(Друкуємо мовою оригіналу)
Журналистка Мария Варфоломеева до того, как попала в плен боевиков «ЛНР» в январе 2015 года, освещала события в Луганске в самые жаркие дни вооруженного конфликта на Донбассе. Мария описывала и фотографировала жизнь людей в оккупированном городе, начиная с лета 2014 года. Варфоломеева была освобождена из плена в начале марта 2016 года. Радио Свобода публикует отрывки из ее дневника.
Прошлый раз я остановила свой рассказ на том, что я вдвоем с охранником осталась ожидать сотрудника «компетентных органов», чтобы он решил мою дальнейшую судьбу.
Это были мои первые шаги по ту сторону реальности.
Через какое-то время за мной приехал человек. Мы вышли на улицу (уже было темно) и сели в машину. Впереди сидел он и, по-моему, водитель, а я сидела сзади. Дальше даже не помню, как мы оказались в здании, где до оккупации города находилась налоговая. Теперь там был СОБР (специальный отряд быстрого реагирования).
Мы поднялись на третий этаж по ступенькам, покрытым мягким ковром. Это было бесконечно долго. Этот человек исчез вместе с моими вещами, и я осталась с неизвестно откуда появившимися охранниками. Эти молодые люди не выказывали мне своего негативного отношения. Просто, глядя на меня, у них и мысли не могло возникнуть, в каком ужасном преступлении потом будут меня обвинять.
Всю мебель вынесли и принесли два грязных матраца и одно одеяло. Подразумевалось, что это и есть постель для меня
Меня отвели в кабинет, в котором был стол, шкаф и несколько стульев. Всю мебель вынесли и принесли два грязных матраца и одно одеяло. Подразумевалось, что это и есть постель для меня. По сравнению с тем, где я ночевала следующие ночи – это были апартаменты класса люкс. Но на тот момент это был шок! Какое они имеют право заставлять меня спать в таких условиях? Кто они такие?
Чуть позже в этот кабинет пришли двое мужчин. Один средних лет запомнился мне похожим на героя «Колобок» из сериала «Солдаты», только моложе. Оказалось, что это он меня сюда привез, а я его не узнала. Второй был чуть старше, с усами. Вели себя спокойно, культурно, можно даже сказать интеллигентно. Они не выказывали своего негатива ко мне. Казалось, что все нормально, и это не те самые «сепары», которых я представляла, и у них нет намерения быть необъективными или причинить мне зло. Но было видно, что они мне не верят. Они просто под протокол записали мои показания. После сказали, что не они принимают решения, что они дежурные следователи и должны оформить мое задержание, а уже потом вынесут решение. Общаясь с ними, мне хотелось докричаться до их сознания: «Отпустите меня, я не виновата, вы что, не видите?»
Были парализованы не только эмоции, но, казалось, и тело. Оно отдельно существовало. Само дышало, само поднимало руки-ноги – без моего контроля
Я пыталась им об этом спокойно сказать, но, очевидно, они этого не видели. Я говорила с ними спокойно, без слез, эмоций. Не потому, что могла контролировать себя, а потому, что в горле был ком и все эмоции были парализованы. Наверное, какая-то психологическая защита мозга, когда не понимаешь, как себя вести и нужно себя постоянно сдерживать. Были парализованы не только эмоции, но, казалось, и тело. Оно отдельно существовало. Само дышало, само поднимало руки-ноги – без моего контроля. Голова сама по себе думала разные мысли. А я находилась как бы рядом. Где-то внутри себя самой.
Это состояние продолжалось на протяжении приблизительно месяца. Я ощущала себя маленькой горошинкой, сидящей у себя в голове, которая просто сторонний наблюдатель. Вроде заинтересованное лицо, но не непосредственный участник. Я полностью абстрагировалась. Это не было состоянием отупения. Просто не отождествляла себя с самой собой – настолько ситуация вырывалась из привычных рамок.
Наш диалог был похож на общение слепого с глухим. Все мои аргументы разбивались о стену непонимания. Для них я – преступник, пойманный на месте преступления. Мне хотелось найти в них понимание, чтобы меня услышали. Но ничего убедительного не могла найти.
«Но ведь я к военным сама подошла, значит, я не знала, кто они такие», – говорила я, и сама понимала, насколько это неубедительно выглядит в их глазах. Но утопающий хватается за соломинку, а мне очень было важно видеть, что мне верят, найти понимание. Вот странное свойство психики человека! Вроде, тебе не важно мнение этих людей. Я хотела, чтобы мне верили не потому что они могут повлиять на мою судьбу, а просто в изоляции ты стремишься избежать чувства отделенности от остального социума.
Когда допрос был окончен, я удивилась, что все прошло так интеллигентно и культурно. Они просто записали все мои слова, не пытались вывести меня на чистую воду. Неужели, все этим и обойдется? Может быть, завтра меня просто отпустят? Раз не допрашивают с пристрастием, значит, не видят во мне угрозы.
Они ушли. Охранники – молодые парни – не знали, в чем меня обвиняют и смотрели на меня сочувственно. Пытались меня утешить.
«Недавно поймали пару, так они реально были диверсанты. Но и их подержали два месяца и отпустили», – рассказал один, другой дополнял другими фактами.
Два месяца? Не-е-ет, я столько сидеть не хочу. Два месяца – это сильно много!
Два месяца? Не-е-ет, я столько сидеть не хочу. Два месяца – это сильно много! Казалось, какой ужас, забрать у меня два месяца моей жизни! И, как и все остальные, я думала: «Нет, только не со мной! Со мной будет иначе, такого со мной быть не может!»
Охранники отвели меня в туалет, тут же рядом на этаже. Такой стресс для девушки, когда рядом находится охранник! После этого меня привели обратно, закрыли дверь на замок, и я осталась в тишине, наедине с собой. Не пыталась думать, анализировать день. Завтра будет виднее. Выключила свет, помолилась и попыталась уснуть. Видимо, от перегрузки мозг выключился очень быстро, и я вскоре уснула. Я лежала на двух матрацах, укрытая одеялом, в дутом пальтишке, возле горячей батареи. Но все равно бил озноб – больше не от холода, а от перенапряжения. А еще было противно ложиться лицом на эти матрацы, старалась лечь лицом в капюшон. Среди ночи я проснулась от того, что дрожу. Пришлось укрыться одним из матрацев.
Так закончилась моя первая ночь. Наступило утро. В этом кабинете появились двое мужчин лет сорока. Они очень отличались от двоих вчерашних. Я бы даже охарактеризовала, что они ворвались в мою жизнь, как ураган – громко и на правах властителей жизни. Вначале спросонья я не поняла, что теперь они и будут заниматься моим делом. Ждала, когда вернутся предыдущие, с которыми диалог строился намного приятнее.
Один здоровенный, как боров, давайте назовем его Вольдемар. Ростом, думаю, больше двух метров. Одет в форму, комплекция у него с двустворчатый шкаф. Глаза полны желания найти и обезвредить всех врагов «республики». И вообще, его можно описать, как человека, которого много. Не только физически, но он заполняет собой пространство, потому что, говорит много, быстро, громко и с ощущением собственной правоты и значимости (и не важно – так ли это!). Чтобы дополнить картинку, скажу, что у него впереди нет одного или нескольких зубов – это оставляет некоторый эффект на его дикции и образе «бывалого» в целом.
Второй более интеллигентного вида и спокойного темперамента, противоположность Вольдемара. Этого мы назовем Альберт. Внешне – он тоже высокий, с залысинами. Его темно-карие сверлили меня, пытаясь рентгеном просветить меня насквозь. Он слушал более осознанно и внимательно. И если первый занимал позицию «злого» полицейского, то второй – непременно «доброго». Не знаю, было ли это распределение ролей продуманным шагом, по дальнейшим событиям я сделала вывод, что такой тонкой организации допроса у них нет. Но возникало ощущение, что он хоть чуть-чуть, но логически оценивает факты, которые я говорила. И хотелось найти в нем взаимопонимание и поддержку в этом чуждом и злом для меня мире. Схватиться хоть за какую-то надежду.
В следующей части я расскажу о продолжении общения с ними.
(Радіо Свобода опублікувало цей матеріал у рамках спецпроекту для жителів окупованої частини Донбасу)
