Николай Михайлович Ядринцев – одна из самых легендарных фигур в истории Сибири. Его можно называть областником, исследователем, политиком, газетчиком, даже сепаратистом. Но на самом деле он прежде всего писатель и публицист, который три десятилетия подряд в Петербурге, Томске, Иркутске, на развалинах Каракорума и в Париже занимался тем, что "изобретал свою Сибирь". Неважно, независимую или нет, но главное – осознающую себя единой общностью, а значит, образованную, деятельную, думающую. Такую, которой при его жизни не существовало за пределами узкого круга интеллектуалов, но которая была так нужна не только этому огромному пространству между Уралом и Тихим океаном, но и всей стране.
Этот текст никак не претендует на биографическое описание жизни Николая Ядринцева. Хотя факты из его биографии здесь и будут присутствовать, но они нужны нам не сами по себе, а для понимания эволюции идей Ядринцева и его идеологических метаний – от безапелляционного сепаратизма к классическому европейскому колониализму.
Революционер
Ядринцев – сын выкупленной из крепостничества (рабства) крестьянки и богатого по местным меркам омского купца, родившийся в 1842 году. Омск – глухая провинция Российской империи, смутно догадывающаяся об интеллектуальной жизни столиц. В этом смысле переезд семьи в губернский город Томск в 1855 году для обучения Николая в гимназии кардинально никак не повлиял на его интеллектуальный фон. Сибирский императорский университет откроется в Томске только через четверть века, и Томск времен юношества Николая Ядринцева с точки зрения уровня образованности ничем не отличается от типичного сибирского города.
Но все решает случайность. В 17 лет Ядринцев знакомится в Томске с недавним петербургским студентом Николаем Щукиным, который, по всей видимости, снимал комнату в доме у его матери. Нетрудно представить, почему на общем фоне Щукин кажется Ядринцеву "потоком света, который осенил сознание" (цитата из его воспоминаний). Щукин, кроме рассказов о дивной прогрессивной жизни в столице, заочно знакомит Николая с Григорием Потаниным – тоже уроженцем Омской области, а в то время – студентом петербургского университета (Потанину в то время 24 года, он старше Ядринцева на 7 лет). До революции в России эти две фамилии как отцов-основателей "сибирского областничества" почти всегда будут писать вместе: "Потанин и Ядринцев", как "Маркс и Энгельс" – после революции.
В 18 лет Николай уезжает в Петербург, чтобы стать вольнослушателем столичного университета. Вольнослушателем – потому что гимназию он так и не закончил. Три года понадобилось сыну освобожденной крепостной на то, чтобы проникнуться передовыми (конечно же, народническими, почти социалистическими) идеями и вернуться в Сибирь – естественно, чтобы просвещать народ. В 1863 году Ядринцев начинает публиковать горячие памфлеты в "Томских губернских ведомостях", а в 1865 году полиция находит у него прокламацию "Патриотам Сибири", коллективный труд либерального иркутского купца Попова и Ядринцева с Шашковым в роли редакторов.
Обвинения в пропаганде "сибирского сепаратизма" (то есть буквально – в отделении Сибири от России) справедливы только по отношению к 23-летнему Ядринцеву, поскольку прокламация "Патриотам Сибири" – без сомнения, сепаратистский и революционный текст.
При этом читатели редко обращают внимание на то, что текст "Патриотам Сибири" – это калька с Декларации о независимости североамериканских штатов, написанной в 1776 году. "История настоящего короля Великобритании есть история ряда несправедливостей и насилий, имевших своей целью утверждение абсолютной тирании над этими штатами", – утверждали американские политики за 90 лет до Ядринцева и Потанина.
Но омские жандармы, читавшие найденную прокламацию, в таких тонкостях не разбирались. Знакомство с американской Декларацией о независимости будет стоить Ядринцеву восьми лет жизни: три года под арестом и еще пять – в ссылке в Архангельской губернии. Там он напишет книгу "Русская община в тюрьме и ссылке" и целый ряд статей для столичных газет.
"В нашем сердце было искреннее желание блага нашей забытой родине; нашею мечтою было её просвещение, гражданское преуспеяние. Мы желали Сибири нового гласного суда, земства, больше гласности, поощрения промышленности, большей равноправности инородцу. Что тут было преступного? Что было преступного горячо любить свою родину? Но здесь патриотизм был принят за сепаратизм", – писал Ядринцев.
Но главное – он освобождается уже не революционером. К середине 1870-х годов Николай Ядринцев – классический русский консерватор, цель которого состоит не в отделении Сибири от России, а в том, чтобы она жила на "единых с Россией основаниях". То есть он хочет сделать из Сибири настоящую Россию – например, такую, какую он видел в Архангельской губернии. Подлинную. Основательную. Деловую.
Просветитель
А что сама Сибирь – она-то стремилась стать настоящей Россией? Короткий ответ: нет, и в этом состояла главная трагедия Ядринцева и окружающих его интеллектуалов. Они воображали себе Сибирь чахнущей под гнетом царского самодержавия и стремящейся реализовать весь свой потенциал, Сибирь, осознающую себя как особое сообщество. А подлинная Сибирь была совершенно иной.
Прежде всего, тотально неграмотной. В середине 1880-х годов (когда уже вышла монументальная книга Ядринцева "Сибирь как колония") во всей Восточной Сибири работало всего 235 учебных заведений, в которых учились всего 8460 человек. Это примерно один человек на 100–150 тысяч населения. В крупном и прогрессивном по сибирским меркам Иркутске в конце 1870-х годов 65 процентов населения было совершенно неграмотно, только 3 процента окончили тогдашний аналог средней школы, а остальные получили только "низшее образование". Журналист и писатель Михаил Загоскин в 1870 году писал: "Обозревая разнообразную деятельность жителей Иркутска, мы замечаем, что, за исключением немногих занятий, здесь нет таких отраслей труда, которые бы развивались с помощью науки".
А еще – тотально не интересующейся ничем, что находится за пределами бытовых дел. В 1883 году в Красноярске местная элита (прежде всего, торговая) не смогла собрать чуть более 1100 рублей на празднование 300-летия присоединения Сибири к России – юбилея, претендующего на грандиозность. За счет подписки собрали только 309 рублей, а остальное пришлось возмещать из городского бюджета – по отдельному ходатайству купцов Павла Прейна и Ивана Гадалова.
Сибирское областничество недаром зародилось в Петербурге. Только в столице и удалось наскрести сколько-либо значимое количество интеллектуалов, интересующихся Сибирью. И именно поэтому "постреволюционный" Ядринцев – это, прежде всего, классический европейский просветитель образца 19-го века. Образованный человек, несущий свет дикарям. И еще, конечно же, фантазер.
В изъятой вместе с прокламацией "Патриотам Сибири" статье Ядринцева "Сибирь в 1-е января 1865 года" говорилось: "Пусть сибирское общество соединится от Урала до восточного океана, чтобы создать новую жизнь Сибири, начнёт жить умственною жизнию и заботиться о своём самобытном политическом и экономическом развитии". Пусть, конечно. По мысли Потанина, главной задачей областников и было – "переворот умов [в Сибири] и пополнение пустоты в [сибирских] головах".
В том числе для этого Николай Ядринцев запускает в 1882 году в Петербурге свою собственную газету – "Восточное обозрение". Это типичный просветительский проект, в котором создатель не обращает внимания на разные мелочи жизни. Например, на деньги. Довольно быстро "Восточное обозрение" подходит к финансовому краху – даже в столице находится не слишком много подписчиков, желающих платить деньги за интеллектуальные штудии по поводу далеких окраин империи. В 1888 году, пытаясь разрешить финансовые трудности, Ядринцев переводит газету в Иркутск – там ее поддерживают местные чиновники и несколько местных купцов.
Путешествуя по Алтаю и Монголии, выступая в Париже и Чикаго, Ядринцев будет старательно выполнять обязанности главного редактора этой газеты. Свой пост он оставит за несколько месяцев до самоубийства в 1894 году. Сама газета умрет естественной смертью в 1906 году.
Колонизатор
В публицистике и писательстве Ядринцева (наряду с Потаниным) родилось то главное, чем он станет известен в широкой общественной среде – нечто, называющееся "сибирским областничеством". Апофеозом этого движения, его манифестом традиционно считают монументальную книгу Ядринцева "Сибирь как колония", изданную в 1882 году.
Здесь важно сказать, что слово "колония" для Ядринцева образца 1882 года – уже совершенно не уничижительное слово. Колониями обладает каждая уважающая себя европейская страна. И долг европейцев – развитие своих колоний, как долг просветителей – едва ли не насильственное побуждение дикарей к развитию. Для Ядринцева признание Сибири "колонией" России – подлинное благо. Ее нужно признать колонией не для того, чтобы затем отделять, а для того, чтобы наконец нормально, по-европейски развивать. Государство запаздывает с "колонизацией" Сибири европейского образца – вот в чем ключевой пафос не только книги "Сибирь как колония", но и всего сибирского областничества. В этом смысле это идеология не сепаратистская, а колонизаторская. А Ядринцев – благородный колонизатор европейского образца.
Представления областников о присоединении Сибири – это типичная европейская история колонизации окраин цивилизованного мира, с единственным исключением: государство здесь вечно запаздывает, вечно ущемляет народную пассионарность. Еще в 1865 году в статье "Сибирь перед судом русской литературы" молодой Николай Ядринцев (революционер и просветитель) пишет: "Покажите мне другой народ в истории мира, который бы в полтора столетия прошел бы пространство, больше пространства всей Европы и утвердился на нем? Нет, вы мне не покажете такого народа! [Теперь же мы видим здесь] бедные городки, разоренные возмутительными насилиями и грабежами наездных воевод и злоупотребляющих властью губернаторов".
300-летие "присоединения Сибири к России", назначенное официальными властями на конец 1882 года, для Ядринцева – проверка на "совершеннолетие" Сибири. В газете "Сибирь" от 9 октября 1877 года он пишет: "Мы можем со своей стороны пожелать одного, чтобы к этому времени Сибирь была признана вполне совершеннолетнею для тех современных учреждений и реформ, которых она ожидает". "Совершеннолетнею" — значит такой, которая способна воспринять подлинную колонизацию.
1881–1882 годы становятся для Ядринцева и его окружения временем интенсивного продвижения идеи о том, что Сибирь нуждается в реформах. А точнее – в распространении на нее гражданских правил, наличествующих в остальной стране.
"В [Сибири] мы видим мы видим зарождающееся общество, в котором (…) пробуждаются гражданская жизнь и духовные потребности, которые требуют удовлетворения", – пишет Ядринцев в предисловии книги "Сибирь как колония". И в этом он не одинок: об этом же говорится на званых обедах, устроенных областниками в Москве и Петербурге в октябре 1581 года. Об этом пишет иркутский городской голова иркутскому губернатору.
Нарождающийся и крайне небольшой кружок местной деловой элиты кричит: дайте нам в Сибири те же принципы управления, что и в остальной России. А именно: гласный суд, прекращение ссылки, свободу слова и другие признаки нормального делового климата. "Позднейшие окраины – Польша и Кавказ по учреждениям более русские, чем трехсотлетняя Сибирь, куда вы съезжаете как бы в неприятельскую, лишь только покоренную страну с исключительными законами" – вот типичный фрагмент речи выступающего на званом обеде в Москве в октябре 1881 года.
Эмигрант
Николай Ядринцев прожил и еще одну жизнь: ученого-исследователя, который имел все шансы стать звездой мировой науки, выступать с лекциями на ведущих мировых площадках и поругивать Россию из-за границы. Роль эмигранта-интеллектуала Ядринцев примерил на себя совсем чуть-чуть, но и этого современникам хватило с лихвой.
В 1878–1881 году Ядринцев путешествует по Алтаю, пишет исследовательские статьи и получает за них золотую медаль Русского географического общества. В конце 1880-х он едет в Минусинскую котловину, где открывает памятники орхонской письменности с их дублированием китайскими иероглифами – это позволит впервые расшифровать орхонское руническое письмо. В ходе той же экспедиции Ядринцев совершает мировое открытие: в окрестностях буддийского монастыря Эрдэнэ-дзу он находит древние руины – и это оказывается столица империи Чингисхана Каракорум.
Это открытие делает Ядринцева мировой знаменитостью. Его как звезду встречают в Париже, Петербурге, Москве, Гельсингфорсе, в США. Если бы Ядринцев всерьез захотел прожить роль эмигранта-интеллектуала, он остался бы знаменитым, как откопавший гомеровскую Трою Генрих Шлиман. Найденный Каракорум – ничуть не хуже.
Но что волнует Ядринцева, скажем, во время посещения Всемирной промышленной выставки в Чикаго летом 1893 года? Или Германии годом ранее? Об этом нам известно из его эссе "Письма сибиряка из Европы".
Всё, что Ядринцев видит за границей, он сравнивает с родной Сибирью. Швейцария напоминает ему Алтай, где смогли приручить и окультурить медведя. А так всё то же самое - горы, долины, ущелья:
В Германии сибирского путешественника особенно занимает сравнение Рейна и Иртыша:
Сегодня мы уже знаем ответ: не закипит, не прорежут, не выдвинутся, не восстанут, не явится, не выйдет. А Ядринцев – вернется в Россию, чтобы принять предложение должности начальника статистического отдела в управлении Алтайского горного округа. Впрочем, можно считать, на свой пост он так и не заступит: прибыв в Барнаул 2 июня 1894 года, 7 июня из-за неразделенной любви примет чрезмерную дозу опия, а еще через неделю – умрет.
Визионер
В 1891 году Ядринцев участвует в борьбе с голодом и эпидемией холеры в Тобольской губернии: организовывает в Кургане и Ишиме столовые и амбулатории. И в том же году в Женеве нелегально издан его памфлет "Иллюзия величия и ничтожество. Россию пятят назад". Это хирургически холодный анализ разлагающейся страны, которая так и не приняла при жизни ни одной идеи автора.
И наконец, он предрекает России цивилизационный проигрыш: "Что сделает жалкий, забитый лишенный образования народ? В силах ли он будет противостоять просвещенному врагу? Так должна будет кончиться история этого кажущегося величия. Так завершится урок истории для государства, пренебрегшего законами естественного человеческого развития, отказавшегося от дороги к цивилизации". Он пишет о грядущем распаде России, расчленении ее с востока и с запада азиатскими и европейскими державами соответственно. Через четверть века сценарий Ядринцева воплотится в жизнь: по Варшаве и Киеву будут маршировать германские войска, по Владивостоку – американские. Распад страны оказался кровавым и болезненным.
Разочарование Ядринцева понятно. При жизни он не увидел ни одного воплощения своих идей. Скажем, гласный суд в Сибири ввели только в 1896 году – через два года после смерти Николая Михайловича. А "совершеннолетия" Сибири в части "гражданской жизни и духовных потребностей" достичь, кажется, так и не удалось. Никакое "сибирское общество" – хоть зависимое, хоть независимое, очевидно не сформировано и по сей день.
Проживи Ядринцев еще лет пятьдесят, он увидел бы распады крупнейших мировых империй – прежде всего, Британской. Увидел бы, что из успешных колоний и правда получаются успешные страны – чего стоят примеры Канады и Австралии, доказывающие, что просвещение может сформировать в глуши, сопоставимой с Сибирью, гуманистические и образованные сообщества людей. Да и отношения бывших колоний с метрополиями были уже не враждебные, потому что эти новые народы достигли совершеннолетия, преодолев в себе "подростковые комплексы" XVIII века.
Наверное, Ядринцев был бы счастлив увидеть всё это своими глазами. Хотя бы потому, что он это давным-давно предсказал. В том числе и то, что по успешности колоний можно судить об успешности всей страны.
