В СССР был секс?

Кого только не обвиняли в порнографии ревнители нравственности: маркиза де Сада, Владимира Набокова, Генри Миллера... В этом длинном и почтенном списке Николай Бахарев, семидесятилетний фотограф из Новокузнецка, занимает свое заслуженное место.

Его знаменитые «пляжные серии», снятые в конце 1970-х и в начале 1980-х годов, погружают зрителя в раскованную атмосферу пролетарской сексуальной революции двадцатых, когда любовь втроем и любовь, как стакан воды, были совершенно обычным делом. Но этот период закончился довольно быстро. Добившись абсолютной власти, Сталин категорически навязал советскому обществу ханжеский взгляд на отношения полов, и в следующие полвека секса в СССР как бы «не было».

В начале 1970-х Николай Бахарев уволился с Новокузнецкого металлургического завода и, взяв в руки фотоаппарат, стал работать в городской службе быта, делая на заказ портреты для досок почета и школьных альбомов. Это была скучная и плохо оплачиваемая рутина. Поэтому в летние месяцы молодой фотограф подрабатывал на пляже, единственном месте, где советский человек имел право на публичное обнажение. Снимая одежду, люди ненадолго становились сами собой и освобождались от тягостной роли "строителей коммунизма" в ежедневном театре всесоюзного абсурда. В общении с клиентами на пляже и сформировался творческий "метод Бахарева", который после падения железного занавеса принес ему славу классика современной социальной фотографии.

​– Как вы находили героев своих фотосессий?

– Очень просто. Я ходил по берегу и кричал: "Товарищи, кто хочет сфотографироваться?" Без разрешения их снимать не будешь – можно и по башке получить. Фотографы ведь обслуживают население, вот я и был обслугой. Заказчики просили: "Сними меня красиво", но сами не могли предложить какой-то сюжет для своего портрета. Только в процессе общения, довольно продолжительного, случайно выстраивалась интересная эстетическая "картинка", которую надо быстренько запечатлеть. ​

– У вас также много интерьерных работ.

– "Интерьерку" я снимал на квартирах у клиентов. С некоторыми знакомился на пляже, другие жили в том же общежитии, что и я. Около проходной, на вахте, я вывешивал объявление: кто хочет сниматься? Потом записывал желающих в очередь. Приходил к ним в комнату и работал по 3–5 часов. Это очень важно – не жалеть времени на съемку. Фотографировать ведь все умеют, да? Пожалуйста, кто вам мешает взять в руки камеру и снимать? Но почти никому не хватает терпения сделать десятки кадров, а потом выбрать из них один, где человек по-настоящему раскрылся. Люди всегда прячутся за каким-то вымышленным образом себя, взятым из кино или ещё откуда-нибудь. Это вынуждало меня, как исполнителя заказа, подгонять их желаемое под бытовую атмосферу среды их проживания. И только потом, после просмотра контрольных отпечатков вместе с заказчиком, мы уточняли его или её вкусовые предпочтения. Из пятидесяти кадров мне оплачивали три-четыре сюжета, при этом меня самого интересовал, например, только один случайно сложившийся момент, в котором были открытость и откровенность.

– Что эти понятия значат для вас?

– Я так скажу, пока не напечатаешь снимки, не поймешь, был момент откровенности или нет. Открытость – это то, что возникает в процессе съемки, отношения автора и модели. Без этого вообще не бывает произведения искусства. А откровенностью я называю внутреннее содержание. Для меня любое изображение без внутреннего содержания, не вглядывающееся в глаза модели через "призму" автора, – это пустое изображение. Современные фотографы на Западе очень хорошо умеют работать с формой, но сути в них нет. И нет, соответственно, раскрытия человека.

– А у нас есть?

– У нас свои проблемы, мешающие человеку раскрыться. И в первую очередь, ханжество, которое пронизывает наше общество сверху донизу. То нельзя, это нельзя. Художник не имеет права идти на поводу у общества.

​Я хорошо знаю творческую среду Новокузнецка, все наши члены союза, заслуженные деятели искусства –​ они как были советскими людьми, так ими и остались. Работают в рамках дозволенного, а теперь ещё пытаются угадать конъюнктуру рынка. На полотнах у них, как посмотришь, сплошная красота и дизайн, но я-то знаю, что в жизни это совсем другие люди. Поэтому и откровенности от них не приходится ждать. Это пренебрежение "низкими" темами идет из нашего прошлого. Отсюда и все проблемы советского общества: искренность подменялась высокопарностью; открытость обвиняли в очернительстве; откровенность объявляли нежеланием вместе со всеми "строить коммунизм"; а стремление к запретному, "забугорному" приравнивалось к измене Родины. До 1989 года ни о каких выставках я даже не мечтал. Для себя мог делать все, что угодно, любую порнографию, а распространять, в смысле демонстрировать публично – ни в коем случае. Это сфера была под контролем КГБ.

– Они вас пасли?

– Все, кто занимался фотографией, были у них под колпаком, у всех были кураторы. Это было нормально. Мы в этом жили, понимая, что товарищам в штатском нужно отчитываться перед начальством о проделанной работе.

– Ваши модели, как правило, люди простые, из рабочей среды. Как вы с ними работаете? Как находите общий язык?

– Я своих заказчиков провоцирую, чтобы они раскрывались перед камерой. Вот на днях у меня снимались мальчик с девочкой, молодая пара. Я ему сказал: а почему бы тебе на неё не залезть в кадре, если вы этим занимаетесь дома? А ты, девушка, разве не можешь его обнять ногами? В какой-то момент они перестают меня стесняться и воспринимать как постороннего. Бывает, что люди даже и не помнят, что они делали перед камерой. Одна клиентка говорит мне: да нет, такого не было! Ну вот же твои фотографии, где вы втроем на диване.

– Как вы относитесь к своим героям?

– Как к самому себе. Я такой же, как они, я живу по соседству, в таких же условиях. Можно сказать, что Бахарев – такое же быдло, как его герои, он угождает вкусам той среды, в которой работает.

​– То есть вы, как зеркало, отражали своих героев в их естественной среде обитания?

– Нет, ну кто же захочет смотреть на себя со стороны объективно? Я просто грамотно выполнял работу, и всё. Грамотно, то есть по законам фотоискусства. Из огромного количества отснятого материала в лучшем случае 1 процент я откладывал, откладывал, и за 20 лет набралась выставка.

Первая зарубежная выставка работ Николая Бахарева прошла в 1991 году в галерее Cannon (Амстердам). На родине "пляжные фотографии" выставлялись в Манеже (проект "Бахаревлэнд") и других московских галереях. В 2013 году в США прошла выставка "Любители и любовники", в том же году работы Бахарева участвовали в 55-й Венецианской биеннале. А в 2016 году лондонское издательство Stanely/Barker выпустило фотоальбом "Новокузнецк", весь тираж которого разошелся за два года, и теперь это издание является библиографической редкостью.

– В этом фотоальбоме показаны жители моего города, которые пожелали увидеть себя на фото, а я, как бытовой фотограф, постарался хорошо выполнить их заказ. Рассуждать о том, как мы жили в 80-х годах, сейчас не имеет смысла – всё просматривается в литературе, кино и в фотографиях советского времени. Мы жили и занимались только тем, что позволяли нам наши возможности. Фотографировать неприятные стороны жизни нельзя; обнажённое тело тоже нельзя; "бытовуха" недостойна отображения. Журнал "Советское фото" в основном занимался пропагандой "прекрасного" в жизни и повышением изобразительной культуры фотографов.

– А вы не боялись обвинений в изготовлении порнографии? В то время, когда люди садились за перезапись невинных западных фильмов вроде "Эммануэли"?

– Примерно до 1988 года мне приходилось, так скажем, не афишировать свой фотоматериал, хотя интерес к моим работам был всегда. Сама по себе порнографическая съёмка почти всегда присутствует в работе с обнажённой моделью. Выделять её особо как-то не имеет смысла, миллионы людей занимаются этим ежедневно для удовлетворения своих физиологических потребностей. Но фотография "обнажёнки", действительно, приравнивалась к порнографии из-за нежелания грамотно квалифицировать уголовную статью о распространении порнографии в СССР.​

– В Новокузнецке у вас до сих пор сохраняется репутация изготовителя "неприличных картинок"?

– Отчасти да. Из-за того, что я всегда работал, нарушая рамки дозволенного, обо мне говорили: "Он недостоин быть художником". Все занимались обслуживанием системы, а Бахарев обслуживал только народ. Поэтому официальные делали всё, чтобы Бахарев не мог существовать в городе, как художник. Чего только не говорили: "Бахарев перетрахал весь Новокузнецк". Может быть, завидовали?

– Тем не менее вы всю жизнь прожили в Новокузнецке, несмотря на то что стали всемирно известным, успешным художником. Почему?

– А куда мне деваться? И что значит "успешный художник"? Известный – да, я известен. Но денег мне это не принесло. Пока работала галерея "Гринберг" в Москве и продавала работы Бахарева по 3–5 тысяч долларов за штуку, я смог выкупить в Новокузнецке квартиру. До этого снимал жильё, и мастерской у меня никогда не было. Пока галерея работала, всё было хорошо, относительно, две-три работы в год купят – и можно как-то жить. Сейчас она перестала работать, и вот опять Бахарев нищий – как был нищий, так и остался…