"Сейчас они наши боги". Погибших в Украине бурятских военных готовы почитать за святых

Текст: Карина Пронина "Люди Байкала"

Фото: Евгений Коноплёв

У Кяхтинского кладбища на земле лежат одиннадцать деревянных ящиков. Их аккуратно сложили в несколько стопок. На ящиках маркером написаны фамилии военных, погибших в Украине: Фаршинёв, Цыбденов, Агафонов, Швецов… "Да не бойтесь, там пусто", – успокаивает смотрительница кладбища Елена Тахтаева и приоткрывает крышку. Внутри действительно ничего нет. Тахтаева рассказывает, что, когда на кладбище привозят ящик, внутри – цинковый гроб с погибшим. "Цинк достали, отвезли в морг, там уже мальчика перекладывают в другой, красивый гроб. И к нам опять – хоронить", – поясняет она. Елена крестит пустые ящики и вздыхает: "Будете на небе, ребята. На то воля Божья".

Смотрительница Кяхтинского кладбища в ярко-жёлтом платке и чёрной кофте с оранжевыми розами Елена Тахтаева похожа на рассказчицу из русских народных сказок. На кладбище Елена работает уже восемь лет: её устроил сюда настоятель местной церкви Олег Матвеев. До этого жила в женском монастыре. Тахтаева говорит, что даже в пандемию "народ не мёр, как сейчас". Она хорошо знает, где и когда похоронили каждого кяхтинского военного, погибшего в Украине.

"Первым Арутюняна привезли, ему 18 лет было всего, – перечисляет Тахтаева. – Такой бравенький мальчишка был, верующий. В храм ходил. Сейчас мать с отцом чуть ли не каждый день у него на могиле бывают. Потом пришёл Есипенко. Потом – Козубенко, Ступин, Громов, Фаршинёв, Агафонов. Потом – Дружинович и Шестаков".

Елена вспоминает, кто был в закрытом гробу, а кто – нет. "Громов закрытый был, Агафонов тоже, Фаршинёв, – перечисляет она. – Шестакову в морге голову маленько сделали. У Агафонова, говорят, руки-ноги целые были, только голова повреждённая. А про Фаршинёва рассказывать нельзя. Но там вообще такое было!" Помолчав секунду, Тахтаева добавляет: "Сгорел он".

Пустые "украинские" ящики лежат на земле около металлической оградки, к которой привязан козёл Яша. Яша запутался в верёвке и пытается освободиться. Он выбрасывает задние копыта, попадая то по оградке, то по ящикам. "Цыть, окаянный, – кричит на него Тахтаева и предупреждает журналистов ЛБ. – Вы осторожнее, боднуть может".

– А что будет с ящиками-то?
– Может, кого из безродных в них похоронят, – отвечает Тахтаева. – Или туберкулёзников (в Кяхтинском районе работает противотуберкулёзный диспансер – ЛБ). Вы не переживайте, всё пригодится. Я в это верую.

Устала слушать похоронный оркестр

Кяхта – двадцатитысячный город в Бурятии. От столицы региона Улан-Удэ до города – всего 230 километров. Но просто так туда не попадёшь – приграничная зона с Монголией. За пару километров до Кяхты – пограничный пункт. Всех автомобилистов останавливают, проверяют паспорта, у некоторых спрашивают о цели въезда. Козыряют, желая счастливого пути.

Уже на въезде в Кяхту по обеим сторонам начинаются серые бетонные заборы. За ними казармы 37-й гвардейской мотострелковой бригады. "Это теперь главное наше градообразующее предприятие", – вздыхает кяхтинский краевед Александр Кузькин.

Бригада растянулась по всей Кяхте, в её составе – несколько батальонов, дивизионов и рот. Уже на второй день пребывания в Кяхте становится понятно: куда ни пойдёшь – упрёшься в забор, ворота и колючую проволоку.

С начала "спецоперации" в Украине погибло не менее 45 военных, служивших в Кяхте. Про них писали в районных пабликах. Большая часть убитых – родом из самого города или окрестных сёл. Панихиды по ним чаще всего проходят в кяхтинском Доме офицеров. Жительница соседней трёхэтажки Елена (она просит изменить своё имя) говорит, что уже устала слушать похоронный оркестр у себя под окнами. "Что ни день – играют и играют, – рассказывает она. – Сколько же можно ребят хоронить, боже ты мой".

Кяхтинский журналист Александр Фарфутдинов называет настроение в городе "подавленным и никаким".

"У каждого есть повод для печали и беспокойства, – говорит он. – Спроси любого – у всех кто-то да служит". Фарфутдинов сейчас работает в газете местной воинской части. "Я сам через себя всё пропускаю, – рассказывает он. – Недавно захожу в штаб [части] – свечка стоит и портрет [погибшего в Украине военного]. Я как начал там рыдать. Я же всех их знаю".

Фарфутдинов называет кяхтинских военных "самыми лучшими ребятами". За день до этого украинские издания сообщают о пытках жителей города Мотыжин, в которых обвиняют пятерых военных 37-й бригады. Александр в это не верит. "Они бухануть могут, могут между собой разодраться, но чтобы кого-то обидеть! Да как я могу сказать, что они в пытках участвовали?" – рассуждает Фарфутдинов.

Александр вспоминает, что один из контрактников позвонил родным в Кяхту, когда после боя "шарился по болотам голодный". "Он сказал тогда: "Сегодня я первый раз продукты воровал, мне так стыдно", – передаёт разговор Александр. – Представляете, на вражеской территории был – и то стеснялся [что-то взять]. А чтобы пытать, насиловать – да тут никто в это не поверит".

"Родина в опасности"

Краевед Александр Кузькин стоит на территории полуразрушенного Гостиного двора и читает стихи собственного сочинения про Кяхту. Стихи рассказывают про купцов, которые когда-то тут жили. Из Китая через Кяхту в Россию везли чай – денег у местных жителей было так много, что место называли "городком миллионеров" и "песчаной Венецией". Тут вовсю строили храмы, школы, частные театры, был даже планетарий. Сейчас о той Кяхте напоминает только улица Ленина (раньше она называлась Большая): тут ещё стоят старинные купеческие дома.

Кузькин любит Кяхту невоенную. Он не рад обилию контрактников в городе и говорит, что ему "параллельно до воинских частей".

Но остальные собеседники ЛБ не считают, что военные – это "параллельно" Кяхте. "У нас народ и армия едины", – заявляет директор Кяхтинского краеведческого музея Баир Цыремпилов.

Цыремпилов – по образованию учитель труда, хотя мечтал быть военным. На просьбу показать самое ценное в музее Баир приводит журналистов ЛБ в зал, посвящённый Великой Отечественной войне, и встаёт возле пулемёта "Максим". "Это наше самое-самое!" – восклицает он и обводит зал руками.

Здание музея – дореволюционное, когда-то тут было городское училище. Теперь на фасаде висит баннер, где на фоне военных с российским флагом написано: "Кяхтинский краеведческий муZей. Сила V правде". Украсить здание решил сам Баир Цыремпилов. Повесили баннер в марте. В типографии, как вспоминает директор, удивлялись и уточняли, стоит ли такое печатать. "Я им говорю: клиент всегда прав, делайте, что я сказал. И всё!" – горячится Баир.

Цыремпилов рассуждает, что отношение к контрактникам сейчас в Кяхте изменилось. "До этого, можно сказать, мы не замечали военных: "Да чё, туда-сюда разъезжают", – объясняет директор. – А как коснулось защиты Родины – первыми же они встали. Сейчас они наши боги. Как в пандемию богами были медицинские работники".

Директор музея рассказывает, как он выражается, "божественную историю". В ночь с 24 на 25 февраля в православном зале Кяхтинского музея сработала сигнализация. В музей приехали росгвардейцы. Они обнаружили, что две старинные иконы Спаса Нерукотворного упали на икону Богородицы, из-за чего та накренилась. Никаких следов взлома не нашли. Директор Цыремпилов обратился за консультацией к местному священнику Олегу Матвееву. Тот назвал произошедшее "мистическим знаком".

"Как будто нам сказали: ну, будьте готовы, Родина в опасности. Ну, начинайте там", – интерпретирует произошедшее Цыремпилов.

Некоторые работники музея скептически восприняли такое объяснение и предположили, что иконы были просто плохо закреплены. Но Цыремпилов с ними не согласен: "А почему тогда иконы не упали 22 февраля, к примеру?" – задаёт Баир риторический вопрос.

"Будут святыми"

"Эта история с иконами означает: правда с нами", – рассуждает протоирей Олег Матвеев. Он сравнивает случай в Кяхте с тем, что случилось в конце апреля в госпитале имени Вишневского. Тогда на двери в реанимацию, где лежали раненые российские военные, появилось какое-то затемнение. Священник, который навещает больных, заявил, что это лик Богородицы.

"Да, пришли тяжёлые времена, но нам надо бодриться", – говорит Матвеев.

Олег Матвеев работает настоятелем Успенского собора в Кяхте с 1995 года. Он встречает журналистов ЛБ в камуфляжной куртке, надетой сверху рясы. "Это так, по хозяйству", – говорит он, показывая на куртку. Внутри храма пахнет краской: стены подкрашивают в белый цвет, а Матвеев следит за процессом.

61-летний Матвеев в молодости был следователем милиции и народным судьёй. До положенного юридического стажа он не доработал 3,5 года. "Не стал ждать, поскольку Господь меня призвал, – рассказывает протоиерей. – Поэтому пенсия у меня всего 12 тысяч рублей".

Из своей судебной практики Матвеев вспоминает только один случай – женщина убила сожителя. "Дал ей пять лет условно. Потом родственники убитого подходят, говорят мне: правильно, такой он был дурак, злодей, хлестал её по пьянке", – рассказывает священник, улыбаясь.

Сам Матвеев женат уже 34 года. Его жена Светлана – уроженка Бурятии, из шаманистского рода. "В 1995 году мы в Кяхту приехали и слух пошёл: вот прислали батюшку, сам мент и жена – бурятка, – опять смеётся Матвеев. – Вот-де, научит нас. Ну, чему-то научил".

От рассказов о своей жизни Олег Матвеев переходит к "спецоперации" – тема не вызывает у него никакого неудовольствия. Священник называет военные действия в Украине "необходимостью". "Господь, видящий ситуацию в целом, пошёл на этот необходимый проект, – говорит он. – Когда не хватает ни дипломатии, ни логики, ни ума, ни здравого смысла, ни молитвы, тогда приходится [воевать]".

Протоирей не принимает аргумент, что на войне гибнут люди.

– Вы серьёзно, что ли? – спрашивает он журналистов ЛБ, услышав вопрос. – Как человек может погибнуть? Душа у него бессмертная, убить его невозможно.
– А как же убитые украинские дети?
– В России родители убивают миллион детей в год через аборты. У нас в стране первое место по детскому суициду. Вот это да, вот это вопросики. Господь это попускает…
– То есть для вас это несопоставимые вещи?
– Да, несопоставимо.

Матвеев отпевает всех крещёных кяхтинских военных, погибших в Украине. Рассказывает, что перед отпеванием не может сразу настроиться. "Такое волнение, чуть не плачешь, – описывает он свои чувства. – Вот он [военный] в цинке лежит, он в три раза меня моложе. Он без всякой натяжки – уподобление Христу. Христос умер молодым мужем, чтобы его ранняя смерть показала уровень зла, который накопился в человечестве. А смерть в таких условиях – когда действительно за Родину, против нацизма – это прощает твои грехи. Из этих военных стопроцентно часть будет святых".

Протоиерей отмечает, что с тех пор, как началась "спецоперация", в Успенский храм стало приходить больше людей. Ставят свечки, заказывают молебны – просят за своих родных, которые сейчас находятся в Украине. "Война в материальном плане поработала на нас, – говорил Олег Матвеев. – Мы даже платежи в епархию заплатили за три месяца вперёд".

Гроб на месте "победы"

Погибших военных священник Матвеев отпевает не в храме, а в их домах. Так было, например, с 27-летним Петром Агафоновым. Родные Петра отогнали раритетную чёрную "победу" со двора и на её место поставили закрытый гроб. Слева от гроба были грядки с луком и чесноком, чуть дальше – теплицы, в которых росли помидоры.

Петра привезли в 10 утра, рассказывает его бабушка Лариса Агафонова. "Рано, потому что жара днём была, – объясняет она. – Поэтому даже в дом не заносили. Если бы попозже отпевать начали, там бы всё подтаивать начало. И неприятно было бы всем: и тем, кто несёт гроб, и всем остальным". Гроб с телом Петра на руках донесли до Дома офицеров, это примерно триста метров. Там состоялась уже гражданская панихида и митинг: их организовали чиновники и военные. Потом Агафонова уже увезли на кладбище и похоронили.

72-летняя Агафонова не может рассказывать о внуке без слёз. Она говорит: "Петя родился 13 сентября 1994 года", – и сразу начинает рыдать. Вытирает лицо маленьким махровым полотенцем. "Носовые платки уже все покончала", – вздыхает Лариса.

Агафонова воспитала внука сама: когда тому было семь лет, умерла его мама, невестка Ларисы. У сына Агафоновой была другая семья. Поэтому она и оформила опеку над Петром. Петя хотел с детства быть военным – строгал вместе со старшим братом деревянные автоматы и пистолеты. Один такой автомат – до сих пор любимая игрушка дворовой собаки Агафоновых.

Пётр окончил Благовещенское военное училище, четыре года прослужил морпехом в Крыму. Потом его отправили на "спецоперацию". 24 апреля Агафонов позвонил и поздравил деда с бабушкой с Пасхой. А на следующий день погиб под Херсоном: БМП, где ехал Пётр, подорвался на мине. Из 12 человек погиб только Агафонов. "Больно, конечно, но что поделать, – плачет его бабушка. – Я своего мужа спросила: дед, говорю, если бы ты был молодой и не больной, пошёл бы [Россию] защищать? Он говорит – да. Так что Петя правильно поступил. Он нас защитил".

Лариса не отвечает на вопрос, могут ли её внука признать святым. "Ну, он защитник, – несколько раз повторяет Агафонова. – Мы так его воспитывали. Но Петя мученически погиб. Он мученик". Лариса подходит к шкафу, на нижней полке стоит фотография Петра, над ней – керамические змея, собака и обезьяна, ещё выше – икона Богоматери и пять иконок поменьше.

"Смертию смерть поправ"

Олег Матвеев не бывает на похоронах погибших военных, говорит, что дел и так хватает. Но с лёгкостью соглашается провести литию (короткое православное богослужение) у могилы Петра Агафонова. "От этого никакого вреда не будет", – говорит Матвеев.

Кяхтинское кладбище находится на пригорке. Оттуда видно всю старинную часть города. Успенский собор, где служит протоиерей Матвеев, выделяется на фоне тёмных домов ярко-голубым пятном. Через несколько сопок от кладбища стоят столбы с натянутой колючей проволокой. Это приграничная территория, туда заходить нельзя.

Священник приезжает на кладбище в рясе и всё в той же камуфляжной куртке. Из дома смотрителя к нему выбегают сразу несколько собак, они громко лают. Между могил пасутся козы, подъедая молодую траву.

– Ты коз-то где набрала? – спрашивает отец Олег у смотрительницы кладбища Елены Тахтаевой, пока они идут к могиле Агафонова.
– Короче, вот этих двух мы купили. А эту нам отдали, её мамку старую тоже: у хозяев сена нету, чтобы кормить, – быстро говорит Тахтаева.

Матвеев и Тахтаева подходят к памятнику Агафонову. Петра по просьбе родных похоронили рядом с прабабушкой и прадедушкой. Но места рядом с ними было так мало, что могилу вырыли впритык к соседней могиле обычной кяхтинки. Петру и его невольной соседке сделали одну металлическую изгородь на двоих. Венки от военных, чиновников и родных морпеха стоят по всему периметру изгороди.

Протоирей достаёт из кожаного саквояжа длинную золотую ленту – епитрахиль, надевает ее поверх камуфляжной куртки.

– А что, подаришь мне козу? – обращается он к Тахтаевой. Одновременно Матвеев кладёт в кадило горящий уголь, сверху на него – ладан. – Овец всех у меня собаки подавили. А коз я ещё не держал. Хотя знаю – овцы поспокойнее.

Священник встаёт перед могилой Агафонова, погибшего в Украине. Берёт в руки кадило. "Христос воскресе из мёртвых, смертию смерть поправ", – начинает читать он. Когда надо обойти могилу, протоирей осторожно протискивается между оградами: места очень мало.

Во время литии к Матвееву и Тахтаевой приближаются козы. Они заходят сразу с нескольких сторон, объедают траву возле могил.

– Сара, ты куда пошла! – кричит Елена Тахтаева и бросает в ближайшую козу ком земли. Серая Сара убегает. Тахтаева крестится.

"Пётр умирал честно, – рассуждает после окончания литии, укладывая церковные принадлежности отец Олег. – Во время боя. Последние силы отдал, не предал, не струсил. Ну, и всё. Это праведная смерть. От грехов она освобождает".

"Сын мой с напарником могилы военным копает, – тихо рассказывает Елена Тахтаева – то ли священнику, то ли сама себе. – Берут 6,5 тысяч за могилку. На 500 рублей поднял недавно, а больше не будет поднимать. Сказал: буду героям копать. Ну, а кто они? Конечно, герои".

Тахтаева крестит могилу Агафонова, потом – могилу его прадедушки и прабабушки, потом – его соседки по изгороди. Потом Елена осеняет крестом всё кладбище.

"С такой армией кого навоюешь"

Олег Матвеев про кяхтинцев говорит так: "Народ у нас крещёный, но верой шибко не вооружённый". Это же касается и военных. "Зашёл как-то в офицерское собрание, там четыреста офицеров сидело, – рассказывает священник. – Ну, спрашиваю, кто утром молился сегодня? Один только человек поднял руку скромно. И это офицеры! Вот материться – да. Заходишь в часть – матом все орут, не стесняясь меня нисколько". Матвеев вздыхает: "Я же тоже офицер милиции, тоже могу материться. Но я же сдерживаюсь!".

Встречи Матвеева с военными из 37-й бригады проходят часто. "Когда началась кампания и провожали первый эшелон [на спецоперацию] – освящали, благословляли, – вспоминает он. – Но тогда ничего не понятно было: вроде же поехали на учения. А вот когда боевые действия начались: Киев, Одесса, – вот это неожиданно было. И солдатики стали приходить: благословите. Постоянные молебны, огромные списки участников. Такая форма, так сказать, единства".

Матвеев не может сказать, приходят ли в церковь те, кто возвращается со "спецоперации". "Да как-то они пока особенно не возвращаются. Не видать", – разводит руками он.

Священник рассуждает, что военные из Кяхты изменились за время "спецоперации". Он рассказывает, что быть контрактником считалось престижно – оклад составлял 50 тысяч рублей. Для Кяхты, где средняя зарплата – 15-20 тысяч, это очень хорошие деньги. "Ну, что не пойти работать, в армию такую, – говорит Матвеев. – Но с такой армией кого навоюешь. Поначалу-то [в спецоперации] некрасиво пошло. Сколько у нас дезертиров убежало. Но сейчас три месяца прошло, и наши – уже воины, это серьёзно. Мы уже самая сильная армия, без всякой натяжки. Военные увидали то зло, которое там [в Украине] есть, и хотят против него выступить. Путин – защитник стопроцентный, хотя полмира говорит, что он фашист".

Протоирей считает, что после того, как военные всё-таки вернутся в Кяхту, многие "будут пить по-чёрному". Так же, как было после Великой Отечественной войны, после Афганистана, после Чечни. "Приходил ко мне как-то "чеченец", рассказывал: вот там, говорит, хорошо было – вот враг, вот автомат, вот я выполняю задачу, вот моя медаль, всё понятно. А тут – я не знаю, где враг. И я пьяный в овраге валяюсь. Тут, на свободе, сложнее жить", – вспоминает Матвеев. И делает вывод: "Лучше погибнуть на фронте, чем на алкогольном фронте".

Хороший парень получился

Напротив Успенского храма – частный дом. У зелёных ворот захлёбывается лаем дворовая худая собака. На каждую створку ворот бумажным скотчем налеплены буквы Z и V. "Ещё флажки российские на 9 Мая повесил, но их кто-то утащил", – смеётся хозяин дома Василий Паньков. Василий стоит у ворот уже несколько часов. Он ждёт сына Андрея. Андрей был на "спецоперации" в Украине, получил ранение и едет домой – на реабилитацию.

Все Паньковы – крещёные. Василий говорит, что вера ему "помогает особенно сейчас, когда трудно". Супруга Панькова ходила в церковь и постоянно ставила свечки за сына, когда его забрали на "спецоперацию". "И видите – живой", – улыбается Василий.

Сам Василий всю жизнь проработал водителем. "Но у нас всегда самой хорошей партией для девушек считались именно контрактники, – говорит он. – Многие выходят замуж ради денег, что уж. Всю жизнь так в Кяхте было. Вон Андрюха мой тоже. Вторая с ним именно ради денег была. Пока у него глаза не открылись. Сейчас вот с первой женой опять сошёлся".

Рядом с Паньковым стоит полный парень в военной форме. У него круглые щёки, голубые глаза и огромные ресницы. Когда он улыбается, на щеках появляются ямочки. Кажется, что такой человек вообще не способен взять в руки оружие. "Я скоро вот тоже собираюсь ехать на Украину, – говорит 25-летний Игорь (он просит не называть его настоящее имя). – Меня все отговаривают, но я рапорт уже написал. Потому что там все мои друзья. Поеду мстить за погибших".

Игорь – крещёный, хотя, по его словам, в храмы особо не ходит. "Но там-то [в Украине], наверное, буду молиться, вдруг поможет", – рассуждает он.

"Бог помогает русским"

Военных в Кяхте поддерживают всеми силами. Волонтёрский штаб "Прометей" постоянно объявляет денежные сборы "в помощь нашим ребятам". В начале июня волонтёры за сутки собрали 211 тысяч рублей на прибор ночного видения. С начала "спецоперации" жители района сбросились на уже шесть квадрокоптеров (один коптер стоит 200-250 тысяч рублей).

В открытой телеграм-группе "Прометея" кяхтинцы со знанием дела обсуждают, какие выбирать для военных тепловизоры и тактические очки. "Нам бы с противоосколочными пакетами, чтобы не только спереди, но и спина была с плитками, подешевле бы побольше взяли", – пишет про подходящий бронежилет руководитель волонтёров Оксана Герасименко. "Vместе мы можем Vсё", – добавляет в переписке один из участников после завершения очередного сбора.

По Кяхте ездит много машин с буквами Z и V. Кажется, их даже больше, чем в Улан-Удэ. Городская администрация повесила на входе баннер "Zа Россию. Zа президента", районный центр культуры и досуга – баннер "Za наших", детская библиотека – баннер "Сила V правде". Библиотекари собрали "V" из детских книг – в корешках, кроме "Байкальских рассказов" и "Словаря юного филолога", можно даже увидеть Жюля Верна.

На Кяхтинском универмаге висит вертикальный баннер "Zнай правду. Vерь в победу". Возле магазина останавливаются красные "жигули": Z и V – на всё правое крыло машины. Хозяин авто Сергей Игумнов специально выкрасил крыло в белый цвет через трафарет. Буквы немного растеклись, красное смешалось с белым, от того по краям V – розовые подтёки.

Игумнов гордится своей идеей украсить "жигули". Он работает вахтовиком, но знает многих кяхтинских военных. Был знаком и с погибшим Петром Агафоновым. Сергей называет его "спортиком". "Петя весь такой здоровый был, вкачанный, так сказать, целеустремлённый человек", – вспоминает Игумнов.

Сергей рассуждает, что "у него бывали мысли поехать туда [в Украину], но, наверное, рано ещё". "Бог помогает сейчас русским, иначе бы уже сгинули наверное, – говорил Игумнов, облокотясь на "Жигули". – Бог только нам и помогает. Молиться надо побольше".

Уровень патриотизма в Кяхте всегда был очень высоким, считает директор районного дома культуры Юлия Изосимова. "Мы живём в городе военных, у нас мужья военные, и мы всегда идём за нашего президента, за нашу Россию", – объясняет она.

Изосимова – дочь военного, в детстве она ходила в кяхтинский клуб "Юный пограничник". Там детей учили не только собирать автоматы, но и ездить на лошадях – даже без седла. "Муж был шокирован, когда на каком-то празднике я вскочила на коня и поехала", – смеётся Юлия.

Сейчас в Кяхте работают военно-патриотический клуб "Комбат" и клуб "Юный спецназовец". Туда принимают детей с шести лет. На 9 Мая "спецназовцы" поразили зрителей тем, что разбивали бутылки о свои головы.

"Я камни разбрасываю"

В трапезной Успенского храма – обед. Дают овощной суп, картофель с жареной рыбой, свекольный салат, напиток каркадэ. Кроме Олега Матвеева, обедают трудники – многие из них имеют алкогольную или наркотическую зависимость. Поев, священник задаёт вопросы. "Вот откуда картошка нам дана, Максим Геннадьевич?" – спрашивает он небритого мужчину в грязной синей рубашке.

46-летний Максим Матушор отвечает, смотря на стол: "Господь вырастил". Матвеев кивает головой и тут же спрашивает: "А наша главная какая забота?" – "Поесть", – смеётся Максим и поднимает глаза. "Душу спасти!" – восклицает отец Олег. "Да шучу я", – отвечает Матушор и вновь опускает глаза опять на стол.

После обеда Матушор выходит в церковный двор. Одно его плечо поднято выше, чем другое. Он немного подпрыгивает при ходьбе. "Раньше я сильно употреблял спиртное, но вера меня изменила", – говорит Максим.

"Вы поддерживаете спецоперацию?" – спрашиваю я. Максим поднимает глаза, смотрит в лицо, говорит чётко и раздельно: "Нет, я никак её не поддерживаю".

Матушор уходит. Я кричу ему вслед: "А что вы делаете тут сегодня?"

"Камни разбрасываю за церковью", – отвечает Максим.