Число новых случаев заражения коронавирусом во многих странах растет день ото дня, люди и пресса заговорили о так называемой второй волне эпидемии.
Чтобы держать ее под контролем, власти повсюду вводят ограничения – так, чтобы при этом наименьшим образом раздражать население и отягощать экономику.
Сейчас все сильно отличается от ситуации в начале пандемии, пишет Радио Свобода.
Страны лучше готовы с эпидемиологической точки зрения: больше тестов, масок и мест в реанимации, врачи лучше понимают течение болезни.
- В Соединенных Штатах (данные The COVID Tracking Project), когда число новых случаев увеличилось примерно вдвое, нагрузка на больницы осталась практически прежней: пики госпитализаций были достигнуты в конце апреля (при уровне в 30 тысяч новых случаев в день) и в конце июля (при уровне 70 тысяч новых случаев в день). Но больницы на обоих пиках оказались заполнены примерно одинаково – порядка 60 тысяч человек. Смертей при этом в конце июля было примерно вдвое меньше, чем в конце апреля – порядка тысячи в день против двух тысяч. То есть большое количество тестов выявляет много легких случаев, когда госпитализация не нужна, а число летальных исходов среди госпитализированных – снижается.
Хотя бы отчасти работают системы отслеживания цепочек инфицирования, а значит, меньше опасность пропустить незаметный взрыв роста числа заболевших, который придется гасить тотальным карантином.
Политически и экономически ситуация хуже. Люди привыкли к эпидемии, стали меньше бояться, устали от ограничений и менее склонны им подчиняться. Экономика уже понесла тяжелые потери, безработица уже выросла, поддержка населения уже обременила бюджеты.
Власти лавируют между необходимостью сдерживать рост эпидемии и оставлять на плаву бизнес, не злить людей. По сравнению с весной они оперируют гораздо более тонким набором ограничительных мер и, видимо, более податливы общественному мнению – правда, только до тех пор, пока не начнут иссякать места в реанимационных отделениях, выделенных под COVID-19.
Это приводит к анекдотическим метаниям. Новый министр здравоохранения Чехии Роман Прымула объявил, что в стране, как в Германии, при посещении ресторанов нужно будет оставлять личные данные, имя и телефон. Премьер-министр Андрей Бабиш через несколько часов сказал, что заполнения формуляров в пивных не будет – "нет смысла". Эта мера, очевидно, облегчает отслеживание контактов зараженных, но Бабиш, вероятно, лучше чувствует, что приемлемо для избирателя, чем функционалист Прымула. Из доступных Прымуле мер – ограничения численности собраний, расширение обязательного использования масок, частичный перевод школ на дистанционное обучение и сроки ограничений куда меньше весенних, две недели вместо шести.
В Британии правительству Бориса Джонсона недоброжелатели подсчитывают количество U-turns, разворотов политики на 180 градусов, в частности, в вопросах о ношении учениками масок в школе и о возвращении на рабочие места.
В Москве, где за последнее время число новых случаев подскочило втрое (в воскресенье, 20 сентября, суточное число заболевших было 860, две недели спустя, в воскресенье, 4 октября, – 3327), мэр Сергей Собянин сначала попросил, а потом потребовал от предприятий перевести не менее трети сотрудников на удаленную работу, чтобы "снизить интенсивность поездок в транспорте". "Надеюсь, этой меры будет достаточно, чтобы сбить рост заболеваемости, и нам не придется принимать более тяжелых решений", – пишет он.
Весной Собянин был гораздо решительней в борьбе с эпидемией – и в Кремле были даже, как утверждается, недовольны тем, что Собянин слишком быстро набирает популярность на этом. К августу, по опросу "Левада-центра", поддержка Собянина упала, в частности, "растет недовольство москвичей ограничениями во время карантина, нарастает обеспокоенность экономическими проблемами".
Это не значит, что всюду люди против ограничений – они реагируют на то, как страна проходит кризис. Там, где закрылись на карантин и избежали тяжелых последствий, люди могут быть более склонны к мнению, что опасность эпидемии преувеличена, а жертвы для ее предотвращения излишни. Там, где эпидемия приняла более тяжелые формы, люди склонны ругать политиков за недостаточные ограничения.
В Британии, где правительство весной медлило с введением карантина, популярность правящей партии резко упала. В США, где президент Дональд Трамп долгое время не желал появляться на публике в маске, летом во время роста эпидемии три четверти людей, по опросам, выступали за введение обязательного ношения масок.
Именно слабый ответ на эпидемию является главной электоральной проблемой Трампа, в результате заразившегося коронавирусом за месяц до выборов.
При этом оценки и общества, и отдельных людей склонны меняться с развитием эпидемии и обретением личного опыта. Борис Джонсон, тяжело перенесший коронавирус, после больницы стал сбрасывать вес и объявил кампанию против ожирения (лишний вес – фактор риска). Прежде Джонсон придерживался либертарианских позиций в этом вопросе, говорил, что дело каждого – решать, что есть, и не дело государства следить за этим.
Так выглядит поиск баланса между свободой и безопасностью – власти и избиратели решают, чем можно жертвовать, исходя из убеждений и взглядов.
Дискуссию вызывают маски – вероятно, самый простой и не наносящий урон экономике метод борьбы с эпидемией, а потому первый в арсенале властей – и потому же, видимо, самый раздражающий скептиков. Они или вовсе не верят в эффективность масок, или находят побочные эффекты, или считают, что люди сами разберутся, в каких ситуациях их надевать, или указывают на тоталитарные мотивы государства, заставляющего граждан носить раздражающие "намордники".
Социологи "Левада-центра" пишут об усталости людей, которые одновременно не хотят и карантина, и опасной толчеи, нарушающей социальную дистанцию, они боятся и "невидимого вируса", и "незримого начальства", и это источник ковид-диссидентства и ковид-нигилизма. Люди в фокус-группах говорят: "У вируса нет цели, а у власти есть: не давать нам воли, чтоб не натворили чего... Нет никакого вируса, это выдумали для укрепления авторитарной власти. Чтоб ее сделать сверхавторитарной. А потому долой эти намордники!"
- Политически естественно видеть среди противников масок либертарианцев, а в США – правых, которые выступают за "маленькое государство", которое собирает мало налогов и минимально вмешивается в жизнь граждан. Сторонникам сильного социального государства естественнее поддержать масочный режим.
Дискуссия об автономности личности в государстве ведется столетиями и не имеет однозначных решений – это поиск баланса. Когда (и если) появится вакцина от коронавируса, споры о том, делать ли прививку обязательной, если население не проявит энтузиазма, могут оказаться куда жестче масочных.
В США есть судебный прецедент 1905 года, который уже используется в спорах вокруг коронавируса: "Джейкобсон против штата Массачусетс". Власти принуждали пастора Джейкобсона, выходца из Швеции, к вакцинированию против оспы, обязательному для всех жителей штата. Верховный суд решил, что власти правы:
"Свобода, обеспеченная каждому человеку Конституцией, не переходит в абсолютное право каждого человека при всех обстоятельствах быть свободным от ограничений. Есть разнообразные ограничения, которым каждый человек вынужден подчиняться ради общего блага. Организованное общество, обеспечивающее безопасность своих членов, не может существовать на другом основании".
Экономист из MIT Виктор Черножуков, который вместе со своими коллегами Хироюки Касахара и Полом Шримпфом провел летом статистический анализ влияния масок, правительственных ограничений и поведения людей на ранних этапах эпидемии коронавируса в США, удивляется отрицательной реакции на маски у сторонников свободы: с его точки зрения, маски как раз защищают свободу отдельного человека, а если их носят массово – сохраняют экономику и позволяют жить обычной жизнью:
"Я бы отделил жесткие ограничения, такие как закрытие предприятий и школ, от обязательного ношения масок. Если люди хотят вести себя свободно, - маски как раз поддерживают этот аргумент. Маски – часть индивидуального поведения. Понятно, если человек в парке гуляет, ни с кем не общается близко, то можно маску не носить, она именно при контактах важна. Если не хотим жесткого карантина, то как раз маски это позволяют осуществить".
Черножуков признает, что для молодежи и людей среднего возраста (20–49 лет), для которых коронавирус предоставляет меньший риск, но которые при этом, по оценке Imperial College London, являются основными распространителями инфекции, самоограничения становятся скорее заботой об общем благе, а не о себе:
– Высокая смертность приходится на людей старшего возраста, старше 65, у них риск умереть, грубо, в сто раз выше, чем у молодых людей. Если группа молодежи в московском метро не носит маски, это не очень опасно для нее, но опасно для пенсионера, который зайдет в метро, даже если он будет беречься, будет в маске. Эффект от индивидуального ношения масок не такой большой, эффект от ношения масок всеми гораздо больше. Вопрос, как защитить людей старшего возраста и людей, у которых по медицинским причинам риск умереть от коронавируса гораздо выше, чем у остальных. С точки зрения индивидуальной свободы для молодого человека – это больше забота о других людях, чем о себе. О чем общество должно беспокоиться – обо всех людях вместе или об индивидуальной свободе каждого?
Несмотря на усталость и нигилизм, большинство населения, судя по всему, все равно готово носить маски и осознает, что это эффективный ответ. "РИА Новости" в августе привело данные опроса сервиса "Работа.ру", что 61 процент людей не боятся заболеть коронавирусом, но при этом 60 процентов носят маски в общественных местах.
– Маски сбивают темпы роста, по данным видно, – говорит Черножуков. – Жесткое объективное доказательство эффективности масок – рандомизированный контролируемый эксперимент с двумя группами людей, где одна носит маски, другая нет, и мы смотрим на заболеваемость и смертность. Таких экспериментов не было поставлено, но на данных, которые у нас есть, видно – обязательное ношение масок сбивает еженедельные темпы роста эпидемии на 8–10%. За два месяца накопительный эффект довольно сильный. Я слышал контраргумент, что если люди носят маски, то они ведут себя менее осторожно, и в этом тоже опасность. Есть немецкое исследование, где наблюдали за поведением людей, которые носят маски, проверяли, дистанцируются ли они в результате меньше. Было показано, что на самом деле возникает даже противоположный эффект. Если люди носят маски, то поведенчески дистанцирование немного больше, не знаю почему, возможно, если видишь человека в маске, то это как-то отпугивает.
При новостях о росте заражений и смертей люди добровольно ограничивают социальную активность – посещение работы, магазинов, встречи, использование общественного транспорта. Люди не дураки, они думают: если слишком много случаев заболевания в моем городе, я, наверное, буду вести себя более осторожно. Это четко видно на данных. Люди смотрят на информацию, если риск заболеть выше, меньше на улицу выходят, меньше по магазинам ездят. Это поведение людей вызвало большие дебаты, есть масса тех, кто говорят, что правительственные меры не нужны, люди сами правильно реагируют на всю информацию. Это на самом деле сбивает рост заболеваемости, но не настолько сильно, как хотелось бы, и правительственные меры действительно важны, – говорит экономист.
В исследовании использовалась сравнительная статистика эпидемии по разным штатам и данные Google о мобильности населения. Эмпирический анализ показал, что если бы по всем Соединенным Штатам 1 апреля было введено обязательное ношение масок, за два месяца это могло бы сохранить жизни десяткам тысяч людей (в среднем – 34 тысяч). Жесткий карантин – очень эффективный метод борьбы с эпидемией: без закрытия не жизненно важного бизнеса число заражений могло бы быть в среднем на 40 процентов больше, а без запрета на выход из дома заражений в среднем могло бы быть еще на 35 процентов больше (экономические эффекты карантина в статье не обсуждались).
Недовольство граждан масками, карантинными мерами и падением экономики – на самом деле обратная связь, которая заставляет власти тоньше настраивать ограничения и искать компромиссные подходы.
Закрыть дискотеки, но не бары, ограничить часы работы ресторанов, но не закрывать полностью, перевести на удаленное обучение лишь часть школьников, требовать ношения масок не всюду, а лишь в отдельных случаях. Каждая компромиссная мера, может быть, менее эффективна, но власти рассчитывают неким наименее раздражающим население набором ограничений в достаточной степени притормозить рост инфекции.
По сути, западный мир сейчас воспроизводит "шведскую" модель борьбы с коронавирусом, которая несколько месяцев назад вызвала столько споров и критики. Официальные правила не требуют ношения масок: "соблюдайте дистанцию и проявляйте личную ответственность", "оставайтесь дома, если чувствуете себя нехорошо", "отслеживайте симптомы", "часто мойте руки", "чихайте и кашляйте, прикрывая рот локтем", "избегайте прикосновений к глазам, носу и рту”. Рестораны, бары и подобные заведения открыты с некоторыми ограничениями, разрешены собрания до 50 человек.
Тут надо учитывать, что более половины домохозяйств в Швеции состоят из одного человека (а внутрисемейное заражение – один из основных каналов распространения инфекции), плотность населения в стране относительно невелика, а это тоже фактор в скорости распространения вируса.
В результате этого подхода в Швеции 583 летальных исходов на миллион населения. В других скандинавских странах со схожей социальной культурой, Норвегии и Финляндии, которые вводили карантин, смертей на порядок меньше, 51 и 62 на миллион соответственно.
Сторонники "шведской" модели говорят, что зато экономика страны меньше пострадала. По крайней мере на сегодня это не так.
Во втором квартале экономика Швеции упала больше, чем экономика ее соседей: 8,6 процента ВВП против 4,9 у Финляндии и 6,3 у Норвегии. В дискуссии экспертов МВФ обсуждалось, что полный карантин быстрее купирует вспышку эпидемии и позволяет быстрее открыть экономику, и это может быть эффективней шведской стратегии, но окончательно понять, так ли это, можно только с течением времени.
Черножуков рассказывает о другом исследовании, в котором он вместе с Дароном Аджемоглу, Иваном Вернингом и Майклом Уинстоном искал оптимальные стратегии карантинных мер: "В нашей модели шведский вариант не оптимален. Когда мы, скажем, минимизируем экономические потери при заданном пороге смертности или, наоборот, при заданном пороге экономических потерь минимизируем смертность – шведский вариант не получается оптимальным решением".
В модели экономистов простой карантин представлял собой размен – например, смертность 0,2 процента означала потерю 37 процентов ВВП. Падение ВВП на 25 процентов приводило к смертности в 1 процент. Однако введение целенаправленных карантинных мер резко улучшало ситуацию, в частности, сохранение жесткого карантина для людей старше 65 лет при ослаблении мер для всех остальных:
– Основной выигрыш именно от целевой защиты пожилых, в итоге всем остальным можно себя вести более свободно, предприятия открыть раньше, контактировать больше среди молодых людей. Это здравый смысл, это и так вроде понятно. Но то, что было посчитано, экономический эффект от такой целевой политики огромный, – говорит Виктор Черножуков.
Исследователи подчеркивали, что просто отмена всех ограничений приведет к смерти миллионов и колоссальным экономическим потерям, превосходящим потери от любых карантинов. Стратегией должен быть поиск целенаправленных ограничительных мер.
При этом целью властей не является полное сведение эпидемии на нет, это наносит слишком сильный удар экономике. Власти исходят из того, что на горизонте полугода-года наконец появится проверенная и работающая вакцина, которая положит конец пандемии. До этого времени власти просто пытаются не допустить неконтролируемого роста инфекции.
Насколько эта стратегия оправдана, можно понять только в реальном времени, но Черножуков подтверждает: все модели исходят из того, что надо оптимальным способом удерживать эпидемию в рамках – до изобретения вакцины. Стратегии на случай, если вакцины не появится, широко не обсуждаются. И это хороший знак.
