1 марта 1881 года в России случилось два важных события. Во-первых, в Петербурге убили императора Александра II. Во-вторых, в Томске начался выпуск первой частной независимой газеты в Азиатской части империи – "Сибирской газеты", которая воспитала несколько поколений сибирских областников. А они, в свою очередь, чуть было не отделили Сибирь от России в 1918 году.
Чтобы не пропускать главные материалы Сибирь.Реалии, подпишитесь на наш YouTube, инстаграм и телеграм.
"Куда только ни направит свое дыхание наша власть, там обязательно и мухи дохнут", – написал в 1912 году один из первых редакторов "Сибирской газеты", областник, путешественник, журналист и вечный оппозиционер Александр Адрианов. Это универсально-справедливое для России высказывание тогда относилось ко вполне конкретным профессорам Томского университета, поддержавшим городскую администрацию в громком коррупционном скандале, инициированным нашим героем. Но не менее уничижительно Адрианов высказывался и о царских губернаторах, и о министрах Временного и Временного сибирского правительств, и о своих коллегах-областниках, и о советской власти.
Словом, Адрианов был первым и на долгие годы – единственным профессиональным сибирским диссидентом. Первым прожившим ту жизнь, которую через столетие будут проживать его советские и постсоветские последователи.
Анатомия диссидента
Александр Адрианов родился в состоятельной по меркам своего времени интеллигентной семье. Его отец и дед были священниками, совмещавшими дела по спасению душ с мирскими предпринимательскими и просветительскими заботами. Например, отец Адрианова Василий Никифорович писал статьи в "Тобольские губернские ведомости" и имел бронзовую медаль Императорского географического общества.
Адрианов получил хорошее естественнонаучное образование. Окончил Тобольскую губернскую гимназию – одну из лучших в Сибири, в которой преподавали отец Дмитрия Менделеева, писатель Петр Ершов, и в которой учились почти все сибирские историки и краеведы второй половины XIX века. Окончил Петербургский университет, где успешно совмещал статус получателя престижной императорской стипендии и студенческого библиотекаря с бурной молодостью – впоследствии он долго и тяжело лечился от сифилиса. В том числе, уже будучи уважаемым томским журналистом, решился на пластическую операцию носа, за что был заподозрен женой в стремлении к возврату к "перспективам личной жизни".
Будучи диссидентом, Адрианов не забывал о бизнес-интересах своего проекта. Благодаря Адрианову единственная в Сибири частная газета "Сибирь" переехала из Иркутска в Томск и стала "Сибирской газетой". Фактически, в условиях жесткой цензуры, Адрианов выкупил "права на вещание" и перезапустил проект. Правда, бизнесмен из него вышел не особенно удачный – его письма к своему учителю Григорию Потанину изобилуют перечислением долгов, разборок с кредиторами и сумасшедших идей о том, как бы поправить финансовое положение. Но он совершенно точно испытывал патологическую зависимость от издательства газет и публичных высказываний. Незадолго до своего расстрела, в декабре 1919 года, на допросе он так и скажет: "свою работу в газете я считаю методом политической борьбы".
В тоже время, для поправки своего финансового положения Адрианов время от времени шел на сотрудничество с властью. Впервые он попадает на солидную должность чиновника по особым поручениям при томском губернаторе Антоне Лаксе по знакомству – Лакс долгое время жил в Тобольске и был другом отца-священника Адрианова. После скоротечного губернаторства Лакса Адрианов устраивается чиновником "по акцизному ведомству" – проще говоря, занимается в тогдашнем аналоге налоговой службы инспекциями по алкогольным производствам. Во многих биографиях Адрианова его чиновничья работа описывается как занятость мелкого клерка, но на самом деле он сделал отличную карьеру, дослужившись до звания статского советника. Почти генеральского звания, которое полагалось чиновникам уровня губернатора.
Как и всякий профессиональный диссидент, он был фантазером. В "Сибирской советской энциклопедии", в статье о нем, располагающейся между Адонисом Сибирским и деревней Адрианова в Забайкалье, сказано, что Адрианов – "путешественник, этнограф, археолог и публицист".
Еще в Петербурге он познакомился с областником Николаем Ядринцевым – просто заявляется к нему в квартиру в Басковом переулке. Ядринцев знакомит студента Адрианова с Потаниным. А дело было, надо сказать, в 1874 году, – то есть Ядринцев и Потанин уже матерые, известные всей стране интеллектуалы, отбывшие ссылку за свои убеждения по делу об отсоединении Сибири от России.
Потанин берет Адрианова с собой в Монголию как фотографа – в студенчестве Адрианов освоил это самое прогрессивное по тем временам искусство. И в общем-то портит этой экспедицией молодому человеку всю оставшуюся жизнь. Адрианов мог бы сделать отличную карьеру, но вместо этого он всю оставшуюся жизнь добывает деньги на очередные экспедиции, не успевает сдать отчеты по прошлым поездкам, с каким-то случайным мальчишкой откапывает и сплавляет по Енисею из Тувы каменные плиты с руническими надписями, учит остяцкий язык и сетует на то, что жители Нарымского края не могут по своей "тупости и беспамятливости" рассказать ему хотя бы одну местную сказку или легенду. Сложно оценить, какой вклад это внесло даже в современную этнографию, но вклад в дело повышения энтропии во Вселенной здесь очевиден и безусловен.
Против царского режима
С царским режимом у Александра Адрианова как-то сразу не задалось. Конечно, никто не думал, что первый номер "Сибирской газеты" в Томске выйдет ровно в день убийства императора Александра II – 1 марта 1881 года. Но что получилось, то получилось. Уже после выпуска первого номера жандармерия начала проверку – а не было ли в редакции злого умысла, чтобы подгадать свой первый выпуск к цареубийству?
Так и покатилось дальше. Второй номер "Сибирской жизни", хотя и вышел в траурной рамке, не содержал ничего, кроме перепечатки официальных материалов. Вообще ни одного слова сожаления от редакции. В одиннадцатом номере планировалась публикация материалов о суде над убийцами царя, но цензор вырезал почти половину текста. Редакция в знак протеста выпустила номер с пробелами на местах, зачеркнутых цензором. Весь номер был изъят полицией.
Через три года томский губернатор Иван Красовский обращается к Адрианову с просьбой соблюдать "баланс положительных и отрицательных публикаций". Адрианов отвечает губернатору:
"Наша газета принципиально-оппозиционная, а раз мы станем изображать администрацию в хорошем и симпатичном свете, благодаря ее исключительно редким приличным поступкам, мы введем в заблуждение обывателя".
Стоит ли удивляться, что в итоге "Сибирскую газету" в 1888 году закрыли. Во-первых, в Томске после долгих проволочек наконец-то открылся университет, и власти решили, что это чересчур – господа студенты+либеральная газета в одном маленьком городе.
А во-вторых, Адрианов к тому времени разругался не только с губернатором и чиновниками – нет, он поругался вообще со всеми в городе. Например, с основателем Томского университета, попечителем Западносибирского учебного округа Василием Флоринским, которого в письмах к Потанину называл "ужасным болтуном", который "завирается до того, что его легко можно уличать".
Только деловому и аполитичному Петру Макушину через пять лет удастся перезапустить "Сибирскую газету" хитростью. Вначале он добивается разрешения выпускать совершенно сухой, исключительно с объявлениями и отчетами о работе правительства и городской Думы, "Томский справочный листок", который постепенно был переименовать просто в "Томский листок", а затем и в "Сибирскую жизнь".
В 1910 году в "Сибирскую жизнь" возвращается Адрианов, а уже в 1913 году газета попадает в очередной скандал. Адрианов как руководитель отдела "Сибирская жизнь" пропускает комплиментарную заметку о забастовке служащих в конторе иркутско-московского олигарха Александра Второва. Заметку признают клеветой и социалистической пропагандой, и Адрианова отправляют в ссылку в Минусинск.
Не проходит и полугода, как в Минусинске он подбивает местную интеллигенцию на издание оппозиционной газеты "Минусинский край". За этот поступок его отправляют в ссылку еще дальше – в глухое село Ермаковское, где не было ни оппозиции, ни интеллигенции. В этой ссылке, с перерывом на экспедицию в Туву (кстати, оплаченную из бюджета!), Адрианов проведет три года, вплоть до Февральской революции 1917 года.
Против Временного правительства
Казалось бы, вот и сбылась мечта вечного оппозиционера царскому режиму – режим этот рухнул и можно начинать всем вместе строить новую социалистически-демократическую Россию. Но нет – романтическая влюбленность Адрианова в новую революционную власть длиться очень недолго и закончится уже к лету 1917 года.
Тогда в своей газете "Сибирская жизнь" Адрианов напишет:
"Мы, действительно, живем под знаком всяческих "свобод" – свободы совершать убийства, грабежи и кражи всякого рода, свободы лгать и передергивать в печати, только завернувшись в тогу демократа и пришпилив красный бантик, свободы бесчинствовать, заниматься перлюстрацией, арестовывать кого вздумается".
Можно было бы предположить, что критикующий власть Адрианов симпатизирует большевикам. Но нет, в номере "Сибирской жизни" от 25 июля 1917 года большевики (вполне справедливо) обвиняются в "проповеди захватов крестьянами земли, рабочими фабрик и заводов", "дискредитировании всякой власти", "разжигании анархических инстинктов толпы" и "призывам к гражданской войне".
Словом, по своей давней привычке Адрианов ссорится со всеми политическими силами. Дело доходит до того, что 8 июля 1917 года по инициативе губернского комиссара (!) в Томске собирается специальное совещание самых разных политических организаций – от кадетов до профсоюза фармацевтов – которые коллективно решают объявить "Сибирской жизни" бойкот. Редко кто в бурлящей политической жизни того времени смог объединить вокруг себя таких разных политиков – Адрианов смог.
И всеобщая ненависть его только бодрила. В заметке "Им" мой ответ", опубликованной в "Сибирской жизни" через три недели после бойкота, Адрианов подробно перечисляет свои гонения царским режимом, травлю со стороны социал-демократов, травлю со стороны кадетов, травлю со стороны чиновников Временного правительства, которых он коллективно презирает. И заявляет, что "бойкот "Сибирской жизни" – это пустые слова! Только насилие, грубое физическое насилие способно прекратить существование газеты".
И насилие не заставило себя ждать. В январе 1918 года пришедшие к власти большевики закрывают "Сибирскую жизнь", отказавшуюся подчиняться требованиям предварительно согласовывать публикацию "телеграмм" – то есть новостную ленту газеты.
Против сибирского правительства
Пережив несколько месяцев вынужденного бездействия, к лету 1918 года, когда Сибирь освободили от большевиков, Адрианов, казалось бы, сосредоточил в своих руках огромную власть. Во-первых, он редактор возрожденной и уважаемой "Сибирской жизни". В которой он пишет десятки политических статей, причем в основном об областниках и областничестве. То есть продвигает свою повестку.
Во-вторых, он фактически становится единственным связующим звеном между престарелым Григорием Потаниным (которому к тому времени уже за восемьдесят) и внешним политическим миром. "Сибирская советская энциклопедия" прямо и недвусмысленно писала об этом так: "в своих политических выступлениях часто прикрывался именем престарелого Потанина". Адрианов становится "серым кардиналом" всего сибирского областничества.
В-третьих, он депутат Сибирской областной думы. И не просто депутат, а глава второй по численности фракции областников и беспартийных, и к тому же руководитель так называемых "Частных совещаний депутатов думы", фактически теневого аппарата сибирского парламента, в котором реально и принимались все основные решения.
И что же он делает, став полновластным властителем дум и депутатских мандатов? Правильно, безжалостно критикует Временное Сибирское правительство. Вначале он вместе со сторонниками не появляется на заседании Сибирской областной думы, где выбирали министров нового правительства, ссылаясь на то, что там все равно не было кворума (и правда, в заседании участвовало то ли 36, то ли 70 человек при необходимом кворуме в 90 депутатов). А затем, поддержав только лишь назначение Петра Вологодского председателем правительства, грубо и публично критикует кандидатуры всех остальных назначенных министров.
Одного он называет "политически беспринципным и ничтожным", второго – "насаждающим социализм", третьего винит в отсутствии "необходимой определенности и твердости", четвертого – в "отсутствии необходимой энергии".
А еще в самые первые дни освобождения Сибири от большевиков Адрианов специально едет из Томска в Ново-Николаевск, чтобы встретиться с командующим Западно-Сибирским военным округом полковником Алексеем Гришиным-Алмазовым, будущим командующим Сибирской армией. Как считается, чтобы подговорить того от имени "Частного совещания депутатов" Сибирской областной думы к бонапартистскому перевороту. Гришин-Алмазов предусмотрительно отказывается.
Наконец, на последнем заседании Сибирской думы в ноябре 1918 года Адрианов показательно и публично протестует против Николая Авксентьева, председателя Временного Всероссийского правительства, избранного в Уфе и специально прибывшего в Томск для роспуска думы. Когда депутаты думы поднимаются в приветствии с криками "Да здравствует Авксентьев!", Адрианов демонстративно садится и не встает до тех пор, пока министр-председатель не покидает зал заседаний.
Против советской власти
В ночь на 17 декабря 1919 года армия Всероссийского правительства адмирала Колчака оставила Томск. Через сутки власть в городе перешла большевикам. Большевиков Адрианов никогда не любил, сравнивая их с "гнойником" на теле России и называя их "проходимцами, которые творят разрушительное дело, лгут, клевещут, натравливают, провоцируют, преследуют свои личные цели".
Он точно знал, что при большевиках его жизни угрожает смертельная опасность. Еще 10 декабря, за неделю до эвакуации "белых" из Томска, Адрианов пишет письмо в Томский университет и просит принять в географический кабинет свою коллекцию, собранную в Туве в 1915–1916 годах. Причину своей просьбы он описывает совершенно недвусмысленно:
"учитывая создавшееся в городе тревожное состояние и возможность каких-либо эксцессов, во время которых может пострадать различное имущество и подвергаться опасности и сама жизнь, я нахожу целесообразным принять меры к охране находящихся на моих руках научных коллекций и материалов".
Тем не менее от эвакуации на Дальний Восток и далее в Китай Адрианов отказался. Может быть, сказался возраст – к тому времени ему было уже 65 лет. Может быть, сказалась диссидентская привычка и желание новых политических баталий.
Его соратники по газете это героическое рвение никак не оценили. В дневниках, которые Адрианов вел в течение последней недели перед своим арестом, он упоминает, что последний номер "Сибирской жизни" от 20 декабря 1919 года он готовил фактически в одиночку – "никого из сотрудников не застал", "послал записки с приглашением к исполнению обязанностей". Даже на совместное заседание правления и редакции удалось собрать 7 из 20 значащихся по штату человек. Остальные разбежались, ожидая арестов и расправ.
Большевики с Адриановым дебаты решили не устраивать, и просто арестовали его через два дня после выхода последнего номера его газеты. В марте 1920 года большевистский листок "Знамя революции" сообщал, что томской ЧК расстреляны "активные противники советской власти, запятнавшие свои руки в рабоче-крестьянской крови". Революционные большевистские СМИ изъяснились необычайно пафосным слогом, когда речь о массовых бессудных казнях. В списке из двух десятков казненных фамилия Адрианова была первой:
Адрианов Александр Васильевич – бывший редактор черносотенно провокаторской газеты "Сибирская жизнь", где он первый заговорил о необходимости введения военно-полевых судов для расправы с рабочими и крестьянами, один их главных вдохновителей кровавой политики правительства Колчака. Оставался до последнего момента непримиримым врагов пролетарской революции.
Всего через несколько недель после выхода последнего номера "Сибирской жизни" в освободившееся помещение въедет "Знамя революции". Еще через 70 лет с разницей в три года на этом здании появятся две мемориальные доски. В 1988 году здесь увековечат имя Вениамина Вегмана – правоверного большевика и главного редактора "Знамени революции", подписавшего в печать номер с расстрельным списком ЧК. А в 1991 году на другой стене того же здания появится и доска с именем Александра Адрианова.
Стены с двумя этими табличками – перпендикулярные, смотрящие на разные улицы одного и того же перекрестка. И это очень правильно. Иначе Адрианов и здесь нашел бы способ поспорить со своим политическим оппонентом.
