101 год назад, морозным февральским утром 1920 года, на перрон Главного вокзала в Праге из вагона 1-го класса только что прибывшего парижского экспресса вышел военный. Он был совсем молод – через пару дней ему исполнялось 28 лет. Генеральские погоны, украшавшие его шинель, смотрелись как-то не по возрасту. Однако приезжий действительно был генералом, причем его известность простиралась тогда от Парижа и Праги до Иркутска и Владивостока.
Генерала звали Рудольф Гайдль, хотя в историю он вошел под славянизированной версией своего имени – Радола Гайда. Его жизнь напоминала приключенческий сериал, самые захватывающие эпизоды которого разыгрались в Сибири и на Урале. Сегодня Гайда почти забыт, хотя в его жизни отразились многие перипетии российской и европейской истории трагической первой половины ХХ века. Не говоря уже о том, что людей, умудрившихся за не слишком долгую карьеру послужить в армиях пяти государств, военная история знает немного.
Серия первая. Немец, чех, балканец?
Иоганн (в чешской транскрипции – Ян) Гайдль был моравским немцем из небогатой семьи. Его предки, выходцы из Саксонии, обосновались в благодатных краях на юго-востоке нынешней Чехии, входившей тогда в состав Австро-Венгерской империи. Одним из способов сделать карьеру была военная служба, и Иоганн, отслужив срочную, остался в армии, где получил унтер-офицерский чин. Служил он далеко на юге – в Которе (ныне Черногория), где у австрийцев был тогда гарнизон. Там Иоганн познакомился с Анной Якелич, дочерью местного купца. (У семьи, однако, были дворянские корни, причем смешанные, балканско-итальянские.) Родители Анны были не в восторге от жениха-пришельца, но противиться не стали. Сыграли свадьбу, и 14 февраля 1892 года у супругов Гайдль родился первенец – Рудольф. Вскоре семья перебралась на родину Иоганна – в моравский городок Кийов.
Радола Гайда вошел в историю как чешский националист, но происхождение он имел, как видим, интернациональное. Равно хорошо говорил как по-чешски, так и на языках обоих родителей – немецком, сербском и итальянском, позднее к ним прибавились русский и французский. Всю жизнь его сопровождали какие-то двусмысленности. Так, толком не известно, к какой конфессии Гайдль принадлежал: существуют как православное, выписанное в Которе, так и католическое, выданное в Кийове, свидетельства о его рождении. Неясно также, за что 16-летнего Рудольфа исключили из гимназии – ему пришлось уехать в Котор к деду по матери, где он какое-то время учился на фармацевта.
Война потрепала мои нервы, да так сильно, что боюсь, как бы эти следы не остались навсегда
Отслужив в австрийской армии, непоседливый Гайдль в 1913 году оказался в албанском Шкодере, причем в форме армии Черногории, которая заняла эти края в ходе очередной балканской войны. Тут он женился на местной девушке по имени Зора Пирон, временно променяв военный мундир на скромную карьеру совладельца аптеки. Но через год началась мировая война, и Гайдль покинул Албанию, успев перевезти жену к своим родителям. Сам он вновь надел австрийский мундир и опять оказался на Балканах. Характерно, что прапорщик Гайдль совсем не горел жаждой военных подвигов. Сохранилось его письмо другу детства, отправленное в августе 1915 года из Сараево: "Война потрепала мои нервы, да так сильно, что боюсь, как бы эти следы не остались навсегда... Хорошо, если бы война поскорее кончилась". Более того, как отмечает чешский военный историк Радан Лашек, воевать Рудольф шел неохотно и поначалу скрывался от мобилизации.
Осенью 1915 года Гайдль оказывается по другую сторону фронта – у черногорцев. Сам он утверждал, что перебежал, поскольку сочувствовал славянскому делу, к тому же Черногория была его второй родиной. Как бы то ни было, с этих пор он становится Радолой Гайдой и воюет против Австро-Венгрии. Впрочем, недолго: Сербия и Черногория терпят поражение, и в хаосе беспорядочного отступления Гайде каким-то образом удается прибиться к русской военно-медицинской миссии. Ее главе полковнику Чебрикову он был благодарен всю жизнь: тот выписал документы, позволившие непонятному чехобалканцу уехать вместе с русскими медиками в Одессу, а затем в Петроград. Попади тогда Гайда в руки наступавших австрийцев, его как изменника ждала бы виселица.
Но от Балкан Гайде было так просто не избавиться. Русские власти, толком не поняв, как и зачем этот человек оказался в столице империи, послали его в сербский добровольческий полк, который отправился на фронт в Добруджу, помогать румынским союзникам. Там Гайде пригодились его познания фармацевта и "стажировка" в русской миссии: у сербов он изображал военврача. Несмотря на недостаток медицинских знаний, "врачом-убийцей" он не стал, да и занимался в основном административной работой. Хотя коллеги удивлялись тому, что по-латыни ему известны только названия лекарств.
Судя по всему, у сербов Гайде не очень понравилось – или он боялся разоблачения. Он прослышал, что в Киеве находится штаб Чехословацкой стрелковой бригады, которая набиралась из числа оказавшихся в России чехов и словаков, готовых воевать против Центральных держав. В декабре 1916 года Радола Гайда, уже в звании штабс-капитана, смог уволиться из сербского полка и перебраться к чехам. А вскоре в России началась революция, в ходе которой Гайда сделал невероятную карьеру, хоть и на стороне ее противников.
Серия вторая. Сибирские приключения
Об эпопее Чехословацкого корпуса – или легионеров, как их называют в Чехии, – написано немало. Началась она до большевистского переворота, когда части тогда еще Чехословацкой бригады приняли участие в неудачном "наступлении Керенского" летом 1917 года. У украинского городка Зборов 2 июля чехословаки прорвали фронт австро-венгерских войск, взяв более 3 тысяч пленных и захватив 20 орудий. Этот локальный успех не воспрепятствовал провалу всего наступления и постепенному развалу фронта. Зато он стал стартом карьеры Гайды, который в день сражения, найдя командира своего полка, русского полковника Зембалевского, на командном пункте мертвецки пьяным, взял на себя руководство полком и действовал на редкость удачно. Он получил "Георгия" и был повышен в звании до капитана.
После прихода к власти большевиков и заключения ими Брестского мира с Центральными державами чехословаки по настоянию стран Антанты должны были быть эвакуированы через Владивосток в Европу – на Западный фронт, где война продолжалась. Эшелоны легионеров растянулись от Волги до Приморья, и Совнарком по наущению немцев не торопился с их отправкой из России. После ряда инцидентов на станциях легионеры взбунтовались и с неожиданной легкостью разгромили красные гарнизоны Челябинска, Новониколаевска (ныне Новосибирск) и ряда других городов. 7-й полк под командованием Гайды отличился при взятии Новониколаевска. Чехословаки объявили, что будут пробиваться во Владивосток "своим порядком". В ответ 25 мая наркомвоенмор Лев Троцкий издал приказ о насильственном разоружении Чехословацкого корпуса. Так легионеры, в общем-то, сами того не желая, вступили в гражданскую войну в России.
В стихии мобильной войны, которая развернулась летом 1918 года вдоль Транссиба, Гайда чувствовал себя как рыба в воде. Он отвечал у чехословаков за участок от Омска до Байкала. В июне его войска взяли Мариинск и Красноярск, 11 июля – Иркутск. 21 июля Гайда, уже в чине полковника, принял командование войсками Восточносибирского фронта, в составе которого были не только легионеры, но и присоединившиеся к ним сибирские противники большевиков. Затем началась операция по захвату 39 байкальских железнодорожных тоннелей. Красные отряды, державшие здесь оборону, заминировали их. В случае взрыва тоннелей переезд легионеров во Владивосток – их конечная цель в России – оказался бы сорван. Гайде удалось организовать удар в тыл противнику у станции Посольская, переправившись через Байкал на нескольких захваченных пароходах. Ожесточенные бои за "Кругобайкальскую железную дорогу" продолжались неделю. Красные отступили, взрыв тоннелей удалось предотвратить, и в конце августа части Гайды соединились с наступавшими с востока чехами и белогвардейцами генерала Дитерихса. За эту операцию глава Британской военной миссии на востоке России генерал Нокс удостоил Гайду Ордена Бани II степени (Order of the Bath, Knight Commander). 2 сентября недавний австрийский дезертир и самозваный сербский военврач получил погоны генерал-майора – в 26 лет.
Тем временем в эпопею легионеров вновь вмешалась высокая политика. Антанта решила пока не вывозить чехословаков из России, а создать из них и умеренно левых антибольшевистских сил, создавших в Уфе правительство Директории, "Уральско-Поволжский фронт против немцев и их большевистских пособников". Под командование Гайды перешла Екатеринбургская группа войск. Штаб молодого генерала какое-то время размещался в Ипатьевском доме, где всего десятью неделями ранее была расстреляна царская семья. Тем временем наступил ноябрь 1918 года, и ситуация вновь изменилась. В Европе капитулировала Германия, Австро-Венгрия распалась, в Праге была провозглашена независимость Чехословакии. А 18 ноября в Омске, куда переехала Директория, адмирал Колчак, занимавший пост военного и морского министра, произвел переворот и провозгласил себя Верховным правителем России.
Легионеры были недовольны переворотом. Генерал Сыровый, командующий Чехословацким корпусом, выступил с заявлением: "Переворот нарушил принцип законности, на котором должно строиться любое государство, в том числе российское. Мы, представители чехословацких войск, которые до сих пор несли основное бремя борьбы с большевиками, сожалеем о том, что в тылу сражающейся армии проводятся перевороты – с помощью сил, в которых есть нужда на фронте". Гайда, познакомившийся с Колчаком парой месяцев ранее, наоборот, переворот приветствовал: он считал, что военная диктатура – лучший способ сосредоточить силы для скорой победы. И поначалу казалось, что так оно и есть.
В конце ноября 1918 года белые перешли в наступление на Урале. 3-я армия красных под ударами войск генералов Гайды и Пепеляева просто развалилась. 21 декабря пал Кунгур, 24-го – Пермь. В тот же день Колчак назначил Гайду командующим новой Сибирской армией, объединившей все наступавшие на северном Урале войска. Хотя красным вскоре удалось стабилизировать фронт и потеснить противника южнее, в районе Уфы, само большевистское руководство назвало те события "Пермской катастрофой". Гайда стоял на вершине славы. Японский генерал Отани, выступая на совещании представителей союзных держав во Владивостоке, заявил: "Гайда, несомненно, лучший генерал, которым сейчас располагают чехословаки". На родине Гайду стали называть "Львом Сибири".
Многие белогвардейцы придерживались иного мнения. Генерал Алексей Будберг, военный министр в правительстве Колчака, оставил уничтожающую характеристику Гайды: "Здоровый жеребец очень вульгарного вида, по нашей дряблости и привычке повиноваться иноземцам влезший на наши плечи, держится очень важно, плохо говорит по-русски". Сколько в этом было правды, а сколько – зависти и неприязни к выскочке-чужаку, судить сложно. Как бы то ни было, сам Гайда решил, что его путь разошелся с дорогой земляков. Легионеры стремились домой – и Гайда, чувствовавший, что ухватил свою жар-птицу за хвост, решил перейти на русскую службу. Колчак был только за. Генерал Штефаник, военный министр Чехословакии, прибывший в Сибирь проинспектировать свои войска, не возражал, но был настроен скептически, считая Гайду неуправляемым. "Он станет либо вашим фельдмаршалом, либо вашим предателем", – сказал Штефаник адмиралу. Как бы то ни было, Радола Гайда стал генерал-лейтенантом колчаковской армии.
В феврале 1919 года звезда Гайды еще сияла ярко. Он успешно вел операции на Вятке и Каме, занял стратегически важные города Оханск, Осу и Глазов. Но весной на Восточном фронте гражданской войны произошел перелом, и такой же перелом к худшему наметился в судьбе командующего Сибирской армией.
Серия третья. Неудобный генерал
Насколько выдающимся полководцем был Гайда? Некоторые российские историки настроены скептически, утверждая, что своими успехами молодой чешский генерал был обязан русским штабистам, таким как Борис Богословский, которые работали под началом Гайды и планировали его операции. Екатеринбургский историк Александр Кручинин возражает: "Гайда в силу своего таланта и ума быстро схватывал военное дело. И у него был очень большой опыт. Ведь Гайда прошел все военные должности, начиная от командира роты, батальона, полка до командующего отдельной группой и армией. С 1915 по 1917 год он прошел все эти ступени. Хотя да, конечно, он не обладал такой военной культурой, как Богословский".
Репутация Гайды в России до сих пор во многом определяется тем, кому больше сочувствуют оценивающие – большевикам или их противникам. Прокоммунистические историки не находят для Гайды доброго слова, считая его не только честолюбивым авантюристом, но и жестоким карателем. Самым известным деянием такого рода, совершенным по приказу Гайды, было подавление восстания жителей Тюмени, сопротивлявшихся призыву в колчаковскую армию. Тогда погибло не менее полутора сотен человек. С другой стороны, нет свидетельств того, что Гайда отличался садизмом, организовывал убийства и пытки мирного населения – как это делали и красные каратели, и такие белогвардейские деятели, как атаманы Семенов, Анненков, Калмыков или легендарный барон Унгерн. В общем, Радола Гайда был генералом времен гражданской войны в России – а это чаще всего предполагало как смелость и решительность, так и высокий уровень жестокости и небрезгливости. На этом фоне Гайда особенно не выделялся – в отличие от успехов на поле брани, которые, однако, весной 1919 года кончились. Его Сибирская армия еще наступала на северном участке фронта, но южнее красные переломили ход кампании. Возникла угроза выхода противника во фланг и тыл войскам Гайды. Пришлось отступать.
Гайда был неудобен – и своим иностранным происхождением, и несомненным "пижонством" (его охрана носила на погонах вензеля генерала, словно он был монархом), и тем, что критиковал недостатки колчаковского командования. "Омское военное министерство и особенно штаб раздулись до сказочных размеров, – возмущался позднее Гайда. – На фронт никто из этих офицеров и чиновников не хотел. В штабе маршала Фоша (главнокомандующий войсками Антанты на Западном фронте в конце Первой мировой. – Я. Ш.) было 130 офицеров, а в омском главном штабе – 2000. Никто не заботился о том, чтобы вовремя послать подкрепления измотанным фронтовым частям". Чех вдрызг разругался с начальником этого штаба генералом Лебедевым, а потом и с самим Колчаком. (Гайде приписывают брошенную в лицо адмиралу фразу "Государством управлять – не кораблем командовать!"). 7 июля 1919 года Радола Гайда был отправлен в отставку. Вскоре – снова как генерал Чехословацкого корпуса – он появился во Владивостоке.
Последняя глава пребывания Гайды в России получилась бесславной. В ноябре 1919 года, в годовщину колчаковского переворота в Омске, он попытался произвести в столице Приморья свой переворот – против Колчака. Союзников ненавидимый левыми "белогвардейский пес" Гайда нашел неожиданных – местных эсеров, и выступал на сей раз как сторонник восстановления демократической власти. Однако владивостокскому гарнизону и юнкерам, сохранившим верность Колчаку, удалось изолировать Гайду и его людей в здании вокзала, которое было взято штурмом. Началась расправа над участниками путча, сам Гайда, легко раненный и контуженный, был взят в плен. От неминуемого расстрела его спасло вмешательство союзников. Они настояли на передаче Гайды чехословацкому командованию, которому, в свою очередь, рекомендовали поскорее вывезти беспокойного генерала из России.
Что и было сделано. Так после долгого путешествия по морю и суше Радола Гайда в феврале 1920 года оказался в Праге. Домой он вернулся не один – с ним ехали юная русская жена, 17-летняя Екатерина Пермякова (хотя с первой супругой, албанкой Зорой, Гайда официально развелся только в 1923-м), и денщик Иван Соловьев, которому предстояло сыграть в жизни генерала роковую роль.
Серия четвертая. Личный враг президента
Хотя "Лев Сибири" был тогда самым известным чехословацким генералом, в Праге его встретили холодно. У Гайды был могущественный недоброжелатель – президент Чехословацкой республики (ЧСР) Томаш Г. Масарик. Лидер антимонархического сопротивления, прозванный "президентом-освободителем", Масарик пользовался в республике непререкаемым авторитетом. Гайда имел несчастье чем-то не понравиться ему еще во время поездки Масарика к легионерам в 1917 году. Вопреки репутации великодушного "философа на троне", Масарик был человеком жестким и редко менял однажды составленное мнение о людях. Похождения Гайды в Сибири, особенно переход на русскую службу и владивостокский путч, лишь ухудшили мнение президента о генерале.
Прага решила отправить генерала-самоучку от греха подальше во Францию – поучиться в военной академии. Франция тогда определяла военную политику ЧСР, французская военная миссия в Праге даже выполняла на первых порах роль чехословацкого генштаба. Но Гайда не пришелся ко двору и в Париже. Он был самоуверен и позволял себе лишнее – например, высоко отзывался о качествах немецких военных, что оскорбляло французов. Глава французской миссии в ЧСР генерал Миттельхаузер дал Гайде отрицательную характеристику, хоть и признал его способности командира.
В 1922 году Гайду послали командовать дивизией в отдаленный город Кошице на востоке Словакии. Там он стал необычайно популярен, и Масарик начал подозревать молодого и политически активного генерала в стремлении стать военным диктатором. Тем более что перевороты в Европе в 1920-е годы происходили один за другим: в Италии, Греции, Португалии, Польше, Литве... Однако нельзя было не признать, что Гайда – толковый и любимый подчиненными командующий. В начале 1926 года, когда после ухода французов освободилась должность главы генштаба, президент Масарик, хоть и без особой радости, дал согласие на назначение Гайды на этот пост. Очевидно, такое возвышение старого врага сильно не понравилось советскому правительству. Против Гайды начали разведывательную операцию.
В июне 1926 года полпред СССР в Чехословакии Владимир Антонов-Овсеенко сообщил своему знакомому, пражскому адвокату Боучеку, информатору президентской канцелярии, что, по имеющимся у него сведениям, генерал Гайда работал на советскую разведку. Вскоре всплыли и "свидетели". Министр обороны ЧСР Удржал докладывал Масарику, что "отставной майор русских легионов (т. е. Чехословацкого корпуса в России. – Я. Ш.) Ярослав Кратохвил и монтер Иван Соловьев сообщили под запись в протоколе, составленном д-ром Вацлавом Боучеком, что ген. Гайда по своем возвращении из России в 1920 году через русского полковника Краковецкого проявлял интерес к переходу на службу в Красную армию, которой также согласился передать из военной школы в Париже секретные материалы, что... позднее и сделал... за 5000 крон". Уже эта сумма вызывала сомнения в достоверности всей информации: в описанный период месячный доход генерала составлял около 30 тысяч крон – стоило ли так рисковать за деньги в 6 раз меньшие? Да и вся предыдущая биография Гайды делала его сотрудничество с большевиками не слишком правдоподобным.
Как бы то ни было, дело Гайды передали в военный суд. Тот поначалу счел и обвинения, и обвинителей не заслуживающими доверия: Кратохвил был давно известен симпатиями к коммунистам, Соловьев же, бывший денщик Гайды, рассорился с ним из-за каких-то бытовых мелочей, в Чехословакии не прижился и мечтал о возвращении на родину. (Действительно, в 1928 году он вернулся в СССР, где его следы теряются.) Но Масарик ухватился за это дело. На суд было оказано беспрецедентное давление, дело Гайды рассматривал "обновленный" по настоянию президента состав коллегии. Гайду хоть и не отправили за решетку, но разжаловали в рядовые и уволили из рядов чехословацкой армии. С тех пор он называл себя "генералом русских легионов" и носил колчаковский мундир с погонами генерал-лейтенанта. Гайда решил уйти в политику. И стать фашистом.
Серия пятая. Закат
Он основал партию под названием "Национальная фашистская община" (Národní obec fašistická, NOF). В 1920-е годы слово "фашизм" еще не имело столь негативного значения, какое приобрело в результате Второй мировой. Итальянский фашизм, на который в первую очередь ориентировались Гайда и его соратники, казался многим перспективной политической моделью, способной излечить общество от дрязг, коррупции и прочих недугов "дряблой" парламентской демократии. Тех, кто так думал, в ЧСР к 1929 году набралось 150 тысяч – таково было максимальное число членов NOF, лозунгом которой стало "Благо родины да будет высшим законом". Чешский фашизм был в первую очередь антинемецким, он видел в Германии и трехмиллионном судетонемецком меньшинстве главную угрозу Чехословакии. Хватало среди членов NOF и антисемитов. Сам Гайда от резких выпадов такого рода по большей части воздерживался, но фашистская пресса позволяла себе весьма неаппетитные вещи. Фашисты были крикливы, драчливы и верили своему вождю, который, однако, оказался никудышным политиком.
Гайда не умел ни договариваться о коалициях с другими партиями, ни маневрировать между правыми и левыми – сам он говорил, что NOF принадлежит обоим политическим флангам, поскольку "для нас важны нужды простого чеха". Не очень ладилось у генерала и с распоряжением деньгами спонсоров: часть из них он потратил на автомобили, банкеты и любовниц. Историки Антонин Климек и Петр Гофман, авторы наиболее подробной биографии Гайды, считают, что он так и не нашел себя на родине: "После многих лет на Балканах и на востоке России он словно бы случайно оказался в ЧСР и так толком и не проникся ее образом жизни и мысли... В определенном смысле Гайда навсегда остался в Сибири". Тем не менее харизма генерала какое-то время работала: он дважды избирался в парламент, а на выборах 1935 года, последних в истории межвоенной ЧСР, фашисты получили 167 тысяч голосов, чего хватило на 6 депутатских мест.
Еще в начале 1930-х годов Гайда вынашивал фантастические планы, связанные с Россией: начать с помощью Японии поход против большевиков на Дальнем Востоке. Он вел переписку с одним из лидеров дальневосточной белой эмиграции генералом Хорватом, посылал эмиссаров в Шанхай и Харбин, но кончилось всё это, естественно, ничем. Тем временем над Чехословакией сгустились тучи, и Гайде стало не до России. В августе 1938 года, когда война с нацистской Германией казалась неизбежной, Гайда послал письмо президенту Бенешу, своему давнему противнику, в котором заверял его: "Не только я, но и все мои друзья и соратники будут рядом с вами до последней минуты жизни, защищая свободу и честь нашей страны". Решение Бенеша принять диктат великих держав, заключивших Мюнхенское соглашение, было для Гайды тяжелым ударом. В знак протеста против предательства западных союзников он отослал в посольства Британии и Франции ордена этих стран, полученные им за войну в России.
Весной 1939 года, когда Чехословакия была окончательно уничтожена нацистами, Гайда совершил очередную политическую ошибку. Он вступил в Чешский национальный комитет, издавший воззвание, в котором призывал чехов "найти путь к взаимопониманию с немецким народом и даже добиться в рамках немецкого политического порядка выдающегося положения для чешского народа". Трудно сказать, чего было больше в этих словах – глупости или наивности, но немцы Гайде не поверили, комитет был распущен, а сам генерал из политики ушел. Он мог утешаться разве что тем, что за пару дней до нацистского вторжения власти вернули ему звание генерала чехословацкой армии и выплатили часть денежного содержания за 12 лет. На эти деньги Гайда купил большой дом и мельницу в деревне Пжечин на юге Чехии, где и провел все годы оккупации.
Спокойными эти годы не были. Как свидетельствовали некоторые участники антинацистского сопротивления на послевоенном суде над Гайдой, генерал помог переправить за границу нескольких военных летчиков, решивших продолжить борьбу с Гитлером в рядах созданной Бенешем чехословацкой армии в изгнании. Такая же попытка, предпринятая младшим сыном Гайды – Иржи в 1942 году, оказалась неудачной, Иржи был арестован и до конца войны находился в немецком концлагере. Генерал Отакар Гусак, бывший легионер, во время Второй мировой войны – узник Бухенвальда, счел должным так отозваться о Гайде-старшем: "Он всю жизнь жил на проценты со своей славы, заработанной на Байкале. На родине он стал символом всяческой реакции, но во время оккупации отказался от нее и вел себя как хороший патриот".
В мае 1945-го, через 4 дня после освобождения Праги, Радола Гайда был арестован. Два года его держали в тюрьме, и лишь в 1947 году генерал предстал перед судом по обвинению в коллаборации. Однако ничего серьезного, кроме злосчастного воззвания 1939 года, против Гайды не нашли. Его приговорили к двум годам тюрьмы, но поскольку он уже отсидел этот срок в предварительном заключении, Гайду освободили. Видимо, советским историкам это казалось невероятным, и в Большой советской энциклопедии в статье о Гайде долгое время значилась ложная информация о том, что его повесили. Впрочем, на свободе тяжело больной Гайда жил недолго: в результате избиений в тюрьме и начавшейся лейкемии он почти ослеп и несколько повредился рассудком. Рудольф Гайдль, он же Радола Гайда, "Лев Сибири", солдат пяти и генерал двух армий, умер в возрасте 56 лет в Праге 15 апреля 1948 года. За полтора месяца до этого власть в Чехословакии захватили коммунисты.
Иржи Гайда успел эмигрировать из ЧСР еще до коммунистического переворота. Его старший брат Владимир (по другим данным – Владислав) был арестован спустя полтора года после смерти отца и приговорен к трем годам каторжных работ за контакты с антикоммунистическим подпольем. Екатерина (Катержина) Гайдова, урожденная Пермякова, вторая жена генерала, о которой он отзывался так: "Где бы я был без Катюшки? Пропал бы совсем!" – пережила супруга на 25 лет. Оба они похоронены в Праге на Ольшанском кладбище, в православной его части. В 2007 году могила супругов Гайда была осквернена неизвестными. Полиция подозревала активистов ультралевых организаций, но достаточных улик не нашлось.
Автор – пражский журналист и историк, специалист по истории стран Центральной Европы
