Иван Непомнящих, 33-й фигурант Болотного дела накануне вышел на свободу из исправительной колонии в Ярославле.

Иван – сын гражданского активиста, учителя физики из Сергиева Посада Андрея Непомнящих. Иван работал инженером-проектировщиком в НПО "Родина". 6 мая 2012 года он вместе со своим отцом и сестрой принимал участие в митинге на Болотной площади. Иван был задержан сотрудниками ОМОН.

В декабре 2015 года его приговорили к 2,5 годам лишения свободы по обвинению в применении насилия в отношении представителя власти и массовых беспорядках. В приговоре указано, что молодой человек "не менее одного раза" ударил двух полицейских, причём одного из них – зонтом по голове. В августе 2016 года Иван Непомнящих подал жалобу в ЕСПЧ, обращая внимание на нарушение прав на свободу собраний и свободу выражения своего мнения. В апреле 2017 года его избили сотрудники спецназа Министерства юстиции, после чего заключенного поместили в штрафной изолятор (ШИЗО).

Это интервью он дал Настоящему Времени в первый день после освобождения.

— Иван, перед освобождением вы несколько дней провели в изоляторе. За что вас поместили туда первый раз и каковы были причины отправки в изолятор после этого?

— В ШИЗО мне неплохо сиделось, я там сидел один, размышлял о каких-то вещах своих. Лег спать, с утра меня забрали. Каких-то особенных чувств по выходу из колонии я не испытывал, просто как новый день, смена обстановки, чего-то особенного я не ощущал.

Последнее закрытие в ШИЗО – я бы не хотел его конкретизировать, потому что конкретизация может повлиять на других заключенных. Я могу сказать только, что я там по глупости сам нарвался, и никакой политики особой в этом не было. В общем, и на старуху бывает проруха. Сдуру я там влез не в свое дело.

Первый раз был 20 апреля, меня вызвали на комиссию дисциплинарную, я вообще думал, что я иду на комиссию по УДО, потому что на тот момент уже назрела такая комиссия, а, оказывается, меня повели закрывать. По абсолютно надуманному сфальсифицированному протоколу, что довольно естественно в ИК-1. Меня закрыли, сказали, что я не выполнял какую-то команду – "Отбой", и дали семь суток сходу. На следующий день был обыск, нас побили. Я начал писать, и за это меня начали "катать".

— Как к вам, как к заключенному по политическому делу, относились другие заключенные?

— Никак, плевать всем было. Никто особо в этом не разбирался, для них это просто какое-то необычное событие в их жизни произошло, а что это такое, ну расскажешь им, они: "О, о!" – ну и дальше своими делами занимаются. Те, кто поддерживают это, их единицы, с ними мы общались на какие-то вопросы политические.

— А в тюрьме вообще говорят о политике? И что говорят?

— Все это обычно замыкалось на понятии патриотизма, Крым – не Крым, как всегда, вообще что должен делать патриот. Я как-то не сторонник этого понятия, я себя патриотом не считаю, но почему-то любой разговор о политике в нашей стране сводился к этому понятию. Вот в основном патриотизм мы с ними и обсуждали.

— Иван, вы сообщали об избиениях в колонии. Кто и за что бил?

— Как происходит избиение? Это коридор, они встают вдоль двух стен этого коридора, дубины наголо, в коридоре камеры видеонаблюдения не висят, в некоторых камерах, или "хатах" на криминальном языке, там видеонаблюдение есть. Поэтому в камерах они стараются никого не избивать. Дверь открывается, тебе говорят на "вы", все нормально: "Встаньте лицом к стене, руки за спину, на выход", и только ты подходишь к этому порожку, тебя – раз за шею и погнал через строй.

В зависимости от твоего сопротивления всем этим действиям, ты можешь просто спокойно через этот строй пройти до обыска и обратно, да, тебя там будут лупить, туда-сюда, на растяжке постоишь (растяжка – это лицом к стене, ладони наружу и на шпагат), либо если ты будешь сильнее сопротивляться этим всем действиям, тебя в отдельную комнату куда-нибудь заведут и отдельно тебя лично побьют. Как было со мной, меня в матрасную завели и немного меня помассировали.

Но этот раз апрельский, по сравнению с предыдущими избиениями, можно сказать, нас по голове погладили. Потому что самый известный случай – это убийство Важи, предполагаемый его убийца – Сергей Сергеевич – до сих пор работает в колонии, буквально на днях, в воскресенье, ребята слышали, как он избил еще одного заключенного из второй камеры ШИЗО. Вот этот случай, потом в декабре, что ли, рассказывали, как один парень три раза через этот строй проходил, и три раза падал в обморок, они его водой отливали и снова прогоняли.

В начале этого года, по-моему, они клали кого-то на стол и полотенцем мокрым его били по голове, а он три раза терял сознание, его водой отливают и снова дальше бьют. С Макаром очень жестоко (Макар – это Женя Макаров), его в июле жестоко избили. Тоже сначала спровоцировали, чтобы он их матом послал. А спровоцировать его было легко, потому что он 7 лет уже сидит и практически всегда в этом ШИЗО, и вывели его, давай избивать. Избивали минут 40, четыре раза он терял сознание, ему на лицо это полотенце надевали, в полотенце лили воду, чтобы он захлебывался, пятки отбили. Он лежал в соседней камере, я тоже тогда сидел в изоляторе, встать не мог на ноги, кровью в туалет ходил – классика, в общем. Вот так вот они могут избивать.

— Протестное движение в России 6 мая 2012 и сегодня – есть ли отличия?

— Да нет, мне кажется, нет особо. Ну я слышал, что 26 мая было очень много школьников. Я не знаю, что об этом думать, но факт примечательный. Мнения своего я по этому поводу не сложил пока. Ну выходят и выходят.

— Как вы думаете, возможна ли сегодня новая Болотная?

— Мне кажется, 26 марта это была Болотная, 12 июня. Тоже людей сажают за это все. Это все не очень, если честно говоря, отличается от тюрьмы. Если взять зону для людей свободных, как аналог ШИЗО для людей, которые сидят в лагере, точно то же самое: ты начинаешь высказывать недовольство – и тебя отправляют в тюрьму. Либо это ШИЗО в лагере, либо это обычная тюрьма для свободных людей. И поэтому как-то, наверное, это дико прозвучит, но я к этому уже привык, и со стороны милиции это вполне естественная такая позиция: тот, кто тебе не нравится – ты его отправляешь. Так они думают все на зоне, так же они думают и здесь.

Поэтому когда мы им говорим про закон или что-то другое, они не понимают. Как будто бы они на одном языке говорили, а я им на другом что-то объяснял, они просто не поймут.

— Иван, была ли у вас возможность уехать из России, чтобы избежать этого суда?

— Скорее, нет. Они сюда ходить начали, пока я еще был свободным, в конце 2014 года. Просто приходят трое и говорят: "Где он?". А я в Москве работал. Ходят и ходят, я на них плевал вообще, у меня дел своих было полно. Потом – раз, меня с работы забрали, ну а там я уже был под следствием, тоже никуда не уедешь. Так что я не был предупрежден для того, чтобы принять это решение.

— Скажите, пожалуйста, а вы жалеете об этих 2,5 годах с точки зрения потраченного времени, за которое можно было бы многое успеть?

— Если как о времени и вырывать из контекста, то, конечно, это абсолютно бестолковое время – эти 2,5 года. Если же в контексте – то нет, потому что я вполне осознанно шел на Болотную, и это последствия моего выхода, которые я принял для себя.

— А что вы думаете о деле Кирилла Серебренникова? Это какой-то новый поворот в истории страны или, наоборот, продолжение какого-то давно начатого процесса?

— Я конкретных деталей дела не знаю, потому что газеты мне приходили с опозданием, и некоторые до меня не дошли. Я только в общих чертах знаю. Я даже и не думал о том, что это такое, абсолютно уверен, что его просто закрыли, потому что он кому-то не понравился. Кому-то не понравился – это универсальная вообще формулировка для нашей страны, и она может выражаться в чем угодно. Почему его закрыли – бог его знает, черт их поймет, эту душу нашего милицейского человека.