26 июня – Международный день поддержки жертв пыток. Правозащитники, адвокаты и бывшие заключенные в статье "Сибирь.Реалии" рассказали, почему не прекращаются пытки в колониях и СИЗО и как преследуют в Кемерове, Омске и Иркутске тех, кто противостоит произволу пенитенциарной системы.
"Ты просто раб"
Последние два года о пытках, избиениях и унижениях в кузбасских колониях и СИЗО становится известно благодаря кемеровской правозащитной организации "Сибирь Правовая", сотрудничающей с проектом Gulagu.net. Участник "Сибири Правовой" Владимир Тараненко снимает и выкладывает на YouTube-канале видеоролики. Ведущий, появляющийся в кадре, – это именно он.
– Когда вышел на свободу, сказал: "Я этого так не оставлю!" Стал искать единомышленников, – вспоминает Владимир. – Об издевательствах над заключёнными зачастую даже их родители не знают. Эти случаи предаём огласке, чтобы меньше заключённых трогали. Мы сами через это прошли и знаем правду.
Наказание Тараненко отбывал в кемеровской ИК-5. Говорит, что в 2016–17 годах, когда он сидел, эта колония была пыточной.
– Заключённых заставляли, низко опустив голову, смотреть в пол. Попробуйте целый день так голову подержать! Шея затекает, боли постоянные. И все передвижения с опущенной головой. Там человека не ставят ни во что. Ты просто раб, который приходит на работу в пять утра и уходит в час ночи. На сон четыре часа. "Батарейки" садятся у человека, он засыпает за машинкой (Владимир работал в швейном цехе. – Прим. СР). Но "пожарные" (раньше бы они состояли в секции дисциплины и порядка, но СДП упразднили. – Прим. СР) совершают обходы промышленной зоны, подают списки начальнику безопасности. Целые очереди выстраивались. Начальник тебя вызывает. "Ты что, спать сюда приехал?" И избивает палкой. И за невыполнение плана били. К медикам в колонии обращаться бесполезно – они напишут то заключение, которое устроит администрацию. Платили работающим двести рублей в месяц. Заставляли строем бегать, раздеваться и одеваться на ходу. Всё время торопят, подгоняют, хотя в этом нет смысла. Если работаешь – маленько проще. Остающихся в отряде заставляли учить ПВР, запоминать и громко выкрикивать имена, фамилии и должности сотрудников колоний. Устраивали бессмысленные построения на улице в жару и в холод. На непокорных надевали смирительные рубашки. Сейчас там администрация действует хитрее, но в целом мало что изменилось, – рассказывает Владимир.
Освободившись осенью 2017 года, он сообщил о своих злоключениях адвокату Екатерине Селивановой (Вальтеевой), защищавшей кузбасских сидельцев. Она зафиксировала рассказ на камеру мобильного телефона, но опубликовать не успела. Через несколько дней, 26 октября 2017 года, направляясь в ИК-37, погибла в ДТП при странных обстоятельствах. Свидетели рассказали, что, кроме автомобиля Екатерины и грузовика, с которым она столкнулась, была ещё третья машина, которую так и не разыскали. Телефон Екатерины, в котором хранились видеозаписи, после ДТП пропал. Через девять дней после погребения неизвестные разрыли и осквернили могилу. Правозащитник Лев Пономарёв писал в ноябре 2017 года, что за ходом расследования следит Сергей Охотин – в тот момент руководитель Кузбасского регионального отделения движения "За права человека", а ныне координатор Gulagu.net по Сибирскому федеральному округу.
– Накануне ДТП в адрес Екатерины Селивановой поступали угрозы физической расправы со стороны сотрудников кузбасской ФСИН. Лица, осквернившие могилу, не установлены, производство уголовных дел прекращено, в связи с чем правозащитники подали жалобу в ЕСПЧ, – сообщил Охотин Сибирь.Реалии.
"Сибирь Правовую" возглавляет отец погибшего адвоката – полковник милиции в отставке Александр Вальтеев. Эта организация продолжает дело, начатое Екатериной. Она похоронена в Прокопьевске Кемеровской области. Именно в этот город приехали участники "Сибири Правовой", чтобы снять очередной видеоролик, который пока не опубликован. Героя зовут Иван. Он недавно освободился из ИК-22, расположенной в Кемеровском районе. С недавних пор это колония не общего, а строгого режима. Иван поступил в 22-ю перед окончанием срока. Рассказывает о жестоком обращении при "приёмке". Об активистах, у которых надо спрашивать разрешение, чтобы сходить в туалет. И о завуалированных поборах.
– Там у них оборот продуктов питания, которые нужно сбагрить в зоне. Блинчики, пирожки. Он (сотрудник колонии. – Прим. СР) заходит: "Ты возьмёшь пятьдесят блинчиков, ты – сто беляшей", – рассказывает Иван.
– Вымогательство денег у заключённых и их матерей под предлогом, например, гуманитарной помощи происходит повсеместно, – объясняет координатор "Сибири Правовой" Дмитрий Камынин, приехавший вместе с Владимиром. – Я сам восемь лет назад отбывал наказание в ИК-22, и при мне это было. И из ИК-37 неоднократно на поборы жаловались. Недавно дочь заключённого, который отбывает наказание в Кузбассе, сообщила, что её вынудили перевести завхозу на банковскую карту 100 тыс. рублей, чтобы её отца не били, не терроризировали. Фамилии и номер колонии назвать не могу, иначе у этого заключённого будут проблемы. Восемь лет назад сотрудники ИК-22 и активисты били меня палками, ногами, электрошокерами. Сейчас права заключённых нарушаются в кузбасских колониях ещё чаще. Кроме ИК-37 очень проблемная, например, колония ИК-16 в Абагуре. Сотрудники колоний берут с освобождающихся "подписку о неразглашении". Никакой юридической силы этот документ не имеет, но зачастую жертвы пыток бояться, что, расскажи они правду, их привлекут к ответственности.
Кемеровчанин Николай Вашутин, отбывающий срок в ИК-37, пострадал в ходе массовой расправы над заключёнными в сентябре 2017 года. В этот момент он находился в ШИЗО КПТ. Максимальный срок такого наказания – 15 суток. По закону между отсидками в ШИЗО должен быть хотя бы суточный перерыв, однако Вашутин, по его словам, пробыл там безвылазно сорок дней.
– Зашёл спецназ. Всех вывели в коридор, поставили на растяжки. Всех избивали. Руководители колонии ходили, а спецназовцы нас держали. Они подошли к нашей камере. Один из начальства колонии показал на меня пальцем: "Вот с этим надо работать". Меня за ноги и потащили в помещение, где матрасы лежат и нет камер видеонаблюдения. Я не знаю, кто именно тащил – они были в масках. Меня избивали весь день, сломали пальцы на ногах, суставы вывернули. Ходить долгое время не мог… Мой товарищ находился в ИК-37. После того, как я рассказал всё "Сибири Правовой", от меня перестали принимать передачи, не давали свидания с товарищем, даже попасть на территорию колонии я не мог – выгоняли. Когда в колонию пришло письмо, которое я написал товарищу, его избили – за то, что общался со мной. Я совершил преступление и отбыл свой срок. Почему они, совершающие преступления гораздо более тяжкие, не просто остаются на свободе, но и получают зарплаты и государственные награды? – возмущается Вашутин.
"В этой колонии убивали за ерунду"
Киселевчанин Вячеслав Мурашкин – герой одного из роликов "Сибири Правовой". За неуплату алиментов он получил полтора года. В СИЗО проблем не было, но в начале февраля 2018 года он попал в ИК-37 и через несколько месяцев вышел оттуда инвалидом. По его словам, покалечили в первый же день во время так называемой приёмки.
– Мне там все кишки поразбили. Я месяц есть не мог, только суп и компот пил, – рассказывает Вячеслав. Мы слезли с автозака, и только вошли в шлюз, нас в кучу сбили как стадо баранов. Спросили: "Мужики есть?" Четыре человека, и я в том числе, кивнули. "У нас мужиков нет, у нас только опущенные и вязанные" (сотрудничающие с администрацией. – Прим. СР). Нас пинками погнали до карантина, начали избивать ещё на улице. В карантин привели, поставили на колени, начали электрошокером долбить и прыгать на нас, сотрудник Константин Б. по мне прыгал. Избивали активисты и сотрудники колонии – служба безопасности в полном составе. Уже просто издевались. В конце нулевых первый срок отбывал в кузбасских колониях. И тогда били, но такого зверства не было, не перегибали палку, а в 2018 году в ИК-37 били всех, били всем. Они не боялись убить или покалечить. Убьют – в справке потом напишут "сердечная недостаточность". Им это просто нравится, балдеют – по их лицам видно. После карантина мне становилось всё хуже. Стали болеть внутренности, ноги, отниматься спина. Когда уже перевели в первый барак, пошёл в баню. Всё тело было аж сине-фиолетово-жёлтым. Даже активисты первого барака удивились, спрашивали: "Кто тебя так?" Хотя они ни капли не лучше активистов с карантина, так же избивают. В бараке нас заставляли учить имена сотрудников колонии и по команде громко их выкрикивать. Если забыл или тихо выкрикнул фамилию, били палкой. И меня в том числе. Ходить почти не мог. Еду из столовой мне приносили. Просил сделать в местной мастерской костыли, чтобы хотя бы до туалета добираться самостоятельно. Сотрудники колонии потребовали за это заплатить. В конце концов, выдали палки, которыми пользовался вместо костылей, – рассказывает Мурашкин.
В санчасть забрали только через несколько месяцев после избиений. Попадал туда пару раз на короткое время и снова возвращался в барак. По медицинским показаниям его должны были актировать и досрочно отправить домой, но продержали до конца срока.
– Эсдэпушник (от СДП – секция дисциплины и порядка, активист. – Прим. СР) мне сказал: "Какая тебе больница? Надеешься, что туда отвезут, чтобы признать, что сделали тебя инвалидом? Забудь. Они не станут сами себе смертный приговор подписывать". Когда случались проверки, администрация делала так, чтобы искалеченный зэк на глаза инспектирующим не попадался. Круговая порука. Проверяющие приехали – администрация колонии свинью зарезала, шашлыков нажарила. Водки попили и уехали. Вот и вся проверка. А нас – тех, кто избитый, кто в синяках, – прятали, – объясняет Вячеслав.
Администрация ИК-37 установила за сидельцами тотальный контроль, на волю ничего не сообщишь. Заключённые даже друг с другом говорить боялись.
– Там особо не поговоришь. В этой колонии убивали за ерунду. А не убивали – так такие условия создавали, что сам пойдёшь и повесишься. И там уже не один такой висельник. Зона голодная, с куревом плохо. Сидишь на лавочке, куришь одну сигарету на четверых. И вроде со всеми хорошо знаком, а боишься человеку открыться. Неизвестно, куда он побежит завтра или даже через час. Однажды вызывают меня в штаб: "Нам птичка на хвосте принесла, что ты повеситься хочешь". А я действительно собирался вскрыться, – признаётся Вячеслав.
О странных самоубийствах в ИК-37 сообщали и правозащитники. На YouTube-канале Gulagu.net размещена "Запись с видеорегистратора из пыточной ИК-37 ГУФСИН по Кемеровской области": замначальника ИК-37 перед приездом следственно-оперативной группы пытается скрыть улики
По словам Мурашкина, под угрозой пыток заключенных заставляли подписывать заявление о том, что они обязуются выполнять все требования администрации колонии. Это ещё не делало подписавших активистами, но многие ставить подпись под таким заявлением считали унизительным. Один заключённый подписывать отказался.
– Его полдня пытали. Иголки под ногти засовывали, потом завели в туалет. Стращали, что макнут в унитаз головой и угонят в гарем. И он подписал. Пока пытали, он несколько раз сознание терял. Чтобы заглушить его крики, нас заставляли орать: "Я люблю ИК-37!" – вспоминает Мурашкин. Этот заключённый до сих пор находится в 37-й, поэтому Вячеслав не называет его фамилию.
Вячеслав получил третью группу инвалидности. Ходит с костылями. Поначалу мог доходить до ближайшего магазина, сейчас выбирается только в подъезд и во двор. Обезболивающие принимает горстями. Говорит, что состояние ухудшилось. Позвоночник болит, а ног почти не чувствует.
В отличие от многих сидельцев, обратившихся в "Сибирь Правовую", Мурашкин не только обнародовал свою историю, но и решил привлечь сотрудников ФСИН к уголовной ответственности, обратившись в Следственный комитет и в прокуратуру. Правозащитники предоставили Сибирь.Реалии фотокопии документов, в том числе заявление Мурашкина, в котором он сообщает о пытках, на имя руководителя Следственного отдела по Киселёвску Яна Юхневича. В описи указано, что в деле имеются показания сотрудников колонии, которые, по словам Вячеслава, его пытали.
В постановлении о передаче сообщения о преступлении по подследственности от 27 июля 2019 года за подписью следователя следственного отдела по городу Киселёвску Елены Виноградовой сказано, что в ходе получения объяснений установлено: в ИК-37 сотрудники колонии неоднократно избивали Вячеслава Мурашкина, в результате чего он стал инвалидом. Но следствие по делу Мурашкина затягивают.
– Вячеслава "катают на карусели": выносят решение об отказе в возбуждении уголовного дела, но, не давая адвокату обжаловать это решение, тут же его отменяют, назначаю новую доследсвенную проверку. И так уже восемь раз, – комментирует ход дела адвокат Алексей Куркин, сотрудничающий с "Сибирью Правовой".
В 2020 году возбуждено другое уголовное дело в отношении четверых сотрудников ИК-37 – за убийство в марте 2019 года заключённого Мергена Ооржака. По словам правозащитников, эти четверо обвиняемых сейчас в СИЗО. Начальнику колонии Овчарову и заму по безопасности Толканову удалось избежать наказания. По словам Алексея Куркина, за десять лет его адвокатской практики других уголовных дел в отношении сотрудников кузбасских колоний возбуждено не было.
Армия разработчиков
Святослав Хроменков – руководитель иркутской региональной общественной организации "Сибирь без пыток". Как и кемеровчанин Владимир, Святослав был по ту сторону колючей проволоки. Дело, по словам Хроменкова, полностью сфальсифицировали. Ему угрожали что, если не даст показаний против себя, его искалечат и изнасилуют. Святослав оговорил себя. Сел в 19 лет, вышел в 27. Все восемь лет он испытывал психологические и физическое давление. Но заключение его не сломило. Хроменков получил три высших образования.
– Иркутскую область чаще других называют в числе регионов, где пытки в местах лишения свободы наиболее распространены. По одной из версий, которые высказывают некоторые адвокаты и сотрудники правоохранительных органов, у бывшего генпрокурора Юрия Чайки – выходца из Иркутской области – остались в регионе коррумпированные связи, поэтому прокуратура долгое время закрывала глаза на систематические нарушения здесь прав человека. Эта гипотеза больше похожа на конспирологическую теорию. Пыток много во всех регионах России, но не везде их выявляют. А иркутские правозащитники активно работают, поэтому и случаев нарушения прав иркутян известно больше, – считает Святослав.
За шесть лет существования "Сибири без пыток" в эту организацию поступило 700 обращений. Документальное подтверждено каждое четвёртое. По каждому пятому из достоверных возбуждено уголовное дело. К ответственности удалось привлечь шесть сотрудников правоохранительных органов по четырём уголовным делам.
– Это нормальная для правозащитной организации статистика. Иногда достаточно самого факта обращения, чтобы администрация колонии или СИЗО прекратила давление на осуждённого. Мы нашими жалобами, заявлениями, обращениями в интересах жертв пыток и жестокого обращения добились прекращения противоправных действий в отношении сотен лиц, – уверен Хроменков.
Особенно много жалоб поступило после стычки сотрудников с заключенными, в Ангарской колонии в минувшем мае: 112, из них около 25 с документальными подтверждениями нанесения телесных повреждений. Сейчас "Сибирь без пыток" готовит реестр обращений и в дальнейшем будет писать заявления в прокуратуру и другие инстанции.
– Если говорить о пенитенциарной системе, то пыток больше в СИЗО, чем в колониях. Последнее по времени обращение из СИЗО поступило нам около месяца назад. СИЗО-1 Иркутска. Находящийся там сообщил, что его избили и изнасиловали. В СИЗО выбивают признательные показания. У нас есть списки так называемых разработчиков – фамилии, клички, номера СИЗО, в которых они находились, и камер, в которых они "работали". Есть сведения, что они на государственных контрактах. По закону об оперативно-разыскной деятельности правоохранительные органы имеют право заключать такие контракты с целью выведывания информации. В законе, конечно, не сказано, что разработчики имеют право пытать, но некоторые из них после освобождения приходили к нам и каялись в этом. В Иркутской области нам известно около 30 разработчиков. Каждый вербует себе помощников из молодняка. Эти помощники хотят облегчить себе жизнь. Получается небольшая армия – человек 300. Они оказывают физическое или психическое давление на подследственных. Из тех СИЗО, где больше разработчиков, чаще поступают жалобы на пытки, – объясняет Святослав.
С пытками сотрудников правоохранительных органов сталкиваются не только подследственные и заключённые, но и граждане, закон не нарушившие или совершившие мелкие правонарушения.
– 23 января 2020 года в городе Усолье-Сибирское таксист привёз женщину, якобы отказавшуюся платить за проезд, не по указанному ею адресу, а в отделение полиции, – рассказывает Святослав Хроменков. – Полицейский силой вытащил её из машины, без предупреждения надел наручники, нанеся телесные повреждения. Два иркутских эпизода. В мае этого года в "Сибирь без пыток" обратились потерпевшие. По их словам, сотрудники ГИБДД применили к ним физическое насилие – били ногами, уронили, использовав приём, в результате человек ударился головой об асфальт. В начале июня к нам поступило обращение: мужчина, ехавший с женой и ребёнком, решил выпить в маршрутке пива. Сотрудник полиции, одетый в штатское, сделал ему замечание. Потом вышел вслед за мужчиной, повалил его на землю, и, держа за руки, дважды ударил кулаком в висок. Во всех трёх случаях в медучреждениях зафиксированы телесные повреждения, поданы заявления, но в возбуждении уголовных дел отказано. И есть уголовное дело на стадии предварительной проверки, по которому сейчас работаем. Событие произошло 24 июня 2019 года. Сотрудник полиции подошёл к водителю автомобиля и потребовал, чтобы тот вышел из машины. Своё требование мотивировал тем, что машина тонирована. Далее этот сотрудник применил к водителю физическое насилие. Всё это снято очевидцами на видео, – рассказал Святослав
По словам Хроменкова, до 80 процентов жалоб в "Сибирь без пыток" – от граждан, не нарушивших закон.
"Одними губами прошептал: "Помогите!"
– Мне недавно поступила информация по последствиям бунта в ИК-15 в Ангарске. Участвовавших в этой протестной акции вывезли в пыточное СИЗО-1 и оказывают на них мощное давление, под угрозой сексуального насилия заставляют отказаться от своих показаний, – сообщает Лариса Захарова, адвокат, сотрудничающий с фондом "За права заключённых".
Она работает в целом ряде российских регионов. Из сибирских – чаще всего в Красноярске.
– В Красноярском крае есть печально знаменитая ИК-31, где пыточные условия. Но в целом в этом регионе нет такого распространения пыток, как, например, в кузбасской ИК-37. Специфика Красноярского края в том, что там идёт настоящая психологическая игра. Заключённых из разных социальных групп, из разных "каст", помещают вместе, сталкивают лбами. Это их изводит, провоцирует на совершение новых преступлений, – рассказывает Лариса.
Московский адвокат Вера Гончарова сотрудничает с несколькими правозащитными организациями, в том числе, с "Русью Сидящей". К ней обращаются из разных регионов.
– Чаще всего из Омской области и Красноярского края, из Иркутской и Владимирской областей. Из Ставропольского края в последнее время много обращений. Стабильно много – из Мордовии. С Дальнего Востока просьб о помощи не получаю, но это не должно означать, что регион благополучный. Может быть, оттуда, как иногда и из Омска, жалобы не уходят. Очень часто жалобы, письма, обращения заключённых просто не выходят за пределы колонии. Никаких свидетельств регистрации, никаких квиточков об отправке, исходящих номеров – ничего не выдаётся. Кто-то мне рассказывал, что видел целые корзины с этими неотправленными жалобами… Генеральный прокурор в ходе выступления в Совете Федерации 19 апреля 2019 года заявил, что проверками зафиксировано массовое применение пыток сотрудниками ФСИН в каждом втором субъекте страны. Исходя из моей личной статистики, большая часть обращений относится как раз к сибирским регионам. Последнее сибирское обращение я получила месяц назад от освободившегося из Минусинской тюрьмы. По его поручению мною направлены различные запросы, жалобы. Ответов я пока не получала. Адвокатов в колониях, мягко говоря, не ждут. Особенно если адвокат направляется к человеку, который активно защищает свои права. В Омске взаимоотношения со службой ФСИН – шаг вперёд, два шага назад. Только удалось объяснить, что адвокат имеет право приходить в колонию с телефоном, диктофоном и фотоаппаратам, как поставили глушилки, создающие помехи, из-за которых аудиозапись потом очень сложно расшифровать, – рассказывает Гончарова.
Случай из омской практики Веры Гончаровой. Заключённый через ФСИН отправил ей письмо по электронной почте, но его отсканировали с таким низким разрешением, что разобрать ничего невозможно. Адвокат решила, что это технические неполадки. Но и второе письмо пришло в таком же виде. Тогда она написала об этом на своей странице в фейсбуке и отправила жалобу. Через несколько часов второе письмо пришло в нормальном разрешении. Первого она так и не получила.
– На пытки боятся жаловаться. Не забуду случай с заключённым, который в середине 2018 года членам президентского Совета по правам человека под камеры рассказывал, что с ним происходило в колонии, а когда я приехала, он только повторял, как зомби, что всё хорошо, и адвокат ему не нужен. Потом сотрудник отвернулся, и он одними губами прошептал: "Помогите!" Иногда одновременно с заявлением о произволе заключённые пишут мне: "Если вам сообщат, что я отказался от адвокатской помощи или не хочу с вами встречаться, или даже покажут заявление, написанное моей рукой, – знайте, что со мной делали такое, что я не выдержал". Если такое происходит – это сигнал для адвоката, что надо привлекать надзорные органы, добиваться личной встречи с этим заключённым, требовать опроса этого заключённого и освидетельствования под видеокамеру. Мне жалуются на издевательства, унижения, угрозы. На наложение необоснованных взысканий, на условия содержания – например, в одном из корпусов Минусинской тюрьмы нет горячей воды. Хорошо, если раз в неделю выводят в баню, а в остальные дни моются холодной. В 21-м веке! Жалуются на активистов, которые и деньги вымогают и посылки отбирают, и бьют, – говорит Гончарова.
"Нет хороших зон"
Исполнительный директор фонда "В защиту прав заключенных" Лев Пономарёв, отвечая на вопросы Сибирь.Реалии, сообщил, что в фонд ежегодно поступает 2,5 тыс. жалоб, обращений и заявлений. Это число не уменьшилось после навязывания фонду статуса "иностранного агента".
– Мы не выделяем конкретные категории заключенных. Рассматриваем все поступающие к нам запросы. Вместе с тем, считаем, что жалобы на пытки являются приоритетными в рассмотрении. Пытку мы понимаем в широком смысле: физические и моральные; неоказание медицинской помощи; ненадлежащие условия содержания.
Есть пытка, а бывает эксцесс (злоупотребление. – Прим. СР) исполнения в случае конфликта с осужденным. Эксцесс возможен в любых колониях. Даже если удается добиться, чтобы одна колония перестанет быть пыточной, то таковой станет другая, – объясняет Пономарёв. – Пыточные зоны нужны власти, чтобы каждый заключенный знал, что он может там оказаться. Кроме того, нужно где-то ломать воров в законе, выбивать показания. Вся система – не только ФСИН, но и правоохранительных органов – заинтересована в этом. Политических заключенных редко отправляют в пыточные зоны, но и политической системе тоже нужно, чтоб каждый политзэк боялся туда попасть. При Путине пытают чаще, потому что ФСБ вошло в пенитенциарную систему. Чеченские воины привели к тому, что в колониях стало много пыток в отношении исламистов, кавказцев, мусульман.
По словам Пономарева, в брежневское время тюремная система была вертикально выстроена и контролировалась. Совершаемых в колониях пыток и убийств было меньше, и они расследовались. Сейчас система ФСИН на грани развала, а причиной тому – коррупция и миллиардные бюджеты, выделяемые на ФСИН.
– Нет хороших зон. Коррупция повсеместна. И она одна из главных причин пыток. Меняется руководство ФСИН, но ничего не меняется по сути, – подчеркивает Лев Пономарёв.
Владимир Таранеко из кемеровской "Сибири Правовой" рассказал, что в сентябре 2018 года полицейские подбросили ему наркотики.
– Я приехал с семинара по защите прав заключённых. Зашёл в свой подъезд. На выходе из лифта засунули в карман. Пожалуйста, 228-я, часть первая. Сказали ещё: "Всё, доснимался". Дали год условно. До этого задерживали четыре раза, когда я делал видеосъёмки рядом с колониями. Обставляли всё так, будто это неповиновение властям. Один раз получил десять суток, и три раза давали по пятнадцать, – говорит Владимир.
Нечто похожее на попытку сведения счетов происходило и с другими правозащитниками и адвокатами. Веру Гончарову пытались оговорить: под давлением администрации заключенные ИК-6 давали показания, что Вера якобы подстрекала их к беспорядкам. Работающего с Верой омского адвоката Саламу Мусаева в конце 2019 года арестовали по делу о даче взятки – его коллеги считают, что Мусаева могли подставить.
В декабре прошлого года, находясь на конференции за рубежом, иркутский правозащитник Святослав Хроменков узнал, что в офисе возглавляемой им организации устроили обыск. Кроме того, появилась информация, что на Хроменкова завели уголовное дело об экстремизме. Впоследствии выяснилось, что обвинения в экстремизме – это фейк, однако Святослав предпочёл не возвращаться в Россию. По его собственным словам, он "в эвакуации". Продолжает руководить организацией "Сибирь против пыток" дистанционно.
Адвокат Лариса Захарова испытала на себе самые разные формы давления. Неоднократно убеждалась, что её телефон прослушивается. Получала анонимные угрозы. Ларису пытались лишить родительских прав. Сотрудники ФСИН незаконно сняли на видео и распространили запись встречи Захаровой в комнате длительных свиданий с её гражданским мужем – заключённым.
– Это целенаправленные акции были. Я всё это пережила. Они поняли, что давить на меня бесполезно. На Екатерину Селиванову тоже писали жалобы: якобы она использует свой адвокатский статус, чтобы ходить к своему мужу на свидания. Брак они заключили, когда Станислав Селиванов был уже осуждённым. Сотрудники ИК-37 давили на него: требовали, чтобы он отрекся от своих показаний на руководителей этой колонии и убедил других заключённых это сделать. Станислав отказался. Ему пообещали, что его доведут до самоубийства. Создали пыточные условия: не выводили на прогулку, поместили в камеру, которую только что покрасили, и краска на стенах ещё не успела высохнуть. 18 мая он объявил сухую голодовку. Попал в больницу, а потом в психиатрическое отделение ИК-5. Сейчас Станислава перевели в ЕПКТ (единое помещение камерного типа. – Прим. СР) ИК-29. Заключённых, которые отстаивают свои права, держат в изоляции, – объясняет Захарова. Она направляла жалобы в прокуратуру, но надзорное ведомство опять нарушений "не находит". Лариса планирует приехать в Кузбасс, чтобы помочь Станиславу Селиванову.
11 июня редакция Сибирь.Реалии направила официальные запросы директору ФСИН России Александру Калашникову и начальнику ГУФСИН России по Кемеровской области Константину Березневу. В запросах была изложена просьба прокомментировать жалобы заключенных на пытки и сообщить, принимаются ли в этой связи меры реагирования. Ответы на запросы получены не были. Редакция по-прежнему готова предоставить сотрудникам как ФСИН, так и следственных и надзорных органов возможность прокомментировать слова героев данной публикации и высказать свою точку зрения.
