Новые поправки к законам, появившиеся в ноябре этого года, не только могут окончательно ликвидировать гражданское общество в России, но просто лишить население немногих оставшихся базовых прав и свобод. В этом уверены представители всех крупнейших российских НКО, собравшиеся 3 декабря на общую онлайн-конференцию для обсуждения очередных вызывающих опасения инициатив Кремля, деталей планируемых нововведений и того, чем их принятие грозит НКО, общественным объединениям, СМИ и вообще всем гражданам.

В ноябре 2020 года в Государственную думу Российской Федерации был внесен пакет законопроектов с поправками в законодательство, регулирующее деятельность НКО и общественных объединений, организацию и проведение публичных мероприятий, деятельность СМИ, деятельность в области образования, а также регулирующее меры воздействия на лиц, причастных к нарушениям прав и свобод российских граждан.

Организаторы и участники онлайн-конференции, прошедшей 3 декабря, под названием "Новые законодательные инициативы – новые угрозы обществу" отметили: эти документы направлены не только на подавление деятельности НКО, общественных объединений, филиалов международных неправительственных некоммерческих организаций и правозащитников, на дальнейшее ограничение прав граждан России на свободу ассоциаций. Они также ущемляют право на свободное выражение мнений, на свободу распространения и получения информации. Кроме того, они ограничивают свободу собраний, не только митингов, но и любых публичных мероприятий. Наконец, как подчеркнули участники конференции, российские законодатели намерены усилить контроль и регламентацию в сфере образования и просвещения в самом широком смысле.

Новации, предложенные в законопроектах, в случае вступления в силу, по словам выступавших, приведут к установлению еще большего, практически тотального государственного контроля над российским гражданским обществом. Демократическая дискуссия в России по общественно значимым вопросам, давно уже маргинализованная, будет теперь сведена к минимуму, а чиновники получат "законное" право запретить любую инициативу, которая покажется им критической или даже недостаточно лояльной по отношению к власти. Так считают члены Сахаровского центра, Международного Мемориала, Правозащитного центра "Мемориал", Московской Хельсинкской группы, Фонда "Общественный вердикт", Информационно-аналитического Центра "Сова", Правозащитного совета Санкт-Петербурга и других НКО.

Принятие этих законопроектов означало бы, что многие граждане России и проживающие в ней иностранцы и лица без гражданства будут лишены квалифицированной помощи в защите их гражданских, политических, социальных прав, права на среду обитания, в получении услуг в области образования, медицины и иных направлениях работы российского гражданского общества, подчеркивает участник мероприятия, российский политолог, сотрудник Академического центра Бориса Немцова и научный сотрудник философского факультета Карлова университета в Праге Александр Морозов:

– Оценки правозащитников – это не то же, что восприятие простых людей. В России отсутствие политических и гражданских свобод сегодня для большинства не такая важная тема, как уровень доходов, допустим, террористические угрозы, мифические происки обобщенного Запада и так далее? Насколько опасна и близорука такая позиция?

– Социологические опросы последнего времени показывают, что проблема прав и свобод вообще-то стала чуть больше волновать российское население в последние полтора-два года. Возможно, во многом это связано с серией событий, которые у всех на слуху – это пенсионная реформа, это поправки к Конституции и особенно "антиковидная" политика российских властей. Вокруг этого много недовольства, которое отчасти направлено в сторону проблемы отсутствия прав. Но, что касается проблематики правозащитных организаций, свободных СМИ, свободы собраний – увы, да, действительно, в России большинство населения относится довольно индифферентно к этому, по-прежнему. Это очень опасно.

– Заметно, и мы с вами говорили об этом уже, что, например, такая вещь, как свобода прессы и доступа к информации, волнует население именно в России много меньше, чем в Украине или, допустим, в Азербайджане, или в Киргизии. Со времен распада Советского Союза именно российское общество сильно деградировало, получается? Есть ощущение, что сейчас большинство россиян просто не понимают, что это такое – базовые гражданские свободы и зачем они вообще нужны?

Смотри также

Счастливые, напуганные, постсоветские

– Путинский вариант авторитаризма, в отличие от некоторых других вариантов организации власти на постсоветском пространстве, так устроен, что в него, в его систему, встроены все-таки и некоторые ослабленные формы свободных медиа. Если мы начнем перечислять площадки, на которых сохраняется свобода политического высказывания, то их по-прежнему довольно много. При этом остаются доступными российскому читателю, пусть даже и не уже под запретом, но через VPN, многочисленные площадки, находящиеся за рубежом. В целом все это создает некоторую экосистему свободных медиа, они есть. В этом отличие, например, от Беларуси определенного периода. Там просто вообще была только одна классическая советская пресса в какой-то момент. В этом отличие, скажем, от некоторых стран Центральной Азии. Точно так же путинский авторитаризм очень умело манипулирует своими "системными партиями", которые растаскивают и оттягивают на себя электорат на каждых выборах. В этом смысле слова тут есть такой встроенный инструмент. И это очень важная вещь, потому что за счет нее происходит некое демпфирование, какое-то смягчение постоянного ограничения свобод. Но при этом, конечно, начиная с 2013 года, как минимум, когда был принят первый закон об "иностранных агентах", то есть сразу после протестов 2011–2012 годов, усиливается беспрецедентное, ежегодно наращиваемое давление на свободные организации, свободные медиа, в самых разных формах.

Деградировало ли общество? Потребительская культура в целом, современный тип общества, естественно предполагает акцентирование каждого человека на прагматической стороне его жизни. Человек говорит себе: "У меня есть свои жизненные цели, свои занятия, свой план достижения какого-то жизненного успеха, и в целом политическая составляющая меня волнует мало". Это в целом то, что политологи называют деполитизацией, которая вообще характерна не только для России сегодня, но и является глобально обсуждаемой проблемой, по сравнению с прошлыми временами, когда политизация была гораздо более определенной. Одна сторона – вот такой бытовой прагматизм.

Вторая сторона связана с тем, что на постсоветском пространстве Запад, его универсальные ценности, модели демократии, обладали очень большим авторитетом в конце 80-х и в 90-х годах прошлого столетия. Но в целом после 2000 года Европа ли, Запад, какие-то отдельные старые демократии, в качестве понятного для постсоветского человека образца стали "пропадать с радара". Это сложный вопрос – почему это произошло, но и очень важный. Но никогда ранее, скажем, за 150–200 лет российской истории, образ Европы, или образ Запада, не был таким слабым в российском сознании, как сегодня. Это, с одной стороны, естественный процесс, подчеркну, с другой стороны, Кремль этим пользуется, конечно, и с успехом. Потому что мы знаем хорошо, что главная пропагандистская линия Путина сводится к тому, что, мол, посмотрите, все и везде одинаково: демонстрации подавляются везде, права человека нарушаются везде, "Запад пропагандирует двойные стандарты". Это понятная игра Кремля, и она усиливает реальный процесс отделения разных стран и общественных моделей от какого-то глобального универсального процесса.

Смотри также

СК не стал возбуждать дело о доведении Ирины Славиной до самоубийства

– Если мы вернемся к непосредственному поводу нашего разговора: вы полагаете, что, если эти законы об НКО, о национальной безопасности, о контроле в сфере образования и так далее, будут приняты (или они уже приняты), это приведет к установлению тотального государственного контроля над российским обществом?

– Да, конечно. Во всяком случае, целью этих законов и целью всей этой политики Кремля является создание тотального контроля, это несомненно. С одной стороны, принимаются вот эти законы, причем каждый следующий год появляются как бы новые законодательные инициативы, которые еще "докручивают" что-то. Вот выразительный пример: есть закон, который запрещает любую просветительскую деятельность, ведущуюся организацией, связанной как-то с иностранными партнерами. Он сразу делает эту просветительскую деятельность невозможной. В течение ряда лет, как мы знаем, Кремль и вся его пропагандистская машина ограничивала деятельность, например, по проведению школьного конкурса по истории, который организует "Мемориал". Это всего-навсего конкурс для школьников, это абсолютно безобидная вещь! Но тем не менее даже и это подвергалось какому-то "истреблению". И вот они принимают теперь специальный закон, который вообще это делает невозможным официально.

С другой стороны, происходит непрерывное наращивание официальных концепций истории определенного рода, деятельности различных обществ, которые поддерживают определенный кремлевский нарратив, исторический или культурный. И получается ситуация, при которой люди, которые хотят вообще что-то делать в России, должны присягнуть какому-то комплексу идей Кремля, согласиться с ними. Теории "особого суверенитета". Или согласиться с тем, что "на Западе русофобия царит", и значит, с ним не нужно иметь дела. Согласиться с тем, что соседние народы являются какими-то "метафизическими геополитическими противниками". Согласиться с тем, что у России есть какая-то особая, вот эта традиционная скрепа. Даже если ты соглашаешься с этим с некоторой иронией, ты все равно "ложишься" под это. Власть говорит, что "либо вы присоединитесь к нам в какой-то форме, либо вы окажетесь за пределами вообще возможности деятельности. И по закону, и потому что вы будете подвергнуты постоянной травле".

Смотри также

"Они все равно будут собираться". Преследование Свидетелей Иеговы

Вот это мы, собственно, и видим. То, что еще не зарегулировано законом, подвергается непрерывной травле кремлевскими медиа. И затем через год или полтора принимается и закон в отношении этого. Работает машина, состоящая и из законодателей, с одной стороны, и с другой стороны, из большой группы людей, которые еще до принятия всех этих законов "создают волну". Это люди, сидящие в Общественной палате, или какие-то молодые карьеристы, которые требуют новых норм и ограничений интернета, или новых норм в отношении цензуры в кино, цензуры в детской литературе.

И плюс ко всему идет создание подобия советского формата комсомольских организаций или официальных творческих союзов. "Вот вы сюда вступите к нам, и вы будете "молодым лидером России", у вас будут президентские гранты, вы будете пользоваться какими-то ресурсами, небольшими, у вас будет возможность карьерного роста. А если вы хотите это делать не с нами, то тогда у вас не будет ничего".

– Если таков политический язык власти, на котором она разговаривает с обществом, и он постоянно трансформируется на наших глазах в худшую сторону – вы сами верите в то, что еще можно что-то изменить хотя бы путем публичного привлечения внимания к проблеме? Ради чего и прошла сегодняшняя большая пресс-конференция всех неправительственных и правозащитных организаций?

– Я думаю, что изменить невозможно. Но такие пресс-конференции, как сегодняшняя, очень важны. Потому что окружающий нас мир должен иметь представление о том, что происходит в России и как меняется. В мире много разных проблем, мировое общественное внимание привлечено то к одному, то к другому, и в конечном счете не так заметно, что в нашей стране происходит эта дальнейшая эволюция жесткой авторитарной системы. Второй момент, почему это важно: потому что все же в России сохраняется довольно большое количество людей, для которых верховенство права и права человека, и демократия остаются тем не менее существенно важной личной ценностью. И они хотят видеть, эти люди, свою среду, пусть даже эта среда находится сегодня в положении уже абсолютно сегрегированном, так сказать, "геттоизированном". Мы хорошо понимаем, что изменения теперь возможны уже не благодаря какому-то давлению снизу (примерно как в советское время диссиденты не могли свергнуть советскую систему). Но, во всяком случае, возможны хотя бы перемены по модели гипотетического появления реформистской группы в толще самой власти, во-первых, и, во-вторых, в результате какого-то тяжелого экономического поражения всего государства. Эти все перспективы сохраняются, и в таком случае все сегодняшние усилия не пропадут даром.

Смотри также

Зоя Светова: "Они превратили нашу жизнь в суды и обыски"

Если мы вспомним горбачевский период, то ясно, что реформизм Горбачева имел определенные идейные, культурные истоки. Никогда бы коммунисты не двинулись в направлении реформ, которые привели потом в дальнейшем к изменению мира, если бы, с одной стороны, не существовало бы определенной художественной литературы, которая влияла и на них тоже, в том числе в Советском Союзе, и с другой – если бы не было диссидентского движения, на которое они вынуждены были тоже хоть немного ориентироваться, понимая его ценность. И если бы не было упреков с Запада, которые после подписания Хельсинкских соглашений стали иметь значение и для партийной верхушки в России. Все играло какую-то роль. И вот такая же у нас ситуация в России сейчас. Страна входит в волну лжи, какого-то идейного застоя, дальнейшего бюрократического развития казенщины, но при этом существует эта вторая культура, и она в результате все равно окажет влияние на развитие страны потом.

Московская Хельсинкская группа объявила о сборе средств на продолжение своей деятельности. Чтобы пополнить бюджет, старейшая в России правозащитная организация вынуждена продавать коллекцию гжели Людмилы Алексеевой. МХГ осталась без финансовой поддержки, не выиграв президентский грант, как это было в предыдущие годы.

Одной из причин тяжелой финансовой ситуации эксперты считают отказ Московской Хельсинкской группы от иностранного финансирования из-за требований закона об НКО-иноагентах. Людмила Алексеева, которая долгие годы возглавляла организацию, не раз подчеркивала, что МХГ не желает становиться иноагентом.

Смотри также

"После первого допроса страх пропал". Памяти Людмилы Алексеевой

Исполнительный директор Московской Хельсинкской группы Светлана Астраханцева говорит, что нынешние финансовые проблемы правозащитной организации объясняются и тем, что в России сектор источников поддержки такого рода проектов очень узок:

– Я как исполнительный директор МХГ связываю это с тем, что у нас, конечно, не было диверсификации источников финансирования: в свое время мы отказались от зарубежных проектов и остались в серьезной зависимости от внутренних источников. Внутренним источником был единственный конкурс государственных грантов, которые сейчас распределяются Фондом президентских грантов. У нас очень узкий сектор источников для поддержки наших проектов из-за решения пока не обращаться к иностранным донорам. Таким было мнение Людмилы Михайловны, и так мы в течение нескольких лет существовали.

–​ Говорят, что Людмила Михайловна предвидела саму возможность такой ситуации и сказала, что можно распродавать ее коллекцию гжели. Насколько это способно хоть как-то поддержать деятельность МХГ?

– Людмила Михайловна не просто сказала, а именно завещала продать коллекцию гжели и вырученные деньги направить на поддержку текущей деятельности Московской Хельсинкской группы. Действительно, скорее всего, она ожидала, что нам будет тяжело с ее уходом, и видимо, это завещание вызвано именно таким порывом помочь хотя бы после своего ухода пережить нам этот период. Конечно, сумма, которую мы сможем выручить за гжель, не так велика, она поможет продержаться в самом минимальном объеме, в котором мы можем жить, месяца три, не больше. Это буквально два сотрудника на очень маленькой зарплате, у нас офис находится в собственности, мы за него платим налог на имущество, по закону города Москвы, помимо этого, конечно, есть коммунальные платежи, есть услуги связи, есть почтовые расходы, потому что мы отвечаем гражданам, и на почтовые пересылки тоже нужны какие-то средства. Мы примерно посчитали минимальный бюджет для существования нашей организации в "волонтерском", если можно так сказать, режиме: это порядка 1,8 миллиона рублей в год. Вот такие расходы у нас на двух сотрудников, на поддержание офиса, почтовые расходы и связь.​

– Кроме этого, как вы намерены выходить из ситуации?

– Во-первых, мы не совсем распрощались с надеждой выиграть сейчас в конкурсе президентских грантов 2020 года. Понятно, что это зависит от качества заявки, которую мы пишем на этот конкурс, от тех проектов, задач, которые мы планируем за счет государственных средств решать. Помимо того, что мы участвуем в конкурсе, мы призвали помочь граждан, которые ценят исторический вклад МХГ в историю новой России и ценят в принципе МХГ как правозащитную институцию. Еще у нас есть такой инструмент, как "правозащитный эндаумент", это уникальный для России инструмент поддержания финансовой независимости правозащитной организации. Такие инструменты есть у многих образовательных учреждений, в российском законодательстве это называется "целевой капитал некоммерческой организации". Если мы сможем создать этот капитал с помощью финансирования гражданами, то он, в принципе, может стать своего рода вечным двигателем правозащитного движения, – говорит Светлана Астраханцева.

Кроме тех трат, о которых рассказала исполнительный директор Московской Хельсинкской группы, деньги нужны и на другие виды деятельности правозащитной организации, поясняет сопредседатель МХГ Валерий Борщев:

– Например, мы каждый год присуждаем традиционную премию МХГ. Ее получили уже более 100 правозащитников. Наша организация была создана в 1976 году. Потом были аресты, и она прервала свою деятельность, а в 90-е годы возобновила. Конечно же, ситуация критическая. Поэтому было решено обратиться с просьбой о помощи к гражданам и продать коллекцию гжели Людмилы Михайловны Алексеевой.

– Можно ли сказать, что фигура Людмилы Алексеевой заставляла власти считаться с ней и с организацией, которую она возглавляла?

–​ Конечно, это влияло! Все-таки те, кто не любит правозащитную деятельность, как-то смирялись перед именем Людмилы Михайловны. Конечно же, ее уход осложнил ситуацию.

Год назад сразу после похорон Людмилы Алексеевой на заседании совета по правам человека Владимир Путин сказал правильные слова о старейшей правозащитнице страны. А вот год спустя на слова Николая Сванидзе, обратившего внимание президента на ситуацию в МХГ, не отреагировал вообще. По словам Сванидзе, власть использует финансовые механизмы для удушения правозащитных организаций в стране:

– Идет общее массированное наступление на независимые правозащитные организации. Оба "Мемориала" объявлены иностранными агентами. Уничтожена как юридическое лицо организация Льва Александровича Пономарева "За права человека". МХГ не иностранный агент, потому что Людмила Михайловна Алексеева опасалась этого как огня, всячески избегала этого ярлыка, и они получили грант. А теперь, после смерти Алексеевой, они перестали получать этот грант. Я думаю, что действительно имя Людмилы Михайловны оказывало магическое воздействие на власть. После ее ухода власть в отношении МХГ распоясалась. И вот, в русле общего наступления на независимые правозащитные организации, они не дали гранты. А теперь крутись, как хочешь. Получишь иностранные деньги – ты иностранный агент, а свои никто не дает. Частные компании не будут финансировать, потому что они боятся как огня окрика из Кремля. А Кремль, видимо, говорит, что нет денег. Вот и все. Это удушение деньгами, – подчеркивает Николай Сванидзе.