Работы Геннадия Доброва хранятся в Центральном музее Великой Отечественной войны, в Центральном Историческом музее и в Музее капитуляции Карлсхорст (Берлин). На счету художника около 10 тысяч работ, а известным его сделали "Листы скорби" – графический цикл, героями которого стали, в частности, инвалиды Второй мировой войны.
Кусал губы, чтобы не заплакать
Геннадий Гладунов родился в Омске в 1937 году. Его первым учителем стал отец, художник-фронтовик Михаил Гладунов. Подростком Геннадий переехал в Москву, окончил художественную школу, а затем – суриковский институт. Несколько лет вынужденно, ради прописки в столице и комнаты в общежитии, проработал в милиции – постовым на Белорусском вокзале, потом устроился санитаром-эвакуатором в городскую психиатрическую лечебницу №7, надеясь, что так будет оставаться больше времени для творчества. В 1971 году Гладунов взял новую фамилию – Добров – в память о своем учителе, художнике Матвее Доброве. К 36 годам сокурсники Геннадия Доброва уже стали членами Союза художников, получили свои мастерские, а он по-прежнему пытался найти свой путь.
– И тогда ему Кибрик (художник Евгений Кибрик был наставником Доброва в институте. – Прим. С.Р.). посоветовал: если вы хотите, езжайте на Валаам и нарисуйте инвалидов войны. Эта тема может прозвучать, – говорит режиссер Игорь Калядин, в 2011–2012 годах снявший документальный фильм "Ночные летописи художника Доброва".
Этому совету Добров последовал без долгих раздумий. Тема была ему близка: в памяти художника, по словам его вдовы, Людмилы Добровой, постоянно всплывали картины из детства, на которых покалеченные фронтовики просят подаяние на улицах и рынках послевоенного Омска.
– В 1974 году Гена поехал в дом-интернат на Валааме. К тому времени, конечно, многих инвалидов войны уже не было в живых, другие как-то сумели устроить свои жизни, разъехались по городам. Остались только те, кому совсем некуда было податься. Гену там приняли как своего. Он всем, чем мог, помогал: возил больных в баню, на прогулки. Его благодарили "за внимание к людям", часто предлагали выпить, но он считал Валаам святым островом и от всего отказывался. Пока Гена писал портреты, он разговаривал с ветеранами, расспрашивал их про войну. Работал он медленно и очень тщательно, обдумывая каждую деталь. На рисунок тратил от трех до 10 дней. Первым, кого Гена нарисовал на Валааме, стал парализованный Александр Подосенов. В 17 лет он попал на фронт, в Карелии был ранен – пуля попала в голову и прошла навылет. После войны Александра определили в дом-интернат. Его мать, жившая поблизости, навещала сына. Все дни он сидел на кровати, а вечером его укладывали на подушки, чтобы он поспал. Такой была его жизнь. На другом портрете – наполовину слепой Александр Амбаров, ветеран финской и Великой Отечественной войн. Все лицо у него было в шрамах и в дробинках, намертво впившихся в кожу и напоминавших оспины. Он оборонял Невскую Дубровку под Ленинградом. Четыре раза его при взрывах засыпало землей с головой, но он каким-то образом себя откапывал: говорил, что вылезал, как из могилы. Много трудных лет прошло после этого, а он все радовался, что жив остался. В Никольском ските, превращенном в психиатрическое отделение, в одной из палат Гена увидел человека без конечностей с застывшим из-за контузии лицом. Ни имени, ни фамилии его никто не знал. Гена рассказывал, что его поразил взгляд солдата – пронзительно ясный, проникающий в самую душу. И он нарисовал этого ветерана. А когда рисовал, кусал зубами губы, чтобы не заплакать, – вспоминает Людмила Доброва.
Ничего другого рисовать не могу
С Валаама Геннадий Добров каждый день отправлял жене письма. Рассказывал ей о "мерзости запустения", которую увидел на Валааме, о варварском отношении к религии и о людях, которых там встретил.
"Вот где Русь несчастная! В чистом виде. Ангелы, а не люди, ни в ком ни капли лжи, души нараспашку. Я уже двери закрываю на ключ в своей комнате изнутри. Приходят, рассказывают о себе. И наплачешься, и насмеёшься с ними. А песни какие поют! Я таких и не слыхал никогда, самые окопные какие-то, и откуда они их берут?" – удивлялся художник в одном из писем.
– Именно на Валааме Гена понял, что уйти от себя не сможет, что хоть тем для рисования и много, он очертил свой круг, за который ему уже нет выхода. "Калеки, сумасшедшие, пьяницы, да изредка картины природы – вот мои "белые ночи", – вот то немногое, что я тут рисую. И ничего другого рисовать не могу" – так он мне писал, – говорит Людмила Доброва.
После Валаама Добров побывал в Бахчисарае, Омске, Сахалине, в Армении и Подмосковье. Работа над "Автографами войны", так художник назвал эту серию рисунков, растянулась на шесть лет. Сейчас оригиналы "Автографов войны" хранятся в Музее Победы на Поклонной горе (Центральном музее ВОВ). Рисунки серии музей выкупил у художника в 1993 году.
– Инвалиды войны все были разные. Были страдальцы, воевавшие за нас и изуродованные войной, по словам Гены. Они испытывали обиду на весь мир, ощущали себя отвергнутыми, брошенными, жаловались, пили, ссорились друг с другом и даже дрались. Однажды Гена был свидетелем, как инвалиду войны с трахеостомой, который сам не мог дышать, его товарищи заливали водку прямо в горло через воронку с длинным шлангом. Так он хотел выпить. Но часто среди них можно было найти высокие примеры для подражания – людей, сумевших, несмотря на невзгоды, сохранить оптимизм, доброту, стойкость духа. Гена говорил, что у них мы должны учиться трудности преодолевать. Как-то один из его героев высказал мысль, что если бы солдаты только страдали на фронте, то не смогли бы победить. Потому они и шутили, и веселились на войне. И после войны не унывали: и влюблялись, и семьи заводили, и специальности получали. В Армении, в Нор-Харберде, Гена познакомился с безруким ветераном, работавшим завхозом в доме-интернате. Он в те дни готовился к свадьбе с красивой молодой женщиной-врачом. А в Москве Гене дали адрес фронтовика Бориса Милеева, потерявшего на войне кисти рук, у него были протезы. После войны Борис помогал ворам сбывать краденое, но потом за счет государства обучился печатать и уже к тому времени 30 лет работал секретарем, перепечатывая разные документы, которые ему привозили, – продолжает Людмила Доброва.
"Ну, кто смотреть будет на меня, такую страшную"
Среди героев "Автографов…" есть те, кто не воевал, но при этом пострадал не меньше, чем участники боев. Добров называл их "жертвами войны среди мирного населения" – одной из таких жертв была и его собственная мать, похоронившая в войну троих детей из четырех.
– В клинском доме-интернате Гене встретилась Нюра Иванова. Муж Нюры служил в Бресте пограничником. В июне 1941 года она с ребенком прилетела к своим родным, в Тверскую область – отдохнуть. И вдруг по радио слышит, что война началась, и что немцы бомбят Брест. Нюра потеряла сознание и упала лицом в печь. Все лицо сгорело. Позже ей сделали протез в виде маски. Она говорила Гене: ну кто смотреть будет на меня, такую страшную, только плюнут. Но все-таки согласилась позировать. Гена меня позвал тогда, и я ездила в Клин, познакомилась с Нюрой, она мне подарила связанную ею салфеточку. Без глаз, без лица… и вязала на спицах салфетки! Такое не забудешь! А Гену она доводила до слез русскими песнями. Вообще, все это были люди величайшей скромности, с огромным нравственным запасом и самоотверженной любовью к родине, – рассказывает Людмила Доброва.
Многие коллеги по цеху и тем более чиновники от культуры творчество Доброва приняли в штыки.
– Его обвиняли в том, что он наслаждается человеческими уродствами, спекулирует на этой теме, нагнетая страсти, что он чуть ли не садист. Его убеждали, что такой теме нет места там, где речь о победе в войне – день Победы уже тогда воспринимался больше как праздник, а не как день памяти и скорби. И такие рисунки только испугают зрителя. Но Гена видел свою миссию в том, чтобы рассказать об этих людях, вернуть их из забвения, вызвать сострадание к страданию. Сначала он не думал об этом – рисовал забытых героев, хотел напомнить обществу об их подвигах, разволновать зрителей. Но когда увидел от руководства обратную реакцию, неприязнь эстетствующих, обвинения в натурализме, испытал большую горечь. А потом понял, что работы эти не столько патриотические, сколько общечеловеческие, христианские, антивоенные. И продолжил работать несмотря на то, что на выставки его работы не брали и надежд на широкий показ не было. Герои его рисунков как бы говорят: "Посмотрите на нас – вот к чему приводит война. Больше всего на свете мы не хотим, чтобы она повторилась", – объясняет Людмила Доброва.
Над "Автографами войны" Геннадий Добров работал с 1975 по 1980 год и сделал 35 рисунков. Их стали публиковать с началом перестройки, и вскоре к Доброву пришла международная известность. Режиссер Игорь Калядин уверен, что если бы в 1973 году художник не встретил свою будущую жену, он бы не состоялся в профессии:
– Люся, Людмила Васильевна – это его ангел-хранитель. Она – как Саския у Рембрандта: оберегала его от всяких бед, создавала надежный тыл, верила в него. Он и сам это понимал. Говорил, что все его творчество, которое можно показывать на вставках, началось с появления Люси.
Противление злу любовью
В девяностых годах Добров работал над "Реквиемом"– новой серией в память об узниках концлагерей Западной Европы. В ней "героями" стали вещи и рисунки заключенных, газовые камеры, саркофаги, полные костей погибших.
– Он побывал в Польше, Чехии и Германии, посетив концентрационные лагеря, которые тогда уже превратились в музеи. Но там по-прежнему оставалось множество следов войны. В польском Штуттгофе ему рассказали, что часть трупов сжигалась не в печах на территории, а за пределами лагеря, в лесу. Тела просто бросали в ямы, обливали горючим и поджигали. Гене показали, где находились эти ямы. Он пошел туда. Кругом лежал снег, в деревьях прятались косули. И вдруг Гена проваливается куда-то одной ногой. А когда вытаскивает ногу, у него кровь леденеет в жилах: под слоем снежного покрова лежат зола, пепел и фрагменты человеческих костей. Это была одна из ям, которую, вероятно, плохо засыпали. В лесу, рядом с ямами, польские художники поставили в память о погибших металлическую чашу и окружили ее камнями. В Ламсдорфе Гене служители музея рассказали историю о забытых советских военнопленных. В самых дальних бараках Ламсдорфа лежали раненые советские солдаты и офицеры, закованные в кандалы. Когда лагерь освободили, не нашлось никого, кто бы вспомнил о них. А сами бойцы были слишком слабы, чтобы спасти себя. Они умерли от голода. Только через несколько лет после окончания войны местный житель обнаружил это место, со скелетами в кандалах На стене было написано "Сталин, помоги", – вспоминает Людмила Доброва (на сайте Центрального музея военнопленных в Ламбиновице-Ополе эта история изложена так: Узники русского лагеря, так же как пленные британского лагеря, были эвакуированы пешком в январе 1945 г. В лагере остались лишь больные, в основном из числа советских пленных. Многие из них умерли до прихода Красной Армии 17 марта. – Прим. С.Р.).
Пять раз, с 1989 по 2001 год, Геннадий Добров летал рисовать в Афганистан. Сюжеты он находил в больницах и госпиталях, в лагерях беженцев и просто среди гор, ущелий и равнин, где жутким напоминанием о продолжавшейся войне служила военная техника, искореженная взрывами.
– Гена как-то очень близко к сердцу принял беду афганского народа. Однажды в интервью он упомянул про то, что Афганистан напоминает ему Омск после войны, где тоже были и бедность, и грязь, и калеки на рынках, но в то же время люди оставались доверчивыми и открытыми, смиренно несущими свое бремя. Но не только с человеческим страданием можно было на каждом шагу столкнуться в Афганистане, а и с человеческой жестокостью. И эта тема – что случается, когда люди решают воздавать злом на зло, – очень заинтересовала Гену. Он говорил, что такой путь приведет только к одному – самоистреблению, – говорит Людмила Доброва.
Последней большой работой Геннадия Доброва стала серия рисунков "Душевнобольные в России". В середине 2000-х он стал терять зрение и почти полностью ослеп к концу жизни. В 2006 году художник надиктовал воспоминания на диктофон. Через несколько лет Людмила Доброва расшифровала 163 часа записи, издав двухтомник "Ночные летописи Геннадия Доброва".
Геннадия Доброва не стало 15 марта 2011 года.
Художник Сергей Баранов считает, что рисунки Доброва помогают противостоять романтизации войны, которая происходит сегодня.
– Война в первую очередь должна ассоциироваться с горем, разрушением, страданием. Любовь, дружба, мечты – все это войной стирается, смывается, уничтожается. И вся эта военная форма на детях, картонные танки – это настолько неправильно. Такое ощущение, что у людей отключилась какая-то оценочная норма. Если человек уходит на войну, его могут убить. Но нет, это даже не подразумевается. А подразумевается, что он обязательно водрузит флаг над Рейхстагом и отправится на парад. То есть война у нас романтизируется, и нужен авторитет, который сказал бы: что же вы делаете? А таких авторитетов все меньше. Рисунки Геннадия Доброва показывают другую сторону войны, ту, что ближе к реальности, обладают отрезвляющим эффектом, – считает Сергей Баранов. Весной 2021 года он инициировал проведение выставки рисунков Доброва в Ямало-Ненецком окружном музейно-выставочном комплексе имени Шемановского. Экспозиция работ длилась почти весь май. По словам Баранова, посетители выставки не могли сдержать слез.
