920 лет назад, 27 ноября 1095 года, папа римский Урбан II призвал христиан Европы отправиться в поход в Святую Землю и отвоевать у мусульман Иерусалим и Гроб Господень.

Готфрид ликует; день еще не меркнет;
Идет он в город, им освобожденный,
И, руки не омыв от вражьей крови,
Вступает вместе с воинами в храм,
Там прикрепляет он свои доспехи
И, распростершись ниц перед святым
Господним Гробом, произносит громко
Смиренные молитвы и обеты.

Торквато Тассо
"Освобожденный Иерусалим"
Перевод Владимира Лихачева

Недавно я побывал в Вермонте. Там есть гора Эквинокс, с вершины которой открывается вид на четыре штата, а на ее склоне расположен единственный в Северной Америке монастырь картезианцев, Обитель Преображения. Он построен уже в ХХ веке из блоков белого вермонтского гранита архитектором-модернистом Виктором Крайст-Джанером. Доступ туда закрыт, ведь картезианцы – орден затворников и молчальников. Их сегодня в мире всего около 400 человек. А в округе в сувенирных лавках продаются статуэтки Святого Бруно, основателя ордена.

Я стоял на вершине горы, смотрел на белые кубики монастыря и удивлялся: до чего же все-таки Земля круглая. До поездки я уже думал о Клермонском соборе и папе Урбане II, учителем и наставником которого был Святой Бруно.

А вскоре после этого грянули взрывы и автоматные очереди в Париже. В тексте, который опубликован мировыми медиа как заявление ИГИЛа (не будем сейчас обсуждать отдельный вопрос атрибуции), в социальных сетях, где высказываются сторонники ИГИЛа, навязчиво повторяется слово "крестоносцы". О футбольном матче между командами Франции и Германии в присутствии первых лиц обоих государств сказано, что это была игра двух крестоносных наций, то есть что-то вроде рыцарского турнира союзников. Риторика, апеллирующая к истории Крестовых походов, – характернейшая черта нынешней исламистской пропаганды.

Начиная разговор о Крестовых походах, надо прежде всего отказаться от атеистического взгляда на веру и церковь, который подразумевает, что церковники сами ни в какого бога не верили и лишь морочили народу голову. Это взгляд века Просвещения. А в Средневековье вера была не просто искренней – она определяла весь жизненный настрой человека. Если отрицать это, невозможно понять, почему столько людей в Европе вдруг по призыву папы снялись с насиженных мест, распродали все свое имущество и пошли воевать за тридевять земель.

Гроб Господень был для них не абстракцией или символом. Мощи святых, другие христианские реликвии, хранившиеся в европейских храмах, имели практическое значение: они исцеляли, от них исходила духовная благодать. Те, чьи останки покоились в раках, когда-то были такими же людьми, а теперь души их вознеслись и стали заступниками за живущих. И, что особенно важно, эти святыни были видимыми и осязаемыми. Они составляли духовное достояние каждого христианина.

Острое сознание собственной греховности и посмертного наказания не покидало христианина никогда, тревожило его изо дня в день. Он молился, постился, жертвовал монастырям и все-таки оставался безнадежным грешником. В возмездии за грехи он ничуть не сомневался. Как, не будучи ни монахом, ни схимником, искупить свою вину перед Богом? Идея Крестового похода, высокого духовного подвига, давала ему такую возможность. Это была епитимья, отпускающая все грехи.

Мой собеседник – востоковед-арабист, исполнительный директор Центра исследований актуальных проблем современности Академии МНЭПУ Надежда Глебова:

– Это верно, хотя и не лишено определенного идеализма. Множество людей оказывались встроенными в структуру государства за счет обязанности так или иначе "служить" его интересам не за страх, а за совесть, а последняя была в "ведении" религии. Именно религия делала его смирение оправданным не столько перед лицом наказания в виде смерти, сколько перед лицом бога, причем заведомо милосердного бога. Этот бог судит всех: и тех, кто считается "маленьким человеком", и тех, кто облечен властью. Это "равенство" перед лицом бога в будущем гарантировало определенное смирение и "понимание" в настоящем. Формально и мощи не были для них только символом и залогом определенного желанного исцеления и т. п. Эти мощи и другие христианские реликвии шов за швом связывали различные исторические пласты и события в единое пространство, в единое тело Господне, дающее ощущение преемственности и ненапрасности личного пути. Множество совершенно обычных людей увидели в этом возможность, ничего не меняя кардинально в себе и не отказываясь от привычного образа жизни, достичь "царствия". Нужно еще помнить: сообщество рыцарей-крестоносцев во всем их своеобразии и пестроте национального состава могло угомонить нечто, что было бы непререкаемым авторитетом в этом множестве людей, едва ли имеющих постоянные авторитеты среди людей. Таким объединяющим фактором была религия, – говорит Надежда Глебова.

Папа Урбан, которого в миру звали Одо де Шатильон де Лажери, до Святого Престола добирался долго и трудно. Его становление как пастыря проходило под знаком понтификата Григория VII: они оба были выходцами из знаменитого аббатства Клюни и оба – адептами клюнийской реформы, которая имела целью очистить церковь от накопившейся скверны, вернуться к строгому уставу безбрачия и бессребреничества.

Главным политическим нервом той эпохи было противостояние Святого Престола и императора Священной Римской империи. Это была борьба за умы и души между церковью и кесарем. Папа Григорий, человек могучей воли, поставил императора Генриха IV на колени в Каноссе. Папа Урбан своим проектом Крестового похода поднимал моральный авторитет Святого Престола на недосягаемую высоту. Теперь он был предводителем христианского мира.

Идея похода в Святую Землю витала в воздухе. Папа Урбан придал ей идеологически законченную форму и обеспечил, как мы сказали бы теперь, эффективный пиар. Созванный папой в ноябре 1095 года собор во французском городе Клермон не был сугубо внутрицерковным событием – хотя бы потому, что внецерковных событий тогда вообще не бывало. Собрание такого количества пастырей было чем-то гораздо большим, чем нынешние саммиты "Семерки" или "Двадцатки". Он проходил при большом стечении французского дворянства и рыцарства, а также окрестного простого люда, для которого лицезреть папу и кардиналов уже было благодатью. Это был не "путинг", туда не посылали людей по разнарядке ни епископы, ни бароны – они пришли по доброй воле, чтобы услышать из уст папы Божью истину и получить его благословение.

Надежда Глебова продолжает:

– Рискну категорически заявить, что получение в свое попечение папского престола ни для одного папы не проходило без борьбы в том или ином значении этого слова. Папа Урбан не был исключением. Не вдаваясь в особые детали в создании образа этого человека и папы, нужно все-таки отметить следующее: перед глазами Урбана был опыт его непримиримого и крайне упрямого предшественника Григория VII. Хотя он и был одним из его самых доверенных лиц, он не мог не видеть, что именно из-за этих качеств Григорий в конечном счете потерпел поражение. Урбан был совсем иным: противоположности притягиваются... Фактически в качестве "толчковой" в своих отношениях с германским императором и норманнскими герцогами он выбрал Францию, что было обусловлено не столько "родственными связями", но и жестким расчетом. Франция была той территорией, о которой Урбан понимал все или почти все. Кстати, когда говорят о Клермонском соборе, чаще всего, забывают о том, что по пути на него Урбан собрал многолюдный собор в Пьяченце. Это была своеобразная репетиция Клермонского собора, но и она была использована весьма прагматично: в очередной раз был развенчан неудачливый соперник – антипапа Климент, – говорит Глебова.

Да, папа Урбан был не просто главой католической церкви, но и крупнейшим политиком своего времени, искусным, изощренным и дальновидным.

Собор в Клермоне обсудил ход церковной реформы и отлучил от церкви короля Франции Филиппа I – ввел против него, современно выражаясь, санкции за то, что он женился второй раз при живой жене. Но эта мера была пострашнее нынешних санкций: Филипп в конечном счете уступил, потому что вассалы отказались подчиняться ему, и в Крестовом походе он участвовать не смог – его, так сказать, не взяли в коалицию.

Наконец, 27 ноября в чистом поле в окрестностях Клермона Урбан II произнес свою знаменитую речь. Ее точного текста не существует: папа говорил без бумажки, а хронисты передают так, как запомнили, и их редакции очень разные. Примечательны и авторские ремарки. Вот преамбула священника Фульхерия Шартрского:

Папа, движимый набожностью и состраданием, а также любовью и благословлением Господа, перейдя через горы, спустился в Галлию, и в Оверни у Клермона, так зовется тот город, предупредив легатов повсюду надлежащим образом, велит собраться собору. И было указано присутствовать тремстам десяти епископам и аббатам с посохами. Затем папа, в назначенный для этого день, призвал их к себе и сладостной речью обстоятельно рассказал о причине собора. Он жалостным голосом поведал о великом, скорбном плаче церкви и мира, подвергающегося стольким бедствиям, что, как это уже было сказано, подорвана сама вера, и имел с ними продолжительную беседу. Затем мольбами и увещеваниями, папа побуждал всех их, чтобы, восстановив силу веры, они с большой заботой, мужественно воодушевились для искоренения происков Дьявола и постарались вернуть надлежащим образом прежнее положение Церкви, которое было безжалостно ослаблено нечестивцами.

Монах Роберт Реймский передает обстановку речи так:

В год воплощения Господня тысяча девяносто пятый, в земле Галльской, а именно в Оверни, торжественно происходил собор в городе, который называется Клермон; участвовал в соборе папа Урбан II с римскими епископами и кардиналами. И собор этот был чрезвычайно славен тем, что съехалось множество галлов и германцев, как епископов, так и князей.

Разрешив на нем дела церковные, господин папа вышел на обширную размерами площадь, ибо никакое помещение не могло вместить всех присутствовавших. И вот папа обратился ко всем с убедительной речью, проникнутой риторической сладостью...

Речь эта содержала прежде всего описание горя и притеснений, которые терпят христиане Святой Земли, захваченной "мусульманскими нечестивцами", потому и голос его в этом месте был "жалостным". Но когда он заговорил о необходимости прийти на помощь единоверцам на Востоке, голос папы окреп.

Версия Фульхерия:

С просьбой об этом деле обращаюсь к вам не я, а сам Господь, поэтому призываю вас, провозвестники Христовы, чтобы собрались вы все – конные и пешие, богаты и бедные – и поспешили оказать помощь уверовавшим в Христа, чтобы отвратить, таким образом, то поганое племя от разорения наших земель. Я говорю об этом находящимся здесь, а прочим передам потом: так повелел Иисус! Всем тем, кто, отправившись туда, в пути или при переправе, либо же в сражении с язычниками, окончит свою смертную жизнь, то тотчас получит отпущение грехов своих.

Роберт:

О, могущественнейшие воины и отпрыски непобедимых предков! Не вздумайте отрекаться от их славных доблестей, – напротив, припомните отвагу своих праотцев. И если вас удерживает нежная привязанность к детям, и родителям, и женам, поразмыслите снова над тем, что говорит Господь в Евангелии: "Кто оставит домы, или братьев, или сестер, или отца, или мать, или жену, или детей, или земли, ради имени Моего, получит во сто крат и наследует жизнь вечную".

Роберт Реймский свидетельствует, что слова папы вселили в слышавших его необыкновенное воодушевление: "Всех, кто там был, соединило общее чувство, так что возопили: "Так хочет Бог! Так хочет Бог!" Жестом призвав к тишине, Урбан повторил эту фразу, вложив в нее мистический смысл:

Дражайшие братья... если бы не Господь Бог, который присутствовал в ваших помыслах, не раздался бы столь единодушный глас ваш; и хотя он исходил из множества уст, но источник его был единым. Вот почему говорю вам, что это Бог исторг из ваших глоток такой глас, который он же вложил в вашу грудь. Пусть же этот клич станет для вас воинским сигналом, ибо слово это произнесено Богом. И когда произойдет у вас боевая схватка с неприятелем, пусть все в один голос вскричат Божье слово: Так хочет Господь! Так хочет Господь!

Эта фраза стала лозунгом Крестовых походов. С этим кличем крестоносцы и вступали в честный бой, и грабили мирные караваны, как показано в фильме Ридли Скотта "Царство небесное".

Продолжим разговор с Надеждой Глебовой:

– Эту речь совершенно невозможно рассматривать в отрыве от ее риторики. Почему многие источники с таким пиететом подчеркивали исключительный пыл, с которым выступил Урбан II? Дело в том, что красноречие было едва ли не уникальным талантом среди его современников и исключительно ценилось ими. Отчасти это было связано с предельно низким уровнем образования в то время в целом. Гвиберт Ножанский говорит о том, что непосредственно накануне Крестовых походов учителей грамматики, да, впрочем, и других наук, с большим трудом можно было найти даже в городах, а уровень их знаний никто и никогда не проверял. Надо отметить особо, что речь Урбана произвела такое неизгладимое впечатление на присутствовавших, что впоследствии многие суровые мужи сделали риторику частью своих постоянных упражнений, наряду с военным делом. Об этом есть свидетельства, касающиеся графа Боэмунда Тарентского, одного из виднейших военачальников первого Крестового похода, и даже Ричарда I Львиное Сердце. Произошло грандиозное: рыцарь перестает быть лишь машиной для убийства. Теперь в его жизнь допускается "красота слова" на пути к "красоте веры", – полагает Надежда Глебова.

Сразу же после собора папа Урбан отправился в долгую поездку по южной и западной Франции, продолжавшуюся до лета следующего года. Для жителей французской глубинки видеть живого папу было почти то же самое, что видеть Христа. Повсюду шла мобилизация в войско крестоносцев. Нашивая на одежду изображение креста, воин, подобно Симону Киринеянину, принимал на себя часть ноши, которую нес на Голгофу Иисус. Впоследствии, перед Пятым крестовым походом, папа Иннокентий III писал герцогу Леопольду VI Австрийскому:

Ты принимаешь крест мягкий и легкий; Он же нес острый и твердый. Ты носишь его поверхностно, на одежде своей, Он же воистину терпел его на Своей плоти. Ты пришиваешь свой льняными и шелковыми нитями, Он же к Своему прибит был прочными железными гвоздями.

Принятие креста совершалось согласно ритуалу. Крестоносец давал обет на глазах всей паствы храма, после страстной проповеди священника. Вместе с крестом он получал символы паломничества – суму и посох. Эмоциональный подъем этих церемоний был столь высок, что, когда в 1146 году, при подготовке второго похода, аббат Бернар Клервоский и король Людовик VII появились перед народом и Бернар произнес свою проповедь, для всех желающих вступить в крестоносное войско не хватило заранее заготовленных крестов, и Бернар разорвал на нашивки свою рясу. Надежда Глебова:

– Достижение эмоционального подъема у паствы едва ли когда было сверхсложной задачей для представителей церкви, даже в самые сложные для нее времена. А вот как делились по профессионализму и численности участвовавшие в Крестовых походах европейские войска. Из 100 тысяч человек, принимавших участие в первом походе, до Иерусалима дошли – и взяли его – около 40 тысяч; в Аскалонской битве сражались и выиграли ее всего 26 тысяч крестоносцев. Призыв Клермонского собора сподвиг сотни тысяч людей без различия в сословиях двинуться в путь, но после IV Латеранского собора, состоявшегося в 1215 году, война за веру становится уделом и привилегией исключительно воинского сословия. Так что сума и посох, может быть, и были символами паломничества, но они никогда не отменяли меча для большинства участников указанных "паломничеств", – отмечает историк.

Очень важно подчеркнуть: Крестовые походы начались тогда, когда распался всемирный исламский халифат, который теперь собирается восстановить ИГИЛ. Во второй половине XI века началось стратегическое отступление мусульман. Они перешли к обороне и на Иберийском полуострове, и в Сицилии.

Крестовые походы – неотъемлемая часть мусульманского интеллектуального дискурса. В массовом сознании, особенно атеистическом, они ассоциируются прежде всего с преступлениями католицизма, хотя на самом деле война была честной, велась на равных и с переменным успехом. Там важнее, интереснее и полезнее сегодня переосмыслить походы.

Это был не только идеологический проект, но и политический, и социально-экономический. Он снизил накал феодальных распрей в Европе, сплотил европейское дворянство, пристроил к делу младших отпрысков дворянских родов, которые вследствие закона о майорате остались без имения. Зачастую у них только и имущества было, что конь, оружие и доспехи. Драконов и злых волшебников на всех странствующих рыцарей не хватало – оставалось разбойничать на большой дороге. Теперь у них появилось благородное и богоугодное занятие. Этот проект освободил перенаселенные города Европы от никчемной бедноты, плебса, который двинулся в поход на телегах со всем своим жалким скарбом и малыми детьми, прямо как в царство небесное...

И все же главной доминантой первых походов была глубокая и пылкая вера. Именно она, по убеждению крестоносцев, давала им силу, храбрость и стойкость. Во время похода они постоянно видели небесные знамения, им являлись святые и души погибших соратников.

Самый поразительный эпизод такого рода произошел, когда весной 1097 года крестоносное войско, одержав первые победы, осадило Антиохию. Город был отлично укреплен, осада оказалась изнурительной. В конце концов крестоносцы ворвались в город благодаря тайному содействию начальника одной из крепостных башен (крестоносцы считали его турком, но современные исследователи полагают, что это был отуреченный армянин, то есть христианин, которого заставили принять ислам).

Однако невзятой осталась цитадель внутри города, в которой засели турки. Между тем на выручку Антиохии пришло многочисленное мусульманское войско из Мосула. Крестоносцы, зажатые в городе изнутри и извне, оказались в отчаянном положении. Наступил голод, начались раздоры, людей косили болезни, многих рыцарей охватило малодушие. В этот момент произошло чудо, описанное в послании вождей похода папе Урбану:

Тем временем на подмогу нам явилась высочайшая милость всемогущего Бога, пекущегося о нас: в храме блаженного Петра, князя апостолов, мы нашли копье Господне, которое, будучи брошено рукой Лонгина, пронзило бок нашего Спасителя; это копье мы нашли в месте, трижды возвещенном некоему рабу святым апостолом Андреем, который открыл ему также и место, где оно находилось.

Копье, которым римский легионер, согласно Евангелию от Иоанна, пронзил плоть уже скончавшегося на кресте Иисуса, было одной из величайших реликвий христианства. Капеллан Раймунд Ажильский, подробно рассказавший историю обретения копья, пишет:

Наконец, Господь, в своем милосердии, послал нам копье, и я, который пишу это, поцеловал его, как только конец показался из-под земли. Не могу сказать, каким восторгом и какою радостью исполнился тогда весь город.

Находка вселила в павших духом крестоносцев новый боевой пыл. Несмотря на численное превосходство противника, они обратили его в бегство, а потом сдалась на милость победителя и цитадель.

А в 1189 году во время Третьего крестового похода император Фридрих Барбаросса, переправляясь на территории современной Турции через реку, которая сегодня называется Гёксу, выронил копье Лонгина и утонул. В результате бóльшая часть немецких рыцарей повернула домой, и вообще весь поход закончился неудачно.

Крестовые походы стали ярким нарративом европейской культуры, заложенная в нем пассионарность продолжала работать. В 1843 году, в период подъема движения за объединение Италии, Джузеппе Верди написал оперу "Ломбардцы в Первом крестовом походе", в сюжете которой вымышленные события переплетаются с реальными. В ней есть и чудесные видения, и красавица, плененная мусульманами, и взятие Антиохии благодаря стражнику, тайному христианину, который открывает крестоносцам городские ворота. Опера вдохновляла публику до такой степени, что Верди прозвали "маэстро итальянской революции".
В финале оперы хор крестоносцев, взявших Иерусалим, поет хвалу Господу:

Тебя мы славим, великий Бог победы, Тебя мы славим, непобедимый Господь!

Театр Ла Скала. Спектакль 1983 года. Хосе Каррерас, Гена Димитрова, Карло Бини. Дирижер Джанандреа Гаваццени.

Надежда Глебова продолжает:

– Недавно почивший блестящий французский историк Зильбер Дагрон совершенно справедливо заметил: "Появление на исторической сцене ислама сделало неактуальным все то, что до этого было сказано о войне и армии". Особым своеобразием ислама является то, что он, в отличие от христианства, на начальных этапах своего развития практически не знал мирной проповеди. С первых шагов ее пророк вместе со своими сторонниками были вынуждены отстаивать свое право на существование и владение истиной при помощи меча. Другого способа выжить в противостоянии с жестокими бедуинскими племенами у них не было. Молитва читалась перед началом битвы и была такой, чтобы ободрить их перед лицом вероятной и близкой смерти. Молитва и воинское дело были изначально спаяны друг с другом. И то, с чем мы имеем дело сейчас, так или иначе семантически сопряжено с теми тяжелыми этапами становления новой религии.

Выбор названия "Исламское государство" относят к строительству халифата. Но происходит это за счет ущемления очень важной составляющей. Государство мусульманина там, где его "умма", к которой он принадлежит. Собственно, именно она и составляет главное государство для него. Все остальное так или иначе сопряжено с нею. Французский мусульманин не будет отказываться от льгот и пособий, которые предоставляет Франция, но является ли последняя для него частью его идентичности на уровне безусловного признания – большой вопрос. А умма будет таковой всю его жизнь в качестве исповедующего ислам. Скорее, это прагматичная договоренность со своей совестью и жизнью.

Когда поют хвалу крестоносцам и заявляют о необходимости нового "крестового похода", редко вспоминают о секте ассасинов, отчасти созданной в 1090 году в ответ на события Крестовых походов Хасаном ибн Саббахом. Не вдаваясь сейчас в детализацию их деятельности, достаточно только сказать, что это было первое такое исключительное в своей деятельности сообщество высокопрофессиональных убийц, которые не только выполняли свою кровавую работу, но и были готовы немедленно принять за нее смерть. Собственно именно с их верными последователями мы имеем дело сейчас. В пользу этого говорит и то обстоятельство, что и ассасинам, и современным террористам во многом был свойственен определенный символизм в проводимых "операциях".

На протяжении уже многих лет мир символизма отдан на откуп бренд-менеджерам и маркетологам. Разнообразные попытки делают мастера современного искусства, но им так и не удалось составить сколько-нибудь значительное соперничество асам потребительского рынка. В этом отношении создатели планов реализации терактов в Париже являются "асами 80-го уровня" (как говорят в сети Интернет) в отношении "упаковывания смыслов", в том, что могло бы стать банальной бойней. Парижане, в значительной своей части, – исключительные поклонники своего города, который дорог им совсем иначе, чем даже самым искренним франкофонам. Эти теракты "собрали", пожалуй, максимальное количество фокус-групп. А то, что клуб "Батаклан" расположен в нескольких минутах ходьбы от района Маре, получившего свое название от болота, осушенного Орденом тамплиеров, в пятницу 13-го, если и может показаться "совпадением", то весьма символичным. Подобного символизма, объективного и надуманного, будет еще немало, особенно в отношении того, что проходит рядом с темой жизни и смерти. Особым свойством Крестовых походов оказалось то, что они стали вневременными: едва ли не каждое поколение объявляет свой "крестовый поход", фактически сводя на нет шансы на успех своей готовностью отдать свою жизнь, ничего не изменив в ней самостоятельно, – говорит историк, исполнительный директор Центра исследований актуальных проблем современности Академии МНЭПУ Надежда Глебова.

Ровно 275 лет назад, 28 октября 1740 года, скончалась императрица России Анна Иоанновна. Наследником престола она назначила своего племянника Иоанна Антоновича, младенца двух месяцев от роду, а регентом до его совершеннолетия – герцога Эрнста Иоганна Бирона.

Анна Иоанновна отдала Богу душу, когда ей еще не было 47 лет. Ее смерть стала полной неожиданностью и для нее самой, и для лекарей, и для всего двора. Причиной смерти были объявлены подагра (хворь мучительная, но не смертельная) и "каменная болезнь" – мочекаменная, как говорим мы сегодня. Со вторым диагнозом современные эксперты соглашаются, добавляя: болезнь была запущенна и уже неизлечима. Ее можно назвать наследственным недугом династии Романовых: она свела в могилу еще троих самодержцев – Михаила Федоровича, Петра I и Александра III. Он нее же скончалась родная сестра Анны Иоанновны Екатерина.

Несмотря на физические страдания, Анна Иоанновна, как свидетельствует сын фельдмаршала Миниха генерал-поручик Эрнст Миних, сохраняла полную ясность сознания:

Между тем императрица час от часу в худшее приходила состояние своего здоровья, но несмотря на сие принимала она почти ежедневно посещения от великой княжны Елисаветы Петровны, принцессы Анны и ее супруга и всеми вопросами и разговорами своими доказывала, что она имела еще полное употребление своего рассудка.

Употребить рассудок ей было необходимо. Царицу угнетала непрочность трона и неопределенность порядка наследования.

"Я чувствую себя очень дурно, – сказала мне государыня, – и боюсь, не близок ли мой конец. Однако же покоряюсь воле божией. Но что будет с империей! Страшно подумать, каким беспорядкам подвергнется она без меня. Знаю, как будут упрекать меня за то странное стечение обстоятельств, в котором оставлю Россию!"

Так передает слова умирающей императрицы герцог Бирон.

В популярной литературе об Анне Иоанновне часто пишут, что она взошла на престол волею случая и в результате придворных интриг, не имея на это законного права. Что же тогда сказать о Екатерине II, объявившей себя императрицей при двух живых императорах и бесспорном наследнике!

Анна Иоанновна была дочерью Ивана V, старшего брата Петра I, правившего вместе с ним в составе дуумвирата до своей смерти на 30-м году жизни. Две его старшие дочери скончались во младенчестве, третья была замужем за герцогом Мекленбург-Шверинским Карлом Леопольдом. Анна Иоанновна была четвертым ребенком "старшего царя".

В 1730 году, когда безвременно скончался 14-летний Петр II, не оставив наследников и не завещав трон, член Верховного совета князь Дмитрий Голицын решил, что пора ограничить самодержавие: овдовевшей к тому времени герцогине Курляндской Анне Иоанновне послали на подпись "кондиции", по которым вся реальная власть переходила к "верховникам" – при этом условии она могла взойти на престол. Но против "верховников" ополчилась конкурирующая придворная партия, и новая императрица на глазах у всей аристократии и высшего духовенства преспокойно разорвала бумагу, на которой уже стояла ее подпись.

Валерия Новодворская назвала неудавшуюся конституционную реформу "великой попыткой", а Георгий Федотов писал, что русские дворяне тогда "предпочли привилегиям верховников общее равенство бесправия".

В современной казенной историографии поступок Анны вменяется ей скорее в заслугу, чем в осуждение. В сериале Светланы Дружининой "Тайны дворцовых переворотов" Голицын и его сторонники изображены с явной антипатией, а главные положительные герои изо всех сил помогают Анне.

С царствованием Анны Иоанновны связано понятие так называемой "бироновщины". В энциклопедических словарях о герцоге Эрнсте Иоганне Бироне говорится:

Фаворит императрицы. Использовал свое влияние для личного обогащения, создал режим, получивший название "бироновщина", для которого характерны засилье и господство иностранцев во всех областях государственной и общественной жизни, разграбление страны, хищническая эксплуатация народа, репрессии, шпионаж, доносы, подавление любых форм национального развития.

На самом деле "бироновшина" была ничем не хуже "меншиковщины" при Екатерине I или "долгоруковщины" при Петре II, а "засилье иностранцев" началось еще при Петре I, выдвигавшем людей на высокие посты по способностям и заслугам, а не по родовитости или национальной принадлежности. Горе было не в иностранцах, а в обычае фаворитизма и абсолютном самовластии.

Петербург, стоящий на краю земли, в болотах и пусторослях, грезил безграничной славой и властью; бредовыми видениями мелькали дворцовые перевороты, убийства императоров, триумфы и кровавые казни; слабые женщины принимали полубожественную власть; из горячих и смятых постелей решались судьбы народов; приходили ражие парни, с могучим сложением и черными от земли руками, и смело поднимались к трону, чтобы разделить власть, ложе и византийскую роскошь.

Так писал об этом Алексей Толстой в первом романе трилогии "Хождение по мукам".

Вторично замуж Анна Иоанновна не вышла. В 1730 году в Петербурге вдруг объявился жених – младший брат короля Португалии Жоана V инфант Мануэл Бартоломеу. "Однако же, прежде каких бы то ни было объяснений, – пишет Бирон, – первоначальное намерение Эммануила исчезло внезапно и внимание го­стя обратилось на принцесу Анну, дочь герцогини мекленбургской, Екатерины Иоанновны. Но инфанту посоветовали – не думать о принцессе".

Дело было даже не в привязанности императрицы к своему фавориту. Просто в ней рано угас любовный пыл. Весьма строгий в этих вопросах князь Щербатов в своем сочинении "О повреждении нравов в России" пишет:

Не можно оправдать ее в любострастии, ибо подлинно, что бывший у нее гофмейстером Петр Михайлович Бестужев имел участие в ее милостях, а потом Бирон и явно любимцем ее был, но наконец при старости своих лет является, что она его более яко нужного друга себе имела, нежели как любовника.

"При старости" – это всего лишь на пятом десятке. Матушка Екатерина и на седьмом была не чужда плотских утех.

Закона о престолонаследии в России тогда не существовало. Был лишь указ Петра о праве самодержца назначать наследника по собственному усмотрению. Но существовала общеевропейская традиция и огромный авторитет имени Петра, перешедший на его потомство. Неспроста Анну Иоанновну посещала на смертном одре дочь Петра Елизавета Петровна.

Желая направить престолонаследие по линии старших Романовых, Анна Иоанновна решила выдать замуж свою племянницу, Анну Леопольдовну, чтобы трон унаследовал ребенок от этого брака. Невыносимый характер герцога Карла Леопольда заставил его жену с трехлетней дочерью бежать в Россию. Анна вместе с матерью жила и воспитывалась при петербургском дворе. Она получила прекрасное по тем временам образование и могла рассчитывать на блестящую партию. Но выйти замуж ей пришлось без любви, за непригожего и не слишком родовитого Антона Ульриха, второго сына герцога Брауншвейг-Вольфенбюттельского. 23 августа 1740 года от этого брака родился сын Иоанн Антонович.

Императрица в это время была уже смертельно больна. Она издала указ о назначении внучатого племянника наследником, однако это ни в коей мере не успокоило ее тревоги. Главным теперь был вопрос, кто станет регентом при царе-младенце. Полагалось назначить одного из родителей. Но ни Анна Леопольдовна, ни тем более Антон Ульрих не устраивали Анну Иоанновну в этом качестве. Считалось, что при таком положении может дать о себе знать герцог Карл Леопольд. Императрица говорила Бирону:

"Знаю наперед, что оставляю ребенка в грустных обстоятельствах: он не в состоянии, а родители его не вправе делать что-нибудь. Отец в особенности не имеет никаких дарований, чтоб быть поддержкою сына. Принцесса, правда, неглупа, но у нее жив отец, тиран своих подданных; он тотчас же явится сюда, начнет поступать в России, как в своем Мекленбурге, вовлечет наше государство в пагубные войны и приведет его к крайним бедствиям".

Такого же мнения были и ближайшие царедворцы – члены кабинета, состоявшего в тот момент из четырех персон. Так кому же доверить регентство?

Вопрос стоял исключительно остро.

Из четверки кабинет-министров самым многоопытным и хитроумным в таких делах был граф Андрей Иванович Остерман, но он, как всегда в подобных случаях, сказался больным. "Остерман по своему обыкновению не хотел явно вдаваться в опасный вопрос; пусть решат его другие, а он уже сумеет приладиться к обстоятельствам", – пишет Сергей Соловьев. Однако "приладиться" коллеги ему не позволили, потребовали мнения. Остерман предложил: правительницей при малолетнем императоре объявить его мать, а при ней учредить совет. На это Бирон будто бы ответил: "Какой-де имеет быть совет: сколько голов, столько-де разных мыслей будет!" Тогда решили предложить регентство Бирону.

Первым эту идею высказал князь Алексей Петрович Бестужев-Рюмин, а отнюдь не "немцы". Он же особенно усердствовал в убеждении как Бирона, так и Анны Иоанновны.

Бирон пишет, что всеми силами отказывался: "Благодарю вас, господа, за доверенность ко мне, но не решаюсь ею воспользоваться". Эти слова можно счесть лицемерием или кокетством. Именно так расценил его поведение французский посланник маркиз де ла Шетарди, доносивший в Париж:

Я узнал в четверток, что герцог курляндский, впродолжении болезни царицы, собирал только для формы гр. Остермана и других министров, также русских вельмож. Фелъдмаршал Mиних и барон Mенгден одни пользовались его доверенностью, и он советывался только с ними, в уверенности бессомнения, что взаимная выгода иноземцев, подобных ему, требует, чтобы они берегли его и верно служили ему.

Аналогичного мнения придерживался английский резидент Эдвард Финч:

Сначала герцог показывал вид, что он отказывается от принятия такой тяжелой обязанности, которая была выше его сил. Бестужев послал за князем Черкасским, чтобы этот, для убеждения герцога, присоединил свои настояния к его. Бестужев, по наружности, говорил чрезвычайно грубо его светлости, напоминая, что всем, чем он теперь, герцог обязан России и что, по крайней мере из признательности, не должен покидать ее в отчаянном положении, когда в состоянии оказать столь явную и важную услугу и приглашается к тому многими значительнейшими в государстве лицами; что сохранение процветания России и его собственных владений неразлучны и что он не может оказать услуги России, или покинуть ее в такое критическое время, не спасая или не губя себя. Наконец герцог согласился, чтобы кабинет – это были его собственные слова – следовал пути, который он сочтет полезнейшим для выгод России.

Вместе с тем нельзя не признать, что Бирон имел все основания опасаться назначения регентом: всесильный фаворит понимал, что с кончиной благоволившей ему императрицы мгновенно исчезнет и его "административный ресурс". Недовольство "немецким засильем" было слишком велико, верных ему войск он не имел, доверять другим сановникам не мог.

Анна тоже далеко не сразу решилась подписать бумагу, составленную Бестужевым и завизированную тремя другими кабинет-министрами. По словам Бирона, он не раз отговаривал императрицу подписывать ее:

В минуту входа моего к государыне, она держала акт в руках и готовилась подписать его. Я умолял императрицу не делать этого, представляя, что отказ ея величества утвердить акт – почту полным вознаграждением за все мои службы и услуги. Государыня взяла бумагу и положила ее к себе под изголовье.

Но и это можно счесть позой и хитростью:

Убедясь наконец, что в течение нескольких дней все еще не произошло никакого решения, государственные сановники согласились сделать меня регентом даже и в том случае, если бы государыня скончалась, не успев утвердить акта о регенстве и, следовательно, не сделав никаких распоряжений о государственном правлении.

Документ пролежал в спальне царицы девять дней. Впоследствии Бестужева обвиняли в подделке завещания. Но он подделал лишь дату: сделал так, что вышло, будто Анна подписала его накануне смерти.

В день, когда скончалась императрица, был объявлен составленный от имени Иоанна Антоновича манифест:

БОЖИЕЮ МИЛОСТИЮ МЫ ИОАНН ТРЕТИЙ ИМПЕРАТОР И САМОДЕРЖЕЦ ВСЕРОССИЙСКИЙ И ПРОЧАЯ, И ПРОЧАЯ, И ПРОЧАЯ.

Объявляем во всенародное известие.

Понеже по воли всемогущего Бога Всепресветлейшая державнейшая великая Государыня Анна Иоанновна Императрица и Самодержица Всероссийская, наша любезнейшая Государыня Бабка от сего временного в вечное блаженство сего месяца 17 числа в 9 часу по полудни отыде... Императорский Всероссийский Престол восприяли Мы Наследный Великий Государь Иоанн Третий Император и Самодержец Всероссийский...

А на следующий день было обнародовано завещание покойницы:

...по всемилостивейшему Нашему матернему милосердию к Империи Нашей и ко всем Нашим верным подданным, во время малолетства упомянутого Внука Нашего Великого Князя Иоанна, а имянно до возраста его семнатцати лет по данной нам от всещедрого Бога самодержавной Императорской власти определяем и утверждаем сим Нашим Всемилостивейшим повелением Регентом Государя Эрнста Иоанна владеющего Светлейшего Герцога Курляндского, Лифляндского и Семигалского, которому во время бытия его Регентом даем полную мочь и власть управлять на вышеозначенном основании все Государственные дела, как внутренния, так и иностранные...

Регентство Бирона продолжалось меньше месяца. Его опасения в полной мере подтвердились. Тот самый Миних, что уговаривал императрицу назначить Бирона регентом, арестовал его, ничуть не затруднившись тем, что оба принадлежали к одной и той же "немецкой партии". По воспоминаниям некоторых лиц, герцог навлек на себя неудовольствие непомерной спесью и пренебрежительным отношением к родителям императора. Однако маркиз Шетарди приписывал возникшее положение извечному раболепию русских:

Эта самая нация, далекая от того, чтобы оправдать недостаток покорности, который в ней предполагают, конечно доказывает теперь происходящим в ней, как она способна нести всякое иго. Она присоединила к этому то, что может быть объяснено низостью, к которой склонна более, нежели к чему либо. Никто не ездит к принцессам, тогда как все спешит к герцогу. Прекратили все почести, которые воздавались принцу брауншвейгскому, как отцу царя; у него не целуют более руки, но за то униженно лобызают руку герцога.

Так или иначе, неудовольствие и досада августейшего семейства нашли полную поддержку виднейших царедворцев. Адъютант Миниха, в то время подполковник Христофор Манштейн рассказывает:

Однажды, когда Миних снова объявил принцессе какое-то дурное известие от имени регента, она стала горько жаловаться на все неприятности, которые ей причиняли, прибавляя, что она охотно оставила бы Россию и уехала бы в Германию со своим супругом и сыном, так как ей приходится ожидать одних лишь несчастий, покуда бразды правления будут находиться в руках герцога Курляндского. Фельдмаршал, выжидавший только случая, чтобы открыться ей, отвечал, что ее императорское высочество действительно не может ничего ожидать от регента, что однако ей не следует падать духом и что если она положится на него, то он скоро освободит ее от тиранства герцога Курляндского. Принцесса приняла не колеблясь его предложения, предоставив фельдмаршалу вести все это дело, и было решено, что регента арестуют, как только представится к тому благоприятный случай.

Вечером 18 ноября Миних ужинал у Бирона. Манштейн продолжает:

Герцог был весь вечер озабочен и задумчив. Он часто переменял разговор, как человек рассеянный, и ни с того ни с сего спросил фельдмаршала, не предпринимал ли он во время походов каких-нибудь важных дел ночью. Этот неожиданный вопрос привел фельдмаршала почти в замешательство; он вообразил, что регент догадывается о его намерении; оправившись, однако, как можно скорее, так что регент не мог заметить его волнения, Миних отвечал, что он не помнит, чтобы ему случалось предпринимать что-нибудь необыкновенное ночью, но что его правилом было пользоваться всеми обстоятельствами, когда они кажутся благоприятными.

Они расстались в 11 часов вечера, фельдмаршал с решимостью не откладывать долее своего намерения – погубить регента, а последний твердо решился не доверять никому...

Спустя несколько часов регент был арестован и доставлен в Шлиссельбургскую крепость. Вскоре там же оказался и Бестужев. В опасном положении находился и другой кабинет-министр князь Алексей Михайлович Черкасский. А графу Остерману пришлось держать ответ о своих доходах:

Гр. Остерман спрашиван, сколько у него и где денег и алмазных вещей и серебра имеется здесь в государстве и в чужестранных государствах в банках?

Граф отвечал, что и в чужестранных государствах средства имеются, но токмо ради образования детей:

Из вышеписанных же денег для детей его, чтоб им ездить по чюжим государствам для наук, в Голландии под дирекциею купцов Пельцов до десяти тысяч фунтов стерлингов, за которые получал по 3 процента.

Впрочем, правительница Анна Леопольдовна была женщиной доброй, не кровожадной и не мстительной. Она простила всех лиц, причастных к назначению Бирона регентом. Сам же герцог предстал перед судом. Ему вменялись захват регентства обманом, тайный план закрепить престол за собой и своим потомством, небрежение о здоровье государыни, водворение немцев, насаждение шпионства... Напрасно герцог убеждал следователей, что свести в могилу свою благодетельницу он никак желать не мог, а, напротив, "о высочайшем ее императорского величества блаженные памяти здоровье по прилежной своей должности всегда пристойное попечение имел".

Обвинили Бирона даже в том, что он "будто для забавы ее величества, а в самом деле по своей свирепой склонности" завел при дворе шутов и шутих, которых, не говоря уже о "бесстыдных мужеска и женска пола обнажениях и иных скаредных между ними, его вымыслом произведенных пакостях, уже и то чинить их заставливал и принуждал, что натуре противно и объявлять стыдно и непристойно".

За весь этот вздор Бирона приговорили к смертной казни четвертованием. Анна Леопольдовна от казни его помиловала, заменив ее вечной ссылкой в Пелым.

В августе 1741 года Михайло Ломоносов разразился одой по случаю тезоименитства малолетнего императора:

Целую ручки, что к державе
Природа мудра в свет дала,
Которы будут в громкой славе
Мечем страшить и гнать врага.
От теплых уж брегов азийских
Вселенной часть до вод Балтийских
В объятьи вашем вся лежит.
Лишь только перстик ваш погнется,
Народ бесчислен вдруг сберется,
Готов идти куда велит.

Вы, ножки, что лобзать желают
Давно уста высоких лиц,
Подданства знаки вам являют
Языки многи, павши ниц...

Однако в декабре царствование Иоанна Антоновича закончилось: гвардия совершила переворот и возвела на престол дочь Петра Великого Елизавету Петровну. Иоанн Антонович перешел на положение "железной маски", покуда не был убит при попытке его освобождения поручиком Мировичем в июле 1764 года, в царствование Екатерины II.

Его имя было вычеркнуто из русской истории. По распоряжению Елизаветы уничтожались его портреты, документы с упоминанием его имени, изымались из обращения монеты с его профилем. Тираж ломоносовских од приказано было сжечь. Даже на прошлогодней выставке, посвященной 400-летию дома Романовых, будто во исполнение указа Елизаветы, на групповом портрете русских самодержцев изображение Иоанна Антоновича отсутствовало. А несколько лет назад "Известия" припомнили Эстонии Бирона:

Прибалтика получила от России очень много – и не только инвестициями на развитие высоких технологий и дорожное строительство из государственного бюджета СССР. Балтийская элита входила в состав российской – всем известны эстляндские бароны и курляндские герцоги, определявшие политику нашей страны.