На прошлой неделе помощник президента Абхазии по стратегическим вопросам Ренат Карчаа публично заявил, что «находится в стадии глубоких размышлений и, как никогда близок к решению уйти из системы». В интервью «Эху Кавказа» он изложил свое видение тех проблем, которые пытался решить, работая в Администрации президента.
– Ренат, скажите, почему вы решили поддержать нынешнюю власть?
– Потому что, наблюдая за тем, что происходило в Абхазии и особенно во вторую фазу последнего срока предыдущего главы республики, я видел, как системно и тотально происходила криминализация государства. Я видел, как криминализируется система управления. Напрочь отсутствовала бюджетная дисциплина; было нецелевое и неэффективное расходование средств. Эта история связана с реальным сектором экономики, его как не существовало, так и не существует, кстати, по сей день. Это и реальное обнищание основной массы населения.
Я долгое время воздерживался от поддержки кого-либо. Отравление Аслана Георгиевича Бжания, а я практически не сомневаюсь в том, что имело место отравление, коварное, подлое, такие методы устранения политических конкурентов до такой степень жестко перевернули во мне все, что выбор здесь был однозначным. Тем более, что в конкурентной среде я не видел никого, кто бы, по моему мнению, мог справиться с этой ситуацией.
– Какую вы ставили себе задачу, когда принимали решение идти в политику?
Я хотел и хочу результата, потому что все иное – это демагогия, разговоры о строительстве демократического правового государства – это все слова
– Я хотел и хочу результата, потому что все иное – это демагогия, разговоры о строительстве демократического правового государства – это все слова. Я не специалист в реальном секторе экономики, но я прекрасно понимал, что результаты в экономике будут предопределяться состоянием социально-психологического климата в республике, качеством того, что называется внутренней политикой государства, качеством того, что называется национальной политикой государства, и качеством того, что называется информационной политикой государства.
– Что вы ожидали от должности помощника президента?
– От должности я уже давно ничего не ожидаю. Тем более, столь скромной, как должность помощника президента. Меня интересуют только сфера компетенции, функционал, мандат и согласование целей и задач, которые нужно решать для достижения этой цели. При этом я хочу подчеркнуть, что изначально я отказался от заработной платы. Администрация президента не финансирует ни один вопрос, связанный с обеспечением моей работы и деятельности.
– Когда вас принимали на работу в Администрацию президента, вам ставили какие-то задачи?
Абхазия с определенного этапа стала мало интересной не только для структур российского федерального уровня, но и для регионального уровня, для бизнеса. Это очень печальная история, но она объективная, это надо признать
– Что касается задач… Название «помощник по стратегическим вопросам» не случайное, это направление было мне интересно. Оно было связано с взаимодействием с институтами развития, с общественными структурами, с экспертным сообществом, с органами власти, особенно с региональными органами власти Российской Федерации. Вот одна незадача: стратегии развития, к сожалению, как не было, так и нет. Во всяком случае, мне о ее наличии ничего не известно. И, судя по складывающимся тенденциям, когда мы говорим о стратегии, в Абхазии пытаются выдать желаемое за действительное. Между тем, потенциал довольно значительный. Более пятидесяти договоров Абхазия заключила с субъектами Российской Федерации: договоров, меморандумов, соглашений и ни один из них не работает. Не только финансовая помощь из федерального бюджета, но и потенциал российских регионов нужны Абхазии. И это – один из драйверов развития Абхазии, так виделось мне. Вы посмотрите внимательно на ситуацию: где Абхазия находится сегодня в той сфере, которая в России называется институтами развития? Да, нигде, просто нет Абхазии ни в одном институте развития Российской Федерации. В экспертном сообществе она присутствует разве что эпизодически, под какие-то очень локальные информационные поводы. В информационном пространстве Абхазия упоминается в основном в негативном аспекте. Это либо экономические и социальные, мягко говоря, весьма горестные реалии, либо какие-то криминальные происшествия, которые день ото дня становятся все громче и громче, все резонанснее и резонанснее. И, наконец, это вопросы внутренней конкурентной борьбы в различных группах, называемых почему-то элитами. Все это тоже в негативном контексте. Абхазия с определенного этапа стала мало интересной не только для структур российского федерального уровня, но и для регионального уровня, для бизнеса. Это очень печальная история, но она объективная, это надо признать.
Мы живем сегодня в мире с массой угроз и рисков, но самой большой угрозой и самым большим риском для Абхазии являемся мы сами. Поэтому стратегические вопросы меня интересовали с точки зрения изменения имиджа и отношения к Абхазии, чтобы ее потенциал раскрылся иным образом за счет привлечения потенциала российских регионов.
Но я понимаю, что тут получается замкнутый круг: без качественного изменения состояния внутренней политики в Абхазии, состояния информационной политики и вытекающих из них коммуникаций и взаимодействий, никакие вопросы стратегического развития на территории Российской Федерации решить не удастся. Только с этим было связано мое погружение в качество внутриполитического регулирования, администрирования и анализ того, что сегодня происходит в информационной политике. Задачи никакие не ставились, к сожалению, меня такая история тоже очень сильно напрягала, потому что быть самому себе режиссером и исполнителем – это не правильно. И это тоже стало одной из точек, усиливавших мое напряжение.
– Понятно, но все-таки вы что-то делали, над чем-то работали в Администрации президента?
Мы очень легко объединяемся, когда дело касается всяких внешних угроз, но, к сожалению, не хотим переходить в формат конкретики по вопросам, относящимся к внутреннему миру государства
– Я начал стремиться формулировать предложения по оптимизации и по строительству того блока, который называется внутренней политикой. С сожалением надо признать, что в Абхазии этого блока не существовало никогда за всю современную историю государства. Должна быть какая-то смысловая доктрина, общество должно понимать, во имя чего мы живем. Не на уровне деклараций, лозунгов, обращения к традициям, а довольно конкретно: что мы строим? Должен быть сформулирован целый ряд содержаний и смыслов, но этого – нет. Мы очень легко объединяемся, когда дело касается всяких внешних угроз, но, к сожалению, не хотим переходить в формат конкретики по вопросам, относящимся к внутреннему миру государства. У нас нет культуры партийного строительства. Партии очень часто напоминают некие профсоюзы или сообщества по интересам. У любой партии, в первую очередь, должна быть идеология.
В Абхазии отсутствует само понятие общественного контроля, мы обычно пытаемся обсуждать все это в каких-нибудь залах или сразу на улицах, а вот общественного контроля как системной деятельности не существует, поэтому одним из первых моих предложений была разработка и принятие закона об основах общественного контроля. Коммуникации с экспертным сообществом у нас не налажены, люди в основном собираются, чтобы выпустить пар. Я предлагал заняться разработкой и адаптацией в Абхазии того, что давно уже свою эффективность доказало – это проектное управление. Я предлагал создать национальное агентство проектного управления, но и это предложение осталось без внимания.
Для меня совершенно очевидно, что у государства отсутствует национальная политика. Мы вспоминаем про то, что существуют этнические сообщества, только перед выборами или под какое-то событие, и это неправильно, поэтому мною было предложено создание совета по государственной национальной политике. Кроме предложений были подготовлены проекты положений об общественном совете, о совете по государственной национальной политике.
С учетом того, что информационная политика, как системное целое, отсутствует, государство должно предлагать обществу темы для обсуждения – я говорю не про доминирование, а про активное участие в построении информационной картины. У нас же даже государственные СМИ предоставлены сами себе. Я не про свободу слова – генерация смыслов, это далеко не медийная функция. В результате, она заполняется, на мой взгляд, неполноценными инструментами информационного воздействия, типа Фейсбука, Телеграмм-каналов, которые, к сожалению, в Абхазии превратились в деструктивную историю, потому что они напичканы не смыслами, а сплетнями, грязью, слухами. Удивительно, как все это принимается обществом. А почему принимается? Потому что содержательно наполненной информационной поляны не существует. В таком молодом государстве, каким является Абхазия, СМИ должны выполнять функцию не только информирования, но и формирования общественного мнения, в том числе, и со стратегическим прицелом, а этого нет. Я предложил создать рабочую группу по оптимизации взаимодействия и подготовил положение об этой рабочей группе, и это положение до сих пор пылится в кабинетах высоких руководителей. Сколько, собственно говоря, можно стучаться в глухую дверь? Для чего я приехал в Абхазию? Ну, уж точно не для того, чтобы бесцельно сжигать свое время.
– В чем вы видите причину всех этих проблем?
Инвестиции – это вложения, подразумевающие последующую прибыль, но почему туда должны пристраиваться еще и некие частные лица, мне совершенно непонятно. Почему государство, в лице уполномоченного оператора, не может участвовать в подобного рода проектах
– На мой взгляд, причина в том, что у нас отсутствует государственное целеполагание. Мы говорим очень много о том, что такое государственные интересы Республики Абхазия, но мы их не сформулировали, нет четкого и простого понимания того, что такое государственные интересы. Криминальный тип мышления – он присутствует. Более того, в отдельные моменты я совершенно явственно ощущаю его доминирование. Один журналист мне задал вопрос: «А вот вы слышали о том, что перепадные станции на ИнгурГЭС готовятся к передаче в частные руки? А как вы к этому относитесь?» Да, плохо я к этому отношусь. Я понимаю, когда в тот или иной бизнес или вид деятельности входит инвестор. Инвестиции – это вложения, подразумевающие последующую прибыль, но почему туда должны пристраиваться еще и некие частные лица, мне совершенно непонятно. Почему государство, в лице уполномоченного оператора, не может участвовать в подобного рода проектах, тем более, в условиях таких острых разговоров о том, что энергетика должна оставаться государственной собственностью и т.д. Мы, не вкладывая ничего, объявив это просто своим, можем потом поучаствовать на уровне конкретных частных лиц – не народа, не государства. Вот вам типичная история, демонстрирующая отсутствие государственного мышления.
Сначала появляется человек, которого надо трудоустроить, под него подкладывается некая финансовая модель. Но не с точки зрения заработать, а, чтобы украсть, потом под это подворачиваются какие-то задачи и как-то криво и косо все это пристегивается к какой-то не понятной цели. Вот до тех пор, пока такая модель будет работать, у нас будет такая кадровая политика. Это будет опять очередной эксперимент – мы постоянно выбираем между плохим и очень плохим. Я по-прежнему хочу верить в то, что все движимы благими намерениями, в том числе, и ныне действующая власть. Но медленно мы, черт возьми, работаем, понимаете, очень медленно. Реальная ситуация, складывающаяся в мире, вокруг Абхазии, указывает на то, что мы в конечном итоге этой медлительностью, нежеланием работать по современным стандартам, укорачиваем жизнь этому государству. Мы на кон поставили государственность. Люди ведь не будут бесконечно терпеть этот эксперимент над собой – рано или поздно опять лопнет, и опять это приведет к досрочной смене власти. Дальше что? И что потом изменит новая власть, если подходы и методика останутся прежними? Причина в одном – это танцы на граблях.
– Что, по-вашему, нужно изменить в сложившемся порядке вещей?
Разговоры о том, что «есть деньги – будут реформы, нет денег – не будет реформ», от лукавого, потому что не будет реформ – не будет денег, но самое главное, не будет развития
– Нужно, наконец, сказать самим себе и друг другу правду: мы реально хотим что-то менять? Мы реально хотим работать? Мы реально хотим реформировать? Мы реально хотим превратиться в развивающееся государство? Или мы хотим имитировать эту деятельность и ждем, что в один прекрасный день на нас свалятся решения, на нас свалятся технологии решения тех или иных задач? И все разговоры о том, что «есть деньги – будут реформы, нет денег – не будет реформ», от лукавого, потому что не будет реформ – не будет денег, но самое главное, не будет развития. Основное, что нужно сделать, это – изменить инерцию, но мы не предпринимаем никаких реальных шагов для изменения существующего положения вещей.
Текст содержит топонимы и терминологию, используемые в самопровозглашенных республиках Абхазия и Южная Осетия
