Немецкий профессор математики еврейского происхождения Фриц Нётер в 1934 году бежал из нацистской Германии в СССР, работал по согласованию с советскими властями в Томском университете, но в октябре 1938 года был приговорён к 25 годам лишения свободы по обвинению в "шпионаже в пользу Германии", а спустя три года приговорен к расстрелу*.
"7 января 1938 года. Совершенно секретно. Сталину. Арестованный Нётер показал, что он получил от германской разведки задание по наблюдению за работой оборонного института в Томске".
Исследованием биографии Фрица Нётера уже многие годы занимается историк, публицист, создатель сетевого портала "Заметки по еврейской истории" и журнала "Семь искусств" Евгений Беркович.
– Как и когда вы впервые узнали о судьбе Нётера?
– Меня давно интересуют жизнь и творчество ученых, прежде всего физиков и математиков, на судьбы которых так или иначе повлияли катастрофы ХХ века. Особенно трагичным для научного ландшафта Европы оказался приход к власти нацистов в Германии. "Наука в тени свастики" – так можно было бы назвать серию моих очерков о математиках Эдмунде Ландау, Феликсе Бернштейне, Альфреде Прингсхайме, физиках Альберте Эйнштейне, Максе Борне, Джеймсе Франке, Петере Прингсхайме и многих других. В этом же ряду и рассказы о династии математиков Нётер.
В истории математики известно не так много семей, подаривших науке сразу нескольких своих представителей и среди них настоящих звезд первой величины. В этом ряду вместе с семейством Бернулли можно уверенно назвать фамилию Нётер.
– Расскажите немного об этой семье...
– Математическая традиция этой семьи началась с отца Фрица – Макса Нётера, ученика выдающегося математика Альфреда Клебша и близкого друга другого ученика Клебша – Феликса Клейна. Между Клейном и Нётером всю жизнь сохранялись теплые, дружеские отношения, в архиве Гёттингенского университета хранится их переписка: 89 писем от Нётера и 129 от Клейна, причем большинство начинались с дружеского, неформального обращения "дорогой Нётер".
– В те годы еврею в Германии было еще нетрудно сделать академическую карьеру?
– Макс Нётер получил неплохие математические результаты, оставившие след в математике XIX века, но сам долгое время оставался лишь экстраординариусом, т. е. внештатным профессором, несмотря на обещания Клейна сделать его ординариусом, т. е. полным профессором. Клейну никак не удавалось помочь другу, хотя он искренне старался использовать для этого все свое немалое влияние в математическом мире.
Через восемь лет после начала работы Макса в Эрлангене Клейн, переехавший к тому времени в Лейпциг, писал ему с грустью, что, несмотря на все усилия, он не смог отстоять кандидатуру Нётера во Фрайбурге, а ситуация в Тюбингене еще хуже, так как там факультет твердо придерживается принципа не принимать к себе на работу евреев.
В итоге ни один университет в Германии так и не пригласил Макса Нётера на должность профессора, и он ждал тринадцать лет, пока Эрланген не предоставил ему заветное звание и кафедру.
В профессорской среде так называемый "образованный антисемитизм" существовал и в кайзеровской Германии, и во времена Веймарской республики
Судьба Макса – не исключение из правил, напротив, типична для европейских ученых-евреев. Упомянутому Альфреду Прингсхайму, тестю Томаса Манна, заветную должность ординарного профессора университета пришлось ждать двадцать с лишним лет, и получил он ее, когда ему было уже за пятьдесят. Не последнюю роль играл здесь этот самый "образованный антисемитизм". А ведь Альфред был одним из самых продуктивных математиков своего времени, став еще до получения профессорского звания действительным членом Баварской академии наук.
В профессорской среде так называемый "образованный антисемитизм" существовал и в кайзеровской Германии, и во времена Веймарской республики, причем к началу 30-х годов он еще больше набрал силу.
– Макс Нётер не дожил до прихода Гитлера к власти. А вот дети его – математики Эмма и Фриц вынуждены были бежать от нацизма. Что известно сегодня о том, как Эмма и Фриц Нётер оказались за пределами Германии в 30-е годы?
– Карьеры Эммы и Фрица и до прихода нацистов к власти складывались нелегко: кроме еврейства, положение детей в академическом обществе осложнялось еще и тем, что оба придерживались левых и пацифистских взглядов. Для Эммы положение вообще выглядело безнадежным, так как до веймарской эпохи преподавание в немецких университетах женщинам было запрещено.
Будь Эмма Нётер мужчиной, ее, без всяких сомнений, приглашали бы на профессорские должности лучшие университеты страны. Ей же приходилось довольствоваться титулом "экстраординарный профессор" Гёттингенского университета, полученным ею 6 апреля 1922 года, когда ей исполнилось уже сорок лет. К этому времени она уже по праву считалась среди специалистов основоположником современной алгебры, ей удалось заложить краеугольные камни в фундаменты нескольких важнейших научных направлений.
– А как тем временем складывалась научная карьера Фрица Нётера?
– Уже в 1909 году Фриц (он на два года моложе своей великой сестры) защитил диссертацию. Его научным руководителем был знаменитый физик и математик Арнольд Зоммерфельд. Вторую докторскую диссертацию, давшую ему право читать лекции в университетах, Нётер защитил через два года в Техническом университете Карлсруэ. Правда, выйти на лекторскую кафедру Фрицу удалось лишь через долгих семь лет – в его научную и преподавательскую карьеру вмешалась Первая мировая война. В апреле 1917 года молодой доктор философии был ранен и награжден Железным крестом за храбрость. Только в 1918 году Фриц Нётер стал экстраординарным профессором кафедры математики и теоретической механики того же технического университета, в котором защищал вторую докторскую диссертацию.
В отличие от отца и сестры, всю жизнь занимавшихся "чистой" математикой, Фриц рано познакомился с ее приложениями, поработав почти два года на заводе Сименса-Шукерта в Берлине. Там он занимался прикладными задачами математической физики.
Наконец, в 1922 году тридцативосьмилетний Фриц Нётер достиг вершины научно-преподавательской карьеры в Германии – он получил заветное звание ординарного профессора в Бреслау.
Конечно, математические способности Фрица не шли ни в какое сравнение с талантом его сестры. Гении, подобные Эмме Нётер, вообще рождаются чрезвычайно редко. Тем не менее, казалось, что будущее профессора Фрица Нётера безоблачно и надежно обеспечено. Все радикально изменилось с приходом гитлеровцев к власти. Как участник мировой войны Фриц не мог быть сразу уволен по закону о чиновничестве от 7 апреля 1933 года. Однако еврей Нётер, открыто придерживавшийся к тому же антигитлеровских политических взглядов, член Немецкой демократической партии, не мог долго оставаться на профессорской должности. Хотя сами Эмма и Фриц Нётер ощущали себя скорее немцами, чем евреями, это не спасало, конечно.
– В какой момент они понимают, что в Германии оставаться дальше невозможно и надо бежать?
Среди тех, кто потерял работу в Германии, были двадцать нобелевских лауреатов, одиннадцать среди них – по физике
– Эмма Нётер оказалась в числе первых шести преподавателей, которым Прусское министерство запретило читать лекции и отправило в бессрочный отпуск на основании печально знаменитого закона о восстановлении чиновничества от 7 апреля 1933 года, положившего начало массовой чистке профессорско-преподавательского состава. Этот закон был первым официальным актом гитлеровского правительства, в котором появился термин "арийский". Люди, которые не могли подтвердить свое арийское происхождение, а это были в первую очередь евреи, теряли право занимать государственные должности и за редким исключением подлежали немедленному увольнению.
По итогам 1935 года лишился своего места каждый пятый ученый и преподаватель. Физики и математики пострадали еще значительней – уволенными оказались 25% научных работников. Среди тех, кто потерял работу в Германии, были двадцать нобелевских лауреатов (включая тех, кто получит премию позже), одиннадцать среди них – по физике. Немецкой науке был нанесен страшный удар, последствия которого ощущаются и сегодня.
Куда в этой ситуации бежать из страны, каждый решал для себя сам. Кому-то удалось устроиться в Палестине, кто-то нашел место в Турции, кто-то уехал в Южную Америку. Но большинство ученых стремились попасть в США, где перспективы трудоустройства были обнадеживающими, хотя и не такими привлекательными, как в начале двадцатого века. Подбором кадров для американских университетов и институтов занимались многие организации. Среди них был активен Международный комитет по образованию, созданный Рокфеллеровским фондом. Комитет выдавал стипендии талантливым молодым ученым из Европы. Многие из них оставались потом в Америке навсегда.
Но не нужно думать, что в Америке найти место даже известному ученому было легко и просто. Нет, и свободных кафедр было не безгранично, и языковой барьер существовал, и конкуренцию с местными кадрами надо было выдержать. Руководители многих американских университетов не доверяли европейским ученым, считая, что они не станут патриотами Америки. Дополнительные преграды выстраивал и антисемитизм в академических кругах США, ничуть не меньший, чем в Европе.
Особенно трудно стало найти место после 1933 года, когда Америку захлестнул поток еврейских беженцев из Европы. Даже высокий авторитет ученого помогал слабо.
– Но Нётеры, насколько я знаю, планировали уехать не в США, а в СССР?
– Да, для Эммы и Фрица Нётер более привлекательным представлялось направление не на запад, а на восток. По словам советского академика Александрова, Эмма "серьезно думала об окончательном переезде в Москву". Павел Сергеевич пишет, что он вел с Наркомпросом переговоры о предоставлении ей кафедры в Московском университете, однако в Наркомпросе, как водится, медлили с принятием решения и не давали окончательного ответа.
Между тем время шло, и Эмма Нётер, лишенная даже того скромного заработка, который она имела до увольнения, вынуждена была принять приглашение из-за океана – в женский колледж в американском городке Брин-Мор (Bryn Mawr) в штате Пенсильвания. Кроме того, она получила возможность вести научную работу в Институте перспективных исследований в Принстоне.
При этом она оказалась одной из немногих эмигрантов, кто на следующий же год после отъезда осмелился вернуться назад: летом 1934 года она решила провести некоторое время в знакомой обстановке зеленого Гёттингена, где ей так хорошо работалось все последние годы. Главной же ее задачей было проводить любимого брата Фрица в таинственную Россию, из которой ему не суждено было вернуться. Да и самой Эмме жизнь отпустила после последней встречи с братом всего год.
Устроившись в Америке сама, она тут же стала заботиться о коллегах, кому меньше повезло в изгнании. Вместе с Германом Вейлем она организовала специальный Фонд помощи немецким математикам, в который должны были отчислять небольшую часть своей зарплаты те ученые, которые уже нашли работу. Из собранных средств выплачивались стипендии тем, кто особенно нуждался в поддержке. Денег удавалось собрать, конечно, немного, но и эта помощь многим оказалась очень своевременной и действенной.
К сожалению, Эмме не дано было проработать в американском колледже и двух лет: 14 апреля 1935 года после неудачной медицинской операции она скончалась. Альберт Эйнштейн написал в тот же день издателю "Нью-Йорк Таймс": "По мнению самых компетентных из ныне здравствующих математиков, госпожа Нётер была самым значительным творческим математическим гением (женского пола) из родившихся до сих пор".
– А как складывалась в этот период судьба ее брата?
– Фриц Нётер не мог последовать за сестрой в Америку, так как не надеялся найти там работу, а рисковать благополучием семьи, в которой росли двое сыновей, он не хотел. Зато в Советском Союзе для немецкого профессора место работы нашлось. В Томском государственном университете имени Куйбышева требовался специалист по вычислительной математике и математической физике.
Приглашение в Томск Фриц получил от расположенного в Швейцарии Общества содействия немецким ученым за границей (Notgemeinschaft Deutscher Wissenschaftler im Ausland). В Томске работали и другие немецкие математики, среди них Штефан Бергман (Stefan Bergmann) и Ганс Байервальд (Hans Bayerwald). Им удалось за два года в Сибири осуществить уникальное по тем временам издание "Известий НИИ математики и механики" на немецком языке, в котором печатался даже Альберт Эйнштейн.
– Многие ли немецкие евреи искали в тот период спасения в СССР или судьба Нётера, Бергмана и Байервальда в этом смысле исключительна?
– Всего из Германии в Советский Союз эмигрировало в тридцатые и сороковые годы двадцатого века около трех тысяч немецких граждан. Большинство из них были коммунисты, спасавшиеся от репрессий нацистов. Среди эмигрантов из Германии немалую часть составляли и евреи. По сравнению с другими странами, эмиграция в Советский Союз из Германии была одной из незначительных. Столько же беженцев нашли приют в Канаде. А вот для сравнения: в США искали спасения 140 тысяч человек, во Франции – 100 тысяч, в Великобритании – 75 тысяч.
– Как устроилась на новом месте семья Фрица Нётера?
– Поначалу Фриц Нётер чувствовал себя в Томском университете относительно свободно, и дела в университете развивались успешно. Вскоре немецкий профессор занял должность заведующего отделением математической физики и теоретической механики, его статьи публиковались в советских научных журналах, в сборнике трудов Научно-исследовательского института математики и механики Томского университета. Фриц даже входил в редакционную коллегию этого сборника. Готовилась к изданию его книга о функциях Бесселя. Успешно продвигалось и изучение русского языка – профессор Нётер готовился читать лекции советским студентам.
Сыновья Фрица и Регины Нётер – Герман и Готфрид – тоже неплохо акклиматизировались в Сибири. Старший – Герман – продолжил обучение физической химии, начатое еще в Бреслау, а младший – Готфрид – поступил на математический факультет Томского университета, готовясь пойти в науке по стопам отца и деда.
В апреле 1935 года Фриц приехал в Германию, чтобы навестить родственников. Именно здесь 15 апреля настигла его весть о неожиданной смерти в Америке его сестры Эммы. Смертью Эммы не закончился список трагедий в семье Нётер в 1935 году. В августе в Германии покончила с собой жена Фрица Регина, оставив мужа одного с двумя детьми. Приехав с мужем и сыновьями в Томск, она не смогла долго выдержать разлуку с Германией и не приняла советский образ жизни. В результате – серьезное нервное расстройство. Фриц отвез жену на родину, в Шварцвальд, надеясь, что заботы ее сестры и привычная обстановка помогут справиться с недугом. Однако болезнь оказалась сильнее. Регину похоронили в ее родном городке Генгенбах в Шварцвальде.
– И затем Фриц Нётер возвращается в Советский Союз?
– В сентябре того же года Фриц Нётер оказался в Москве в качестве почетного гостя специальной сессии Московского математического общества, посвященной памяти его великой сестры. Основной доклад на сессии о жизни и работах Эммы Нётер делал президент Общества, близкий друг покойной Павел Сергеевич Александров. Гостями сессии оказались и участники Международной топологической конференции, проходившей в те же дни в Москве. Многие из них лично знали Эмму и Фрица.
Может быть, желанием освободиться от печальных воспоминаний, развеяться и сбросить с себя груз тяжелых потерь можно объяснить роковой поступок Фрица, обернувшийся ему лишением свободы и в конце концов жизни. Речь идет о его решении участвовать в Международном математическом конгрессе, который в 1936 году проводился в столице Норвегии Осло.
В числе обвинений фигурировали и совсем фантастические: Фриц якобы должен был помочь немецким подводным лодкам пройти через устье Оби!
Поездка на Международный математический конгресс оказалась роковой: там в это время проживал злейший враг Сталина Лев Троцкий. Так что подозрения в том, что Нётер – скрытый троцкист, у органов НКВД после этой поездки могли возникнуть. Но и пропусти Фриц этот злосчастный для него конгресс в Осло, вероятность выжить в СССР еврею из Германии в годы "больших чисток" оставалось небольшой.
– Арестовали Фрица не сразу после Конгресса в Осло, а спустя год?
– Да, его арестовали в 1937 году. Судебный процесс проходил в Новосибирске. Нётер был признан виновным в том, что, будучи членом террористической шпионской организации, основанной в Советском Союзе немецкими разведывательными службами, он по их заданию с 1934 года занимался шпионажем в пользу гитлеровской Германии и организацией актов саботажа на оборонных предприятиях СССР. В числе обвинений фигурировали и совсем фантастические: Фриц якобы должен был помочь немецким подводным лодкам пройти через устье Оби! Никого не озадачило, что Нётер – еврей, считающийся на родине злейшим врагом национал-социализма. Признавая под давлением следствия свою вину в подобных нелепых обвинениях, Фриц надеялся, что суд увидит всю их несуразность. Но этим надеждам не суждено было реализоваться.
Следствие продолжалось почти год: приговор был зачитан 23 октября 1938 года. Основанием для осуждения названы параграфы 6, 7, 8 и 11 знаменитой 58-й статьи Уголовного кодекса Российской Федерации, находящиеся в главе "Преступления против государства" в разделе "Контрреволюционная деятельность".
Приговор оказался суров: 25 лет заключения с конфискацией имущества. Оставшихся без родителей сыновей Фрица – Германа и Готфрида Нётер – в марте 1938 года просто выслали из СССР. То, что им невозможно вернуться в Германию, где они вместе с отцом в том же году были лишены немецкого гражданства, никого не волновало. К счастью, у Германа и Готфрида нашлись родственники в Швеции, откуда молодых людей удалось переправить в США. Оба получили хорошее образование и стали в Америке известными учеными. Но то, что судьба сыновей Нётера сложится благополучно, никто тогда не мог знать.
Фактических доказательств вины Фрица перед советской властью не было и не могло быть. Допросы бывших сотрудников Фрица, выступавших в качестве свидетелей, однозначно говорят о лояльности Нётера советской власти, никаких антисоветских высказываний от него никто не слышал. Косвенным подтверждением этого служит и тот факт, что Фриц готовился принять советское гражданство. Кроме того, и почвы для шпионажа у немецкого профессора не было: в Институте математики и механики Томского университета не велись работы по развитию каких-либо современных систем вооружения. К единственному баллистическому отделу, в котором исследовались какие-то военные задачи, хоть и не связанные ни с каким секретным оружием, Нётер никого отношения не имел. К секретным работам допуска у профессора не было, ни в какие военные тайны его не посвящали.
– Что известно о последних днях Нётера?
– Есть официальная версия. Когда в конце лета 1941 года война с бывшим союзником, а теперь заклятым врагом – гитлеровской Германией – подкатила к городу Орлу, большая часть заключенных Орловского централа была этапирована в другие тюрьмы и лагеря, подальше от линии фронта. Но от наиболее опасных своих врагов Сталин решил избавиться немедленно. Он подписал специальное постановление, позволявшее Военной коллегии Верховного суда СССР осуждать людей и выносить им смертные приговоры. При этом даже возбуждать уголовное дело и проводить предварительное и судебное разбирательства не требовалось.
В отношении 157 орловских заключенных, в том числе и Фрица Нётера, смертный приговор был вынесен 8 сентября 1941 года. Военная коллегия под председательством В. В. Ульриха заочно осудила заключенных по статье 58-10 (часть вторая) за антисоветскую агитацию и пропаганду и приговорила их к расстрелу.
Через день после вынесения приговора в Орел выехала специальная бригада оперуполномоченных из Центра, задачей которых было привести приговор в исполнение. Фриц Нётер был расстрелян одним из первых – 10 сентября.
– Откуда известны все эти подробности?
– Все эти подробности стали известны в 1988 году, когда сыновья Фрица – Готфрид и Герман – обратились к Михаилу Сергеевичу Горбачеву с просьбой сообщить о судьбе их отца. По указанию генерального секретаря КПСС Верховный Суд СССР поручил Генеральной прокуратуре пересмотреть "дело профессора Нётера".
В Постановлении Верховного суда СССР от 22 декабря 1988 года говорится: "С учетом всех этих обстоятельств следует заявить, что Нётер был осужден безосновательно. В соответствии с пунктом 1 параграфа 18 Закона о Верховном суде СССР Верховный суд СССР постановляет: приговор Военной коллегии Верховного суда СССР от 23 октября 1938 года и от 8 сентября 1941 года в отношении Нётера Фрица Максимилиановича отменить и дальнейшее судопроизводство прекратить в связи с отсутствием состава преступления".
Казалось бы, в деле несчастного профессора, попавшего в жернова двух самых безжалостных диктатур кровавого двадцатого века, можно поставить точку. Однако жизнь преподносит иногда такие повороты сюжета, которые не выдумает ни один драматург.
В 2009 году после публикации в альманахе "Еврейская старина" моей статьи о семье математиков Нётер математик Борис Шайн сообщил в редакцию "Заметок по еврейской истории" поистине сенсационную новость: Фрица Нётера видели живым в Москве поздней осенью 1941 года, т. е. после официальной даты его расстрела – 10 сентября. Новостью, правда, сообщение Бориса Шайна назвать трудно, ибо первый раз автор упомянул об этом факте еще в 1981 году в немецком реферативном журнале по математике. Реферируя книгу Аугусты Дик об Эмме Нётер, Борис сделал в реферате примечание: "Однако, как говорил мне один мой знакомый, он встретил Фрица Нётера в самом центре Москвы в самом конце 1941 года или в начале 1942 года. После этого, насколько я знаю, никто не встречался с ним больше. Это показывает, что в конце 1941 года Фриц Нётер был еще жив".
– Кто же этот "знакомый", который сообщил Борису Шайну эту невероятную новость?
– До отъезда в США в 1979 году Борис Моисеевич Шайн работал в Саратовском государственном университете. Вот что он сам написал спустя 28 лет:
"В Саратове на мехмате нашей кафедрой аэро- и гидродинамики заведовал проф. Савелий Владимирович Фалькович, он умер в 1982 г… Всё, что я дальше говорю о Ф. Нётере, я слышал от него. Как-то (думаю, где-то в 70-х годах) мы разговорились о жертвах сталинского террора, и он заметил, что даже в самые плохие годы кое-кого изредка выпускали из тюрем и лагерей.
Он рассказал, как, будучи аспирантом или недавно защитившимся сотрудником того же мехмата, он ехал в командировку в Москву в начале войны (кажется, в декабре 1941 г., но точного месяца я уже не помню). Город собирались сдать немцам. Чтобы купить билет на поезд, нужно было предъявить так называемый "мандат", который у него был. В Москве в вагоне метро он неожиданно встретил Фрица Нётера, с которым был знаком с предвоенных времен. Поскольку Фалькович знал из слухов, что Нётера арестовали, он не поверил своим глазам, но поздоровался, и профессор Нётер его узнал".
Далее Борис Моисеевич пересказывает со слов Савелия Владимировича Фальковича историю появления Фрица Нётера в Москве:
"Нётер рассказал, что его арестовали в Томске, держали в Орле, он всё время доказывал свою невиновность (если я правильно помню, его обвиняли в шпионаже в пользу нацистской Германии). Затем его неожиданно освободили, он только что приехал в Москву и ехал на Лубянку, где должен был получить билет для проезда в Томск к своей семье. На Лубянке он собирался жаловаться на поведение НКВД во время ареста – что-то насчет его книг. Кажется, какие-то из них забрали работники НКВД во время обыска в его квартире. Фалькович пожелал ему успеха, они распрощались, и больше Фалькович его никогда не видел. Более того, он спрашивал многих людей, и никто ничего не знал о Нётере. Т. е. "все" знали, что его арестовали и он исчез, но деталей никто не знал".
Напомню, что первоначальный приговор Фрицу Нётеру включал не только тюремное заключение сроком 25 лет, но и конфискацию имущества, так что вопрос с пропавшими книгами выглядит вполне естественно и правдоподобно.
– Насколько правдоподобна в целом вся эта история? Вы сами в эту версию верите?
– Прежде всего, стоит подчеркнуть, что факт встречи Савелия Фальковича с Фрицем Нётером в Москве установлен достаточно убедительно. Феноменальная память Бориса Шайна ухватила и навсегда зафиксировала этот эпизод в случайном, в общем-то, разговоре.
Менее определенно можно говорить о времени встречи. Почему мне представляется декабрь 1941 года более надежной датой встречи Нётера и Фальковича в Москве, чем любой довоенный месяц? Вспомним, что говорил Борис Шайн про мандат: "Чтобы купить билет на поезд, нужно было предъявить так называемый "мандат", который у него был". И в другой раз: "Про железнодорожный "мандат" я помню хорошо. Но их, кажется, ввели задолго до войны".
Насколько могу судить по воспоминаниям родственников и других знакомых людей, мандата для поездки в столицу до войны не требовалось. В гости к москвичам приезжали родственники из других городов и сел.
Все изменилось после 22 июня 1941 года. В первый день Великой Отечественной войны Президиум Верховного Совета СССР утвердил два важных для нашей темы указа: Указ о военном положении и Указ об объявлении в отдельных местностях СССР военного положения.
Второй указ определял список регионов, в которых вводилось военное положение. Среди них был город Москва и Московская область, но не было ни Саратова, ни Саратовской области. Вот с введения в Москве военного положения въезд в столицу стал возможен только по специальному мандату.
Историк Марк Солонин в беседе со мной подтвердил, что мандатов для въезда в Москву до войны не требовалось, и высказал еще более сильное предположение: мандаты потребовались после введения в столице режима осадного положения. Оно было введено Постановлением Государственного Комитета обороны от 19 октября 1941 года и объявлялось вступившим в силу на следующий день – 20 октября.
Так что встреча Фальковича и Нётера в Москве, вероятнее всего, произошла в конце ноября – декабре 1941 года.
– Но остается непонятным, с какой целью выпустили из тюрьмы Нётера, попавшего в список 157 заключенных Орловского централа, которых непременно нужно было расстрелять перед приходом гитлеровцев?
– Сразу оговорюсь, что в последующих рассуждениях мы с каменистой тропы фактов переходим на зыбкую почву правдоподобных рассуждений. Пока не раскрыты и не исследованы все архивы, связанные с "делом профессора Нётера", мы не можем достоверно говорить, как собирались НКВД и высшее руководство СССР использовать немецкого математика еврейского происхождения. Тем не менее определенные суждения мы можем высказать и сейчас, опираясь на имеющуюся информацию.
Здесь на память приходит история Хенрика Эрлиха и Виктора Альтера, видных деятелей международного социалистического движения и руководителей польской рабочей еврейской партии "Бунд", арестованных советскими чекистами осенью 1939 года. Если 10 сентября 1941 года Фриц Нётер, вопреки официальной информации, не был расстрелян, а напротив, был выпущен на свободу, то его судьба с точностью до дней совпадает с судьбами Эрлиха и Альтера. Ведь их тоже освободили 12–13 сентября после того, как в июле-августе приговорили к расстрелу.
Цель руководства СССР в их случае понятна: Сталин собирался привлечь польских евреев к созданию антигитлеровского комитета. Предложение исходило от Лаврентия Берии, наркома НКВД, присутствовавшего на некоторых допросах руководителей Бунда и Второго Интернационала. Главным аргументом при выборе Эрлиха и Альтера для столь необычной задачи являлась международная известность обоих деятелей рабочего и социалистического движения.
– Выбор Эрлиха и Альтера в качестве кандидатов в антигитлеровский комитет логичен: они были известны в мире как деятели социалистического движения. Но зачем Сталину в этой комбинации понадобился Фриц Нётер?
– Профессор Нётер был хорошо известен среди коллег-математиков всего мира не только сам, но и как представитель славной математической династии: сын профессора Макса Нётера и брат великой Эммы Нётер. Чекисты знали, что на Международном математическом конгрессе 1936 года в Осло, в котором участвовал Фриц и куда не был выпущен ни один советский математик, профессор из Томского университета тесно общался с коллегами из разных стран.
Когда Фрица арестовали, сам Альберт Эйнштейн ходатайствовал о нем и его детях.
Ходатайствовал за Фрица Нётера и известный математик Герман Вейль, ставший на короткое время директором знаменитого Института математики Гёттингенского университета. В письме, написанном 3 октября 1939 года математику Н. И. Мусхелишвили, Вейль, тоже вынужденный эмигрировать из Германии, страшась за судьбы двух сыновей и жены-еврейки, просил грузинского коллегу подключить к делу Фрица Нётера всемогущего Лаврентия Берию, которого Вейль назвал в письме Николаю Ивановичу "твой друг".
Так что профессор Нётер мог бы своей известностью в научных кругах оказаться полезным и в проекте Еврейского антигитлеровского комитета. Именно известных ученых, способных привлечь к проекту интеллектуалов всего мира, не хватало коллективу, складывавшемуся вокруг Эрлиха и Альтера: там были актеры и режиссеры, литераторы и журналисты, политики и деятели профсоюзного и рабочего движения, но ученых, с которыми лично были бы знакомы Альберт Эйнштейн и Герман Вейль, найти было нелегко.
Фриц Нётер в этом смысле подходил организаторам Еврейского антигитлеровского комитета идеально: всемирно известный математик, еврей по происхождению, сторонник левых, социалистических взглядов, подвергавшийся преследованию со стороны Гитлера и лишенный в 1938 году немецкого гражданства...
Предположение о том, что Фриц Нётер рассматривался руководством НКВД в качестве возможного члена создаваемого антигитлеровского комитета, объясняет и отмену расстрельного приговора от 8 сентября, и освобождение из Орловского централа, и встречу с Савелием Фальковичем в ноябре-декабре 1941 года.
– Что произошло дальше? Почему Сталин отказался от решения создать Еврейский антигитлеровский комитет?
– Планы Сталина в отношении Эрлиха и Альтера и проекта антигитлеровского комитета круто изменились именно в декабре сорок первого. Тогда произошло временное сближение с правительством Польши в изгнании, которым руководил генерал Сикорский. Третьего декабря 1941 года состоялась встреча Сталина и Молотова с Сикорским и недавно освобожденным с Лубянки генералом Андерсом. Во время этой встречи польские руководители подняли вопрос о бесследно исчезнувших тысячах польских офицеров, расстрелянных годом раньше в Катыни. Сталину пришлось пережить несколько неприятных минут, когда поляки своей настойчивостью буквально прижали его к стенке, и придумывать жалкую ложь о том, что польские офицеры в массовом порядке убежали якобы в Маньчжурию.
То, что Эрлих и Альтер взялись за поручение Сикорского, переданное польским послом в СССР, разыскать следы пропавших офицеров, стало известно вождю от приставленных к полякам наблюдателей от НКВД.
На следующий день после встречи Сталина с Сикорским и Андерсом Эрлих и Альтер были арестованы в Куйбышеве, и уже никто на свободе не видел их живыми. В том же декабре исчез и Фриц Нётер, которого после Савелия Фальковича никто больше живым не встречал. Проект Еврейского антигитлеровского комитета закрылся, так и не начавшись. Актеры, предназначенные на главные роли, оказались не нужны.
Верна ли наша гипотеза о связи Нётера с Еврейским антигитлеровским комитетом или НКВД использовал немецкого профессора в какой-то другой своей игре, мы узнаем только тогда, когда откроются все соответствующие архивы. А сейчас даже изученные историками фонды содержат большие лакуны. Что уж говорить о "деле Фрица Нётера", которого никто не видел: детям профессора предоставили только решение Верховного Суда о реабилитации.
В спокойные времена Хенрик Эрлих стал бы успешным адвокатом, Виктор Альтер – преуспевающим инженером, и вряд ли бы они пересеклись по жизни с благополучным немецким профессором математики Фрицем Нётером. Но история распорядилась по-своему, и глобальный террор двух диктатур привел их судьбы к общему знаменателю: все трое бежали от одной диктатуры, а погибли в застенках другой...
Послесловие:
На могиле Регины Нётер на католическом кладбище старинного городка Генгенбах, рядом с надгробной плитой с ее именем, которую Фриц своими руками установил в 1935 году, его сыновья поставили новый памятный знак: камень, на котором каждый может прочитать такую надпись:
"В память
профессора доктора Фрица Александра Нётера
7 октября 1884 Эрланген – 10 сентября 1941 Орел
Железный Крест 1914–18
ЖЕРТВА ДВУХ ДИКТАТУР
1934 – изгнан из Германии из-за расы
1938 – в Советском Союзе обвинен и осужден
1941 – казнен
1988 – объявлен невиновным"
Верна ли дата казни Нётера на этом камне и как он погиб на самом деле, до сих пор неизвестно.
* Текст из архива Сибирь.Реалии
