Послезавтра, в воскресенье 23 июля, в Абхазии отмечается День Государственного флага. И поскольку он назван именно так, главное место в ходе празднования этой даты уделяется атрибутике и в нем присутствует много красочности.
Действительно, 23 июля 1992 года сессией Верховного Совета Абхазии были утверждены государственные герб и флаг (автор – художник Валерий Гамгия). Но не только. Еще было утверждено новое название республики – вместо «Абхазской АССР» она стала «Республикой Абхазия». Более полугода до этого после исчезновения СССР республика продолжала оставаться «советской» и «социалистической», но вовсе не потому, что кто-то из 65 депутатов ВС так держался за эти понятия и ни за что не хотел с ними расставаться, – просто все это время, начиная с первого заседания сессии, абхазская и грузинская «фракции» никак не могли договориться и об эскизе флага (по гербу консенсус был достигнут), и о названии: абхазская настаивала на том, которое республика носит и сейчас, а грузинская предлагала: «Автономная Республика Абхазия». У абхазской «фракции», в которой состояли и почти все русскоязычные депутаты, было большинство в ВС, но простое, а для решения таких вопросов требовалось квалифицированное – две трети голосов. И даже то, что к тому времени грузинская «фракция» уже перестала ходить на заседания ВС и стала заседать отдельно, ничего в этой ситуации не меняло.
23 июля председатель ВС Владислав Ардзинба и его соратники нашли выход в том, что простым большинством было принято постановление, которое прекращало действие Конституции 1978 года и восстанавливало действие Конституции ССР Абхазии 1925 года, по которой эти вопросы опять же могли решаться простым большинством, а Абхазия находилась в договорных отношениях с Грузией. Причем данное решение было подсказано действиями Верховного Совета Грузии, который за несколько месяцев до этого восстановил действие Конституции Грузии 1921 года.
Таким образом, как видим, Ардзинба и его команда вовсе не «шли напролом» и не провозгласили тогда независимость, как утверждали неосведомленные журналисты за пределами Абхазии. Но и бесконечно тянуть с атрибутикой и продолжать, курам на смех, именовать республику АССР было невозможно. Вместе с тем, когда на следующее утро в Сухуме не началось никаких протестных акций грузинских общественных организаций (а раньше они поднимали шум и по куда менее значительным поводам), мне это молчание сразу показалось зловещим. Впоследствии выяснилось, что сразу после этого в Тбилиси было принято окончательное решение о вводе в Абхазию войск Госсовета Грузии и началась подготовка к этому вводу, которая завершилась через три недели – к 14 августа…
Можно ли в связи с этим сказать, что именно 23 июля 1992 года – так называемая точка невозврата в грузино-абхазских отношениях современной эпохи, приведшая ко всему тому, что мы имеем на сегодняшний момент? Я вообще-то предпочел бы говорить о «полосе невозврата», которая закончилась 14-м августа, а началась в конце 1991 года распадом СССР. Ибо после этого распада уже перестала существовать сила, способная, как в июле 1989 года, стать в Абхазии между сторонами противостояния и разъединить их. После декабря 1991-го накопившиеся за предыдущий век противоречия между абхазами и грузинами почти неотвратимо влекли их к военному столкновению. Почему я говорю «почти»? Да потому что даже после 23 июля 1992 года еще была возможность пойти по пути переговоров и сохранить тот хрупкий межнациональный мир, который все еще поддерживался в Абхазии. Но первый заместитель председателя ВС Абхазии Тамаз Надарейшвили и его соратники и до 23 июля в ходе своих поездок в Тбилиси упорно пробивали идею ввода войск в Абхазию, чтобы «навести там порядок» (поход отряда Каркарашвили в феврале 1992-го с испитием воды из реки Псоу можно тут назвать разведкой боем).
Наверное, если бы представители грузинской стороны обладали способностью заглянуть в будущее, они, ужаснувшись (имею в виду массовый исход из Абхазии большинства грузинского населения, который в Тбилиси называют изгнанием, а в Сухуме – возвращением на историческую родину), сделали бы все, чтобы не допустить ввода войск. Но, как хорошо известно, в таких случаях обычно берут верх самые радикальные настроения. «Мы их переедем!», «Да мы этих абхазов в карман посадим!» – вот реальные, зафиксированные в памяти очевидцев рассуждения грузин лета 92-го. И недалекий бывший партработник Тамаз Надарейшвили (а его недалекость вкупе с нахрапистостью отмечали сами грузины) был типичным олицетворением такого подхода.
Время – удивительная вещь! Еще, кажется, совсем недавно для людей моего поколения события накануне и во время грузино-абхазской войны воспринимались словно вчерашние, а революции 1917 года в бывшей Российской империи – как нечто легендарное (как, собственно, воспринимаются эти революции и сейчас), нынче же я с удивлением осознал: столетие после российских революций и 25 лет после грузино-абхазской войны – это вполне сравнимые исторические отрезки времени, первый лишь вчетверо больше, чем второй. Второй же – это в мировой истории среднестатистическое поколение.
В чем же главные отличия между взглядом на события четвертьвековой давности в Абхазии, включая 23.07.1992, «лицом к лицу» и взглядом с высоты прожитых после того лет? Прежде всего, отмечу, что в 92-м абхазы вовсе не были неким монолитом, стопроцентно уверенным в военной победе. Были и сомневающиеся, «паникеры», как их нередко называли. Еще бы, ведь численное соотношение этносов – один к сорока – оснований для шапкозакидательских настроений не давало. Но очень многие, мне кажется, руководствовались принципом: «Делай, что должно, и будь что будет». Сегодня мы понимаем, что иной исход этой войны был бы вряд ли возможен, ибо такова общая тенденция в нынешнем взаимосвязанном и взаимозависимом мире – народы, поднявшиеся с оружием в руках на отстаивание своей независимости, «обречены» на победу. Абхазы тут в ряду, где и южные осетины, и эритрейцы, и косовары, и Южный Судан... Есть лишь редкие исключения, которые вполне можно объяснить особыми конкретными обстоятельствами и которые, как говорится, лишь подтверждают правило.
Вместе с тем минувшая четверть века открыла для нас новое мировое явление, которое я бы назвал геополитической и дипломатической амбивалентностью. В конце 1993 года мне вполне могло прийти в голову, что в течение ближайших месяцев грузинская армия, «опомнившись» и собрав силы, может двинуться на Абхазию для осуществления реванша. А вот коллизии, когда тбилисские дипломаты бдительно отслеживают поездки по миру представителей Абхазии и стараются заблокировать их участие в различных международных мероприятиях, когда зарубежных туристов хотят в Тбилиси обязать при пересечении границы давать письменные заверения в приверженности «территориальной целостности» страны, когда Киев грозит тем государствам, которые будут уличены в закупке антрацита из ДНР и ЛНР, и так далее, и тому подобное, честно скажу, как-то в голову тогда не приходили.
Сейчас подобных четвертьвековых юбилеев много: путча в СССР, распада СССР, провозглашения независимости многих постсоветских государств…
Исторические процессы, как известно, то ускоряются, то замедляются. Недавно смотрел на одном из российских телеканалов сериал «Красные горы». Не собираюсь рассуждать здесь о его художественных достоинствах (по-моему, в нем слишком много штампов), но лишний раз задумался о том, как много исторических потрясений выпало лет за 35 на долю поколения, родившегося в Российской империи в году так 1910-м, – революции и войны, включая две мировые, политические репрессии... А вот следующие 35-40 лет на том же географическом пространстве были несравнимо более спокойными и ровными. Потом время снова «понеслось вскачь», но продолжалось это лет десять. Современный геополитический баланс порождает ощущение, что нынешнее «равновесие» на постсоветском пространстве (локальные военные конфликты, порой вялотекущие, – это все же далеко не те потрясения, которые переворачивают жизни всего населения на нем) могут продлиться еще не одно десятилетие. О дальнейшем гадать не буду.
Текст содержит топонимы и терминологию, используемые в самопровозглашенных республиках Абхазия и Южная Осетия
