хороших книг, когда они не издавались. Очень много чего не издавалось, конечно, по разным соображениям, и цензурным, и коммерческим, и, тем не менее, капля камень точит. Всегда что-то появлялось. А вот если закроются книжные магазины, честно говоря, здесь я в некоторой растерянности, я не очень понимаю, где тогда все это брать.

Иван Толстой: Хотелось бы, Андрей, обрадоваться тому, на что вы обратили внимание. Вы сказали, что среди перечисленных мной издательских домов нет собственно книжных, а, скорее, это издательские дома, выпускающие периодику. Так я скажу на это - тем более. Как в такой известной шутке, когда выступающий на чьем-то юбилее поднимает рюмку и говорит: «Так выпьем же за Анну Ивановну!». Его под локоть толкают: «Анну Васильевну!». Он говорит: «Тем более!», - и хлопает рюмку. Так вот мне кажется - тем более, если издательские дома, занимающиеся периодикой, то есть, тем, что приносит мгновенный возврат денег, потеряют свои 30, а то и 40 процентов, то домам, выпускающим книги, медленный товар, им гораздо хуже.
Вот такая маленькая инсайдерская информация без имен. Один из московских издателей сказал мне в недавнем разговоре, что они полностью отказываются от поэтической серии. Поэзия денег совершенно не приносит. Господа, если вы хотите выпускать свои книжки, пожалуйста, приносите рукопись вместе с деньгами, тогда что-то будет напечатано.
Другой издатель сказал, что они выпускают книги, более того, у них оптовики забирают их, книжные магазины забирают тиражи их книг, их продают, потому что покупатель сегодня, несмотря на всю тяжелую экономическую ситуацию, тем не менее, книги читает. Но вот магазины и оптовики не переводят издателям деньги обратно. Они этими деньгами расплачиваются со взятыми кредитами или залатывают какие-то другие свои дыры. В общем, оказываются в сложном положении. Принесена рукопись, рукопись интересная, она превращена в книгу, на книгу потрачены деньги, типографии заплачено, оптовикам отдано, а дохода нет.
А вот я хотел бы еще заметить по поводу вашего Невского опустевшего проспекта, вспоминается реплика из воспоминаний Владислава Ходасевича, который говорил, что во времена военного коммунизма, когда была сперва сбита вся реклама царских времен и всякие признаки Российской Империи на домах Невского проспекта, затем ушла и буржуазная, и купеческая реклама, и Невский проспект неожиданно очистился и превратился внешне в тот Невский проспект, который видели в 19-м веке. Да даже и в 19-м плохо он был заметен, потому что все было завешено рекламой, в идеале он превратился в некий пушкинский Невский проспект, очищенный от всех этих вывесок, от всех этих брадобрейных и булочных, и предстал во всей своей первозданной красе. Конечно, это несколько макабрное сравнение, потому что Невский без сегодняшней рекламы и без торговли - это, кончено же, мертвый Невский, Невский такой по ту сторону Стикса.

Андрей Гаврилов: Ой, Иван, ради бога, извините меня, но все-таки представителям Золотого века русской поэзии, русской литературы первой трети, первой половины 20-го века был присущ неизбывный оптимизм. Хотел бы я посмотреть на пушкинский Невский проспект, по которому маршируют орды пьяных красноармейцев или проносятся, шурша, машины в Большой дом. Все-таки, при всей любви к Ходасевичу, давайте все-таки сравнения проводить немножко корректнее. Я не думаю, что в своем пыле поэтическом он не осознал до конца, что он в данный момент говорил. По мне лучше завешанный брадобрейскими вывесками Невский проспект конца 19-го века, чем тех 30-х годов, на который с ужасом смотрел и сам Ходасевич. Давайте не будем.
А что касается издательств, то ни в коем случае не утверждая, что я специалист, тем не менее, я имел отношение к издательскому делу и к средствам массовой информации. Когда закрываются газеты и журналы, в общем, в переводе на современный язык, это означает, что их лишают рекламы. 99 все-таки процентов книг у нас или выходят без рекламы или реклама, которая не определяет, в основном, их финансовое благополучие или не благополучие. Книги всегда были долгим товаром, за исключением… Вы, наверное, не помните, но когда только забрезжила на горизонте перестройка, одна из первых книг, которая, мне страшно подумать, каким тиражом она разошлась, называлась «Похождения космической проститутки». Такой, знаете, глоток эротики в советском застое. Так вот, не считая таких изданий, все-таки книги, в общем, это всегда товар дольно долгий. Как у издателей поэзии и не было рекламы «Покупайте квартиры в нашем микрорайоне», так, я думаю, у них и не будет рекламы. Поэтому я не очень верю в эти вопли, что, ах, вот раньше мы готовы были издать ваши стихи, уважаемый поэт, а ныне не готовы, потому что тяжело. Это не правда. Тяжесть - в другом. В том, что вы сами сказали, что нарушается цепочка финансовых потоков. Действительно, магазинам нужно срочно заплатить за аренду, которая или повысилась или не снизилась, они надеются просто перевести деньги и так далее, но вы знаете, я вспоминаю 98-й год, в общем-то, год, наверное, в чем-то был пострашнее, чем то, что происходит сейчас, 10 лет спустя. Книги выходили, все-таки довольно много людей, которые понимают, что можно сложить вот сейчас именно, как ни грустно это звучит, но нет худа без добра, вложить деньги в долгосрочные проекты, деньги меньшие, чем это было бы год или два назад, в том числе, и в долгоиграющие книги.

Иван Толстой: Андрей, мне очень понравилось выражение «цепочка финансовых потоков». Чтобы мы с вами не перешли дальше по этой логике к «гибкой системе скидок», давайте немедленно послушаем музыку, которую вы сегодня принесли в студию.

А теперь перейдем к литературе. Последнюю прозу Пелевина прочел Парамонов. Простите, пожалуйста, пошлую пародию. Послушаем.

Борис Парамонов: Новая книга Виктора Пелевина «П5: Прощальные песни политических пигмеев Пиндостана» вызывает затруднение только одним пунктом – что значит в названии слово «Пиндостан»? Казалось бы, Россия; но нет, в одном месте прямо говорится: «Короче, выходило, что вся Евразия заблудилась, один Пиндостан дорогу знает, потому что куда он заковыляет, туда и остальные пойдут». Писавшие о книге вспомнили даже, что в чеховские времена южнороссийских греков называли пиндосами. Но за исключением этого темного места, книга кристально ясна. Пелевин, как всегда, пишет о новой российской повседневности. Он, если угодно, реалист. Но в высшем, разумеется, смысле. Как Достоевский. По этому поводу вспоминается зафиксированная нашим современником деталь прежней, еще советской жизни: на воротах Ставропольского мясокомбината по поводу 150-летия со дня рождения Достоевского повесили плакат с этими его словами: «Я реалист, но в высшем смысле». Вот проза Пелевина и есть этот ставропольский убойный цех, украшенный цитатой из Достоевского. Но ведь это не проза Пелевина, а реалии российской жизни. Это жизнь теперь такая, вообще всегдашняя российская жизнь, которая есть в существе своем поэзия, это еще Гоголь установил. Сегодня это – поэзия абсурдистская. А Пелевин ни при чем, он, повторяю, реалист.
При мысли о Пелевине всегда вспоминается одна старая статья Замятина, написанная в начале 20-х годов, когда появилась новая пореволюционная русская литература. Он писал, что правильнее всех пишет Михаил Булгаков, что новая действительность требует разрыва с плоским бытописательством: русская жизнь стала фантастичной, и литература должна такой быть; у Булгакова, писал Замятин, - правильная стилистическая установка.
Спору нет, реализм возродился в советской литературе, причем как бы и в позитивном смысле. Стали цениться вещи, в которых прорывалась правда жизни, любая правда, хоть бы и мелкая. Появилась так называемая «новомирская» проза. Вершиной заслуженно стал «Иван Денисович» - уже не мелкая, а главная правда. Реализм в литературе ценился по одной причине: в нем скорее можно было опознать факты советской жизни, потому что в газетах и где угодно господствовал миф, выдуманный, искусственно сконструированный образ действительности. Так же точно реалистическая проза, добравшаяся до последних бытовых подполий «совка», справила свой триумф в первые годы гласности и перестройки. Но когда факты стали доступными хоть и в СМИ, тогда и понятно стало, что литературу одной так называемой правдой жизни не сделаешь. Тут и появился Пелевин, и занял высокое место. Понятно, что не один Пелевин, но мы сейчас говорим о нем.
Нынешняя книга Пелевина – не лучшая у него, но и не худшая, конечно. Худых книг у него вообще не бывает – бывают неудавшиеся. Важна не та или иная книга Пелевина – важно то, что он вообще есть и пишет. И пишет всегда затейливо, фантастично, с выдумкой, с игрой, с поистине цирковыми номерами. Задайтесь вопросом: что важнее в писателе – высокие идеи или цирковые номера, проповедник или акробат, и если вы что-нибудь понимаете в литературе, вы назовете второе. Как мне однажды пришлось сказать о Пелевине по поводу «Священной книги оборотня»: в писателе не сердце важно, а хвост.
Но вот ведь что самое важное: вся эта игровая, шутовская, клоунско-акробатическая природа художника совсем не значит, что он монстр. Тут стоит привести слова Дмитрия Быкова из одной его статьи о Пелевине:

Диктор: «Текст для Пелевина ни в коем случае не игра. И главный мотор большинства его сочинений — тоска и омерзение; а уж в этих ощущениях он идеально совпадает с читателем. Этими омерзением и тоской, загнанными, правда, глубоко в подтекст, достигается та великолепная точность, которая позволяет Пелевину не только смешно и лаконично описывать наше настоящее, но и почти всегда предугадывать будущее. Великая вещь — чудесно преображенная отрицательная эмоция; на таких преодоленных мерзостях только и стоит литература. Именно благодаря способности приятно написать о том, о чем догадываются неприятные люди, писатель и выходит в первый ряд — а место в этом ряду сорокалетнему Пелевину обеспечено, даже если он не напишет больше ничего».

Борис Парамонов: «Но он напишет» – так кончалась статья Быкова. И Пелевин пишет, и сейчас написал. Вот что, повторяю, главное. А тоска его или омерзение потому и действуют на читателя, что они преображены художественно.
Что же касается реалий постсовковой жизни, то в «П5» заслуживают внимания следующие слова одного из ее персонажей – генерала ГАИ Крушина:

Диктор: «ГАИ – единственная нескомпрометированная общенациональная сила, которая соборно воплощает дух нашего тароватого и своеобычного народа, не похожего на другие народы Европы. Каждый, кто видел дачу или дом сотрудника ГАИ знает – мы умеем жить. Обещаю, что так же будет жить вся страна… Каждой русской семье – по знаку «скорость сорок километров», хе-хе, это, конечно, была шутка, дорогие друзья…»

Борис Парамонов: Я это к тому говорю, что сейчас намечается сюжет следующей русской революции. Очень может быть, что ее начнут автомобилисты, и начнется она с битья гаишников. В этом, кстати, будет сходство с февралем 17 года. Участник той революции Виктор Шкловский, служивший в автомобильной школе, писал, что выехавшие на улицы автомобили сделали революцию, что прежние русские бунты были стоячими, а этот сразу набрал скорость и победил. «Вы пеной выплеснули революцию в город, о автомобили, - писал Шкловский. - Революция набрала скорость и поехала».
Не забудем, что автомобилистов в России сейчас – около 50 миллионов. Это сила, это по существу и есть средний класс. Долго он гнобить себя не позволит.


Иван Толстой: Андрей, какие еще культурные новости ваше внимание привлекли?

Андрей Гаврилов: Я хочу сказать два слова о двух выставках, которые открылись в Москве, тем более, что они относятся к тому жанру, виду, к той области искусства, которые довольно редко попадают в поле наших с вами бесед. Это две фотовыставки. Одна из них называется «Лучшие фотографии России-2008». Самое забавное, что по условиям конкурса, этих фотографии должны быть сделаны в России и должны быть посвящены России. Но альбом, который вышел с этими фотографиями, почему-то называется по-английски «The best of Russia». Ну, это уже, наверное, вопрос к организаторам. И вторая фотовыставка - это выставка Александра Забрина «Триумф джаза». В чем-то эти выставки стоят на диаметрально противоположных позициях. «The best of Russia» - это результат открытого фотоконкурса, который проводился в России, в интернете, любой желающий мог прислать свои фотографии при условии, что они как-то соответствовали тем пяти номинациям, которые были объявлены – архитектура, природа, люди, события, мода и реклама. Всего было прислано 16 тысяч фотографий из 76 регионов страны, возраст фотографов - от 8 до 86 лет. В одной из наших прошлых программ мы с вами говорили о наивном искусстве. Здесь ничего наивного нет и, тем не менее, эти выставки чуть-чуть близки. Та выставка наивных художников - это выставка не профессиональных, в большинстве своем, художников, потому что это выставки, которые показывали произведения, сделанные теми, кто хотел, пусть даже не всегда умел, запечатлеть то, что он видел. Там это были художники, здесь были фотографы.
В большинстве своем фотовыставки - это, хочешь - не хочешь, какой-то отчет о достижениях. Фотоаппарат есть в доме каждого человека и, конечно те миллионы или миллиарды снимков, что делаются нами ежедневно по всему миру, к искусству не имеют ни малейшего отношения. И, тем не менее, среди них попадаются некоторые, которые заслуживают того, чтобы на них обратили внимание. Из этих 16 тысяч фотографий было отобрано 365. Организатор этого проекта - Московский центр современного искусства «Винзавод», который и провел выставку победителей в своих галереях. Как я уже сказал, вышел огромный альбом с этими фотографиями и, по-моему, это очень интересный свежий взгляд на страну на ее проблемы, может быть, в чем-то он даже интереснее взгляда профессионалов, у которых зачастую взгляд бывает замыленный.
На втором полюсе выставка потрясающего мастера Александра Забрина «Триумф джаза». В Москве проходил только что очередной фестиваль искусств, джазовый фестиваль «Триумф джаза», он проходил уже не первый раз, как всегда там были мировые звезды, как всегда там были звезды отечественные, но в этом году, параллельно с концертами была проведена выставка фотографий Александра Забрина, совершенно фантастического фотографа, наверное, лучшего до сих пор нашего фотографа джаза и всего, что вокруг джаза. В экспозиции Забрина более 200 фотографий с различных фестивалей из Москвы, Ижевска, Витебска, показаны наши звезды – Ганелин, Тарасов, Чекасин, Курехин, Алексей Зубов, Гайворонский, Волков. Пожалуй, нет ни одного сколько-нибудь известного джазового музыканта, который мог бы избежать объектива Забрина. И, вместе с тем, выставка безумно грустная, потому что на ней запечатлены те, кто до сих пор, несмотря на прошедшие десятилетия, так и не представлен в грамзаписи или практически не представлен. Мы можем увидеть молодыми тех музыкантов, которые сейчас или не играют, или играют мало, или вообще ушли из жизни. Фотографии Владислава Грачева, Альберта Мелконова, Валерия Буланова, Анатолия Бабия, Романа Кунцмана, например, у меня вызывали слезы на глазах.
Пришла довольно грустная новость из Питера. Закрывается известный российский ежемесячный журнал «Fuzz» , посвященный, прежде всего, рок-музыке, но также и пограничным видам современной музыки тоже. Это событие тем более грустное, что, во-первых, это все-таки издание одно из старейших, оно было основано в 1991 году, во-вторых, у нас не так много журналов, которые пишут о рок-музыке, большинство пытаются каким-то образом найти равновесие между рок-музыкой и той попсой, которая заполонила радио и телевидение, но в общем, как бы то ни было, журнал с тиражом 45 тысяч экземпляров, может быть, это не очень много, тем не менее, этот, практически единственный на нашей территории журнал, не может больше существовать, он уходит, может быть, в интернет, может быть, навсегда, неизвестно, что будет дальше, но вот февральский номер, судя по всему, будет последним.
Что же касается волнений и тревог по поводу того, что мы будем иметь, когда всюду сократятся деньги, сократятся тиражи, сократятся показы, сократятся какие-то сеансы в кино или спектакли в театрах, в общем, об этом, Иван, то, что вы говорили в первой части нашего разговора, я неожиданно нашел продолжение, достаточно тревожное, в репликах наших кинопрокатчиков. Дело в том, что уже не секрет, что в январе резко упала посещаемость московских кинотеатров, и я думаю, не только московских, но у меня просто цифры только по Москве, по оценкам аналитиков в ближайшее время 50 процентов россиян откажутся от походов в кино. Это, скажем прямо, довольно много. Неожиданный для зрителей результат это то, что у кинокомпаний прокатных не будет денег, чтобы закупать новое зарубежное кино.
И вот тут меня очень насторожила фраза директора по прокату кинокомпании «Каро Премьер» Романа Исаева, который сказал, что, в общем, это хорошо. На мой взгляд, сказал он, кризис отсеет некачественную продукцию, ведь надо признать, что в последнее время зрителям демонстрировали все подряд. Честно говоря, мне казалось, что идеал - это когда зрителям демонстрируют все подряд, а зритель сам отбирает, что ему нужно смотреть, что ему хочется, а что он способен пропустить. Теперь, в результате кризиса, возможно, у нас появится очередной фильтр, который убедит решать, на что тратить деньги, на что не тратить, что нам смотреть, что не смотреть, и вот это, по-моему, очень тревожный симптом.

Иван Толстой: А теперь давайте прейдем к изобразительному искусству. В Музее CoBrA в пригороде Амстердама Амстелвейне открылась выставка современного грузинского искусства. Пусть все узнают, что Грузия – это не только война, говорят устроители. На открытии побывала наш корреспондент Софья Корниенко.


Софья Корниенко: На плакатах выставки Born in Georgia («Рожденные в Грузии»), расклеенных по всему Амстердаму, - фотография Гурама Цибакашвили: две молодые девушки, чьи стопы закопаны в землю, а фигуры гордо устремлены вперед. Девушки похожи на деревья на ветру, фруктовые деревья, которые будут цвести и приносить плоды во что бы то ни стало. Взгляды у них решительные, лишенные притворной девичьей слабости, одеты они кое-как. Рассказывает одна из организаторов выставки в музее CoBrA Тинеке де Хроот:

Тинеке де Хроот: Как у нас возникла идея этой выставки? К нам обратились несколько грузинских художников с просьбой выставиться в музее CoBrA в Амстелвейне. Надо признаться, подобных заявок из разных стран к нам поступает очень много. Однако эта заявка нас сразу заинтересовала – в том числе и потому, что мы сейчас начали международный цикл выставок современных молодых художников – только что прошла выставка «Китай Сегодня», затем – выставка Лейпцигской школы. Но прежде всего, нас заинтересовало высокое качество работ. Для нас это стало большим сюрпризом, потому что мы привыкли слышать о Грузии в основном плохое, грустное. Грузия упоминается в голландских СМИ в основном в связи с ее, мягко говоря, напряженными отношениями в Россией. Для нас Грузия значит картины войны, и мы не задумываемся, что там еще и высокая художественная культура, вино, гостеприимство. Для нас эта выставка – еще и попытка показать, что Грузия занята не только войной.

Софья Корниенко: Много ли знает средний голландец о Грузии?

Тинеке де Хроот: Мало. Так получилось, что я недавно была в России, снимала там документальный фильм о русских художниках для другой выставки, и мы пошли в грузинский ресторан. Там отменно готовили, но не было ни одной бутылки вина, из-за бойкота грузинского вина в России. Меня этот простой эпизод заставил подробнее задуматься на грузинскую тему. Но средний голландец мало знает о Грузии, она ему кажется очень далекой страной.

Софья Корниенко: Даже несмотря на то, что Михаил Саакашвили женат на голландке Сандре Рулофс?

Тинеке де Хроот: Да, это для нас почти как некий исторический анекдот, но ведь это еще ничего не говорит ни о стране, ни о людях, ни о культуре Грузии. Благодаря же нашей выставке Грузия действительно стала ближе. За каждым произведением – своя история, и я надеюсь, что любопытный зритель прочтет ее между строк.

Первая леди Грузии Сандра Рулофс рассказала в эфире голландского телевидения: На выставке собраны работы 27 современных грузинских художников. Мы все очень старались воплотить эту идею в жизнь, чтобы эти художники получили возможность показать свои работы здесь, в музее движения CoBrA, и вот, благодаря министерству культуры Грузии и консульству Грузии в Гааге, выставка открылась.

Софья Корниенко: Сандра Рулофс смеется, потому что одним из первых экспонатов, которые поджидают посетителей у входа, оказался гигантский фаллос на веревке, торчащий прямо из стены музея.

Сандра Рулофс: Да, эта работа называется This Generation («Это поколение»). Я решила даже не проходить мимо, потому что если меня вдруг сфотографируют рядом с этой инсталляцией, то это, наверное, может произвести неправильное впечатление. К тому же, я бы очень покраснела.

Софья Корниенко: Рядом видео-арт «Криминальное ТВ» Нико Цецхладзе. На черно-белом экране медленно разлагается на пиксели говорящая голова Владимира Путина.

Сандра Рулофс: Я специально не задумывалась над смыслом этой работы, но мне кажется, это отображение глубокого разочарования, смятения. Это человек, который уже передал свой скипетр другому, однако сам продолжает играть первую скрипку.

Софья Корниенко: Сандра Рулофс открыла выставку современного грузинского искусства напару с Амстердамской Симфоньеттой, которая исполнила произведение Гии Канчели «Ночные молитвы».


Софья Корниенко: Главный зал музея был заполене до отказа, большинству посетителей пришлось стоять в проходах – я долго искала Гию Александровича после концерта, и наконец нашла в выставочном зале этажом выше. Он как раз говорил своему любимому художнику, известному как в Грузии, так и в Европе концептуалисту Гие Эдзгверадзе, что лучше бы тот не писал пояснений к своим изображениям прямо на холсте.

Гия Эдзгверадзе: Вы знаете, Гертруда Стайн сказала Чарли Чаплину: «Вы – гений! Но уберите всю эту лирику, и только ходите, больше ничего не надо!» Почти то же самое, что Вы мне сейчас сказали.


Гия Канчели: Вы знаете что, я полчаса стою в этом зале, потому что я смотрю, и мне это очень нравится. И моя супруга, которая владеет английским, начала мне переводить, потому что я не понял, что там написано. И когда она мне это все перевела, я немножко об этом пожалел. Лучше бы она мне это не переводила. Вот и всё! А то, что касается чистого искусства, то кроме благодарности, и кроме низкого поклона, я больше ничем не могу высказать.

Гия Эдзгверадзе: Сегодня просто день поклонов, потому что я уже кланялся перед Гией, потому что его музыка просто поразительна... Спасибо огромное, Гия!

Гия Канчели: Я сейчас посмотрел на...

Гия Эдзгверадзе: Видео.

Гия Канчели: Один из этих молодых людей – внук моего ближайшего друга, который жив еще, слава Богу, и с которым вместе я вырос. Вот он!

Софья Корниенко: Здесь нужно пояснить, что разговор происходил на фоне работы молодых грузинских видеохудожников – на экране молодые люди по очереди плевали друг другу в лицо.

Гия Канчели: Если бы я был бы сейчас очень выпивши, я, наверное, ему плюнул бы в лицо.

Гия Эдзгверадзе: Любовный плевок такой.

Гия Канчели: Настолько я это не воспринимаю!

Гия Эдзгверадзе: Давайте мы оба плюнем!


Софья Корниенко: Монументальные полотна Гии Эдзгверадзе, отдаленно напоминающие фрагментированные матиссовские танцы, - одна из главных жемчужин в грузинском зале музея CoBrA. Эдзгверадзе выступил также в качестве основного куратора выставки. Художник родился в Тбилиси, но много лет прожил в Германии.

Софья Корниенко: А Вы не могли бы назвать еще несколько имен, на Ваш взгляд, наиболее значимых из представленных здесь художников?

Гия Эдзгверадзе: Ну это, наверное, Шура Бандзеладзе, которого уже нет в живых, но это был учитель наш, и вот это все идет от него, он был такой герой в нашем обществе – он работал, никто не признавал его. Он был замечательным мастером рисунка, и он делал какие-то иллюстрации, они очень популярны. И его какие-то реалистические работы тоже популярны. Но для себя он работал в абстракции. В студии он был заперт, и никто не знал, что он делает, но вот мы были его учениками, и все это идет от него, так что это самая важная персона на выставке. Его одна только работа здесь, но она замечательная.

Софья Корниенко: А почему именно музей CoBrA был выбран Вами?


Гия Эдзгверадзе: Вы знаете, мы хотели прежде всего работы Шуры Бандзеладзе показать, потому что CoBrA когда-то работала только с экспрессионизмом. И мы подумали – почему нет? Он – огромная личность для грузинского искусства, и почему бы не показать, раз у нас есть такая личность. Он работал в 50-х и 60-х годах, замечательно. Но потом оказалось, что музей поменял свою политику, и они выставляют сейчас просто современное искусство, китайское, например. И тогда уже возникла идея, что просто надо делать большую выставку, и они были рады помочь.

Софья Корниенко: Почему для масштабной грузинской выставки Вы выбрали Голландию? Или Вы часто и в других европейских странах сто-то пытаетесь устраивать?

Гия Эдзгверадзе: Вы знаете в чем дело, просто наша посол – очень заинтересована в искусстве, она любит искусство, она уважает и понимает искусство.


Софья Корниенко: Посол Грузии в Нидерландах?

Гия Эдзгверадзе: Да, Майа Панджикидзе. Она делала очень интересную выставку нашего золота, древнего нашего золота в Берлине, тоже очень с успехом прошла выставка, очень элегантная такая, замечательная выставка была. И вот сейчас она решила делать современное искусство.




Иван Толстой: Андрей, а теперь мы переходим к вашей персональной рубрике, расскажите, пожалуйста, поподробнее о той музыке, что сегодня звучит у нас в программе.

Андрей Гаврилов: У нас сегодня звучит дуэт Алексея Подымкина и Анатолия Текучева. Дуэт фортепьяно и виброфон - явление не редкое в джазе. Я думаю, у всех в памяти, даже у тех, кто джазом не очень интересуется, дуэт Чика Кореа и Гэри Бартона, их музыка очень часто звучит по радио, я в Москве был на потрясающем концерте виброфониста Льва Слепнева и пианиста Евгения Лебедева. Это был маленький, очень уютный камерный концерт. Так что, в общем, инструментарием удивить невозможно. Здесь, пожалуй, удивляет высокое мастерство музыкантов. Алексей Подымкин родился в Барнауле в 1969 году, он закончил фортепьянный факультет Новосибирской консерватории, на джазовой сцене он с 1985 года, он играл с Игорем Гутманом, Валерием Пономаревым, Владимиром Чекасиным, Аркадием Шилклопером и многими другими звездами отечественной джазовой музыки. Анатолий Текучев окончил музыкальную школу по классу фортепьяно, потом он закончил Сочинское музыкальное училище по классу ударных и Ростовскую консерваторию по классу ударных со специализацией виброфон. Он гастролировал по России, Франции, Германии в составе ансамбля камерной музыки «Каприччо», работал солистом джазового оркестра Ростовской филармонии. Я даже не буду долго ничего говорить. У этих музыкантов, к сожалению, меньше дисков, чем нам всем хотелось бы, и вот этот альбом, который так и называется «Концерт в Рыбинске», записанный в 2007 году, музыканты выпустили сами, на свои деньги. Они его распространяют, как правило, на своих концертах. Анатолий Текучев, Алексей Подымкин - «Концерт в Рыбинске».