Репортаж

5 марта стало известно об освобождении семерых россиян и украинца – членов экипажа судна BBC Caribbean, принадлежащего немецкой компании Briese Schiffahrts, которые провели месяц в нигерийских мангровых болотах в ожидании выкупа. Один из освобожденных моряков рассказал Радио Свобода подробности захвата их судна, жизни в плену и их освобождения.

Двухпалубное судно 2008 года постройки направлялось из камерунского порта Дуала в город Тема (Гана). Судно шло пустым примерно в 200 км от нигерийского побережья. На борту – 11 членов экипажа, из них 10 россиян (пятеро из них проживающих на территории аннексированного Россией Крыма) и один житель Херсона. 5 февраля погода стояла не самая приятная, на море лег туман, но моряки были в хорошем настроении – готовились праздновать день рождения капитана.

– Я был в кубрике, когда услышал объявление: "Всем подняться на мостик", – рассказывает Р., согласившийся на условиях анонимности поговорить с Радио Свобода. – То, что капитан позвал, это нормально, иногда нужно что-то объявить экипажу. Я поднялся, открыл дверь и услышал запах оружейного масла и посторонний шум, потом бешено заревела сигнализация. Я сначала дернулся назад, но есть такое правило: если один захвачен, подставлять других нельзя. Нам еще в предыдущие рейсы, когда мы ходили с охраной, объяснили: чтобы избежать людских потерь, надо сдаваться.

По словам моряка, корабль атаковали с нигерийского буксира, захваченного пиратами ранее. "Мы проходили его по левому борту, и никто ничего не видел – ну идет буксир, шесть узлов, ничего странного", –говорит мужчина.

Атакующие – от семи до девяти человек, вооруженные АК-47 – приказали морякам лечь на палубу лицом вниз. Бить никого не стали, но, по словам моряка, "потыкали его" дулом. Говорили по-английски – не слишком хорошо, но достаточно, чтобы объясниться. Поначалу моряки думали, что корабль просто хотят ограбить – пираты прошлись по каютам, выгребли все ценности.

– Первым делом сняли часы, забрали деньги, лэптоп, – рассказывает Р. – Триммер даже забрали, потом ходили с ним по лагерю, спрашивали, что с ним делать. Я сказал – можешь выкинуть. Еще они не понимали, для чего нужны жесткие съемные диски для компьютера, они смотрели на них и выбрасывали.

Двое матросов спрятались на корабле, однако врать о количестве людей капитан не хотел: на каждом судне есть так называемая судовая роль со списком личного состава, и злить пиратов было нельзя. Под дулами автоматов он безуспешно пытался вызвать спрятавшихся моряков, но они затаились. Как оказалось потом, к счастью – смогли довести судно до порта.

Ограблением пираты не ограничились, посадили девятерых членов экипажа в лодку, к ним присоединились и двое нигерийских моряков с буксира – капитан и старший бортмеханик.

– Лодка довольно мощная, может, с какого-то судна. Два двигателя "Ямаха" по 20 лошадей", – рассказывает бывший пленник. Уже в лодке у всех спросили должности и возраст, забраковав 20-летнего кадета, который вернулся на корабль (в течение нескольких часов он пытался вызвать по громкой связи спрятавшихся товарищей, но они боялись: не верили, что он один. – РС). Захват BBC Caribbean обошелся без физического насилия и жертв, а вот нигерийцам на буксире повезло меньше: пираты убили одного из матросов. Как пояснил собеседнику РС капитан корабля, убили его "за то, что он заплакал".

Хижина дяди пирата

Через час приплыли к стоянке, где моряков ждал шалаш с брезентовой крышей размером 7х4 м на платформе из досок, лежавших на вбитых в болото сваях. В шалаше было два выхода: один на мостик длиной семь метров, второй – прямо в болото, но пользоваться им пленникам не разрешалось, поскольку с той стороны чернокожие охранники приносили жертвы духам.

По словам Р., спать было тесно: треть помещения занимал охранник с Калашниковым на своем матрасе, на остальной площади ютились оба экипажа – с BBC Caribbean и с нигерийского буксира. "Матрасы были грязные, липкие, кто брезговал, спали на голых досках", – говорит моряк. В туалет ходили прямо в воду, с мостика. Во время прилива экскременты плавали под шалашом, иногда вода доходила прямо до пола. При отливе под гигантскими корнями обнажалась грязь, но сходить вниз запрещалось. По приливам и отливам научились определять время, впрочем, у одного из моряков остались дешевые часы, его ласково называли time keeper.

По словам Р., за ними следили шестеро охранников, некоторые из которых почти не говорили по-английски, зато старший производил впечатление образованного человека: любил рассказать, что они не бандиты, но повстанцы, их цель – менять каждую тонну нигерийской нефти на тонну оружия. Когда ему объяснили, что черное золото не стоит так дорого, он выглядел озадаченным.

Один из охранников всегда находился в шалаше с пленниками, двое сидели на лавках у выхода, трое отдыхали на втором помосте, укрытом антимоскитной сеткой. До шалаша перебирались по торчащим из воды корням. Когда на болоте шел дождь, все укрывались в шалаше, но для россиян дождь был благом – можно было помыться под пресной водой.

"Они на нас смотрели, как на сумасшедших: Oh, jungle shower", – говорит моряк. Мылись обычно во время прилива: пленникам выдали мыло, но оно не мылилось в соленой воде, поэтому пользовались средством для мытья посуды. Сами же нигерийцы мылись своим мылом, более того "привезли масло, типа ДОТ 3, сказали, классное средство, надо мазать, кожа будет как у младенца".

Погода стояла жаркая, 35 градусов, вечером – высокая влажность. В плен попали кто в чем был, Р., к примеру, был одет в плотные штаны, пираты "выдали" ему шорты и футболку, причем оказалось, что футболка капитанская, а шорты еще кого-то из соотечественников. Первое время моряков заедали москиты, пока не привезли сетку: "Но там не только москиты, там какие-то блошки из щелей повылезали, одного из наших покусали хорошо – он аж коростой покрылся", – вспоминает Р.

Впрочем, с корабля захватили какие-то медикаменты и мази, а кроме того попросили у пиратов местного алкоголя – якобы, чтобы выпить, но пить не стали, протирали им укусы.

Крабы и мартышки

Однажды попробовал Р. и пищу самих пиратов – "очень острое варево", от которого у него быстро "поплыла голова".

– А потом мне один наш говорит: "Ты смотри, что они делают, они берут марихуану и рубят ее прямо в суп". Они вообще постоянно были обдолбанные, марихуану курили вместо сигарет. Кроме того, напивались постоянно и ели таблетки – "Трамадол". В этом самое страшное было: вообще негатива не чувствовалось, они берегли нас, но они же все с автоматами и под наркотиками – не знаешь, что могут выкинуть, – добавляет экс-пленник.

С едой, по его словам, было не так плохо – первую неделю питались продуктами с корабля, удалось даже пожарить мясо: "Рядом так же было вбито четыре сваи, на них перекладины, сверху глина. На этой глине жгли костер". Когда продукты закончились, перешли на фасоль и рис, которые ежедневно привозили на лодке. "По нашей просьбе они нам стали покупать вермишель быстрого приготовления. Переговорщикам говорили, что кормят нас курицей, но это была лапша со вкусом курицы".

На вопрос о том, какая еще фауна окружала лагерь, Р. смеется: "Они говорили, что обезьяны для них деликатес, так что обезьяны обходили нас стороной. Но там была острога хорошая, несколько раз удавалось крабов подбить и бросить на костер".

Через три недели лодка с продуктами вдруг перестала приходить, что стало сюрпризом даже и для охранников. "Они стали много говорить на своем языке. Я так понял, что они испугались, что их кинули", – говорит Р. Пришлось экономить остатки продуктов, варить рис на воде. Когда лодка неожиданно появилась, это вызвало переполох: "Они сразу заняли боевые позиции, поодевали эти ленты свои".

В целом, по словам моряка, лично ему еды хватало, хотя к концу февраля он начал чувствовать общую слабость, голова кружилась от резких движений. Были проблемы с водой – ее тоже поначалу привозили раз в день, в бутылках из магазина. Вот только после марихуаны пиратам хотелось пить, так что под утро бутылки часто оказывались пусты.

– Иногда они привозили воду из ближайшей деревни, она была с привкусом, похожа на дистиллят, который заливают в аккумуляторы. Они ее сначала пили сами, варили на ней еду, что осталось, отдавали нам, – вспоминает моряк.

Хуже всего приходилось нигерийским морякам: их заставляли ложиться лицом в пол каждый раз, когда в лагерь приезжали люди, а еще их плохо кормили – они доедали то, что оставалось от охраны.

Духи предков, распятие и "фанта"

– В воскресенье пригласили нас на молитву, – говорит Р. – Я капитану: "Скажи им что-то, придумай, что мы в неволе не можем молиться. Никто не хочет с ними молиться". Они в ответ – окей, хорошо. Они молятся и тут же начинают петь песни духам своим. У них стояли маленькие столики вне лагеря, там лежало печенье, "фанта" – это для духов. "Фанту" они выпили, кстати, когда воды не было. С нами не поделились. Потом они брали еще блоки сигарет с корабля и рассыпали их – тоже для духов. Вот тоже было смешно: сигареты из Европы, на пачках информация о вреде курения – нарисованы плохие зубы, рак легких, ребенок с сигаретой вместо соски. Они говорили: "Капитан, вы вот это курите, где рак легких, это нельзя курить. Вот с ребенком можно, это нормально". Захватившие россиян нигерийцы оказались набожными христианами – молились не переставая то вырубленному на дереве распятию, то своим духам.

В шалаше на перекладине стояла главная святыня – банка с заспиртованным корнем: "Их главарь сразу сказал – это табу, никто не может дотрагиваться, там духи умерших товарищей. Но они напивались каждую ночь, бутылка эта падала у них, они ее утром находили, что-то с ней делали".

Россияне тоже сумели поразить нигерийцев своими привычками: для поддержания духа горланили русские песни. Забавно, что в числе самых популярных была "Без бою" украинской группы "Океан Эльзы": "Охранники напрягались, думали, что-то происходит. По глазам было видно. Заходили спрашивали, все ли у нас в порядке", – улыбается Р.

"Обдолбанные в хлам"

Как шли переговоры об освобождении, пленники не знали. В какой-то момент начали поговаривать о том, что надо бы разработать план побега, но не все были готовы на решительные действия, а в одиночку что-либо предпринимать было бессмысленно.

Впрочем, по словам Р., у них и не было шансов выбраться из мангровых лабиринтов: ориентироваться в них умели только местные. К тому же охранники никогда не расставались с автоматами и снимали их с предохранителя при малейшем шорохе: наверное, потому что боялись нападения конкурентов, которые могли попытаться отбить захваченную добычу, предполагает экс-пленник.

– Как оказалось, в Германии с самого начала был создан штаб. Каждый день они встречались, обсуждали способ освобождения, вели переговоры. Мы сидели в неведении, но работа велась, – говорит Р.

Раз в неделю троих пленников, включая капитана, самого Р. и кого-то из команды вывозили к протоке, где ловил мобильный телефон, чтобы они могли подтвердить, что живы и здоровы. Незадолго до освобождения европейцы потребовали, чтобы к телефону приехала вся команда, и это было исполнено. Моряков обещали связать с родственниками, но этого не произошло, впрочем, с родными общался севастопольский уполномоченный по правам человека Павел Буцай.

4 марта около полудня "главарь" объявил, что переговоры подошли к концу, он поедет за деньгами и – "или расстреляем всех, или отпустим". Через два часа лодка вернулась пустая, все обитатели шалаша загрузились в нее и через некоторое время приплыли в другой лагерь, расположенный в том же болоте, но на небольшом острове.

По словам Р., там царил кутеж – пираты отмечали выкуп: "Шло дикое буйство – бой барабанов, пляски, стрельба, – говорит Р. – Главарь был в какой-то традиционной одежде, в красной кепке. Они вообще все были удолбанные в хлам".

Досталось и приехавшему за россиянами представителю нигерийских властей – его избили и ограбили, отобрали часы.

– Нас же посадили на катер и сопроводили до границы их владений, – рассказывает Р. – Ну все, пока. Попрощались, а потом они вдруг разворачиваются и снова гребут к нам! Мы не поняли, что происходит, а они просто хотели слить бензин с нашего катера.

Через несколько часов освобожденные моряки оказались в нигерийском Порте-Харкорт, где переночевали, а на утро вылетели самолетом в Лагос и потом, бизнес-классом, во Франкфурт-на-Майне, откуда смогли позвонить родным. Не добрались до свободы только капитан и механик с нигерийского буксира. Последнее, что видел Р. – как они стояли на коленях лицом к воде со сцепленными за головой руками и с разгулявшимися пиратами за спиной. Им с работой повезло меньше.

За освобождение моряков пираты получили выкуп, но сумму решили не разглашать, чтобы не поощрять местное население "на занятие таким ремеслом", заявил уполномоченный по правам человека в Севастополе Павел Буцай.

Половина четвертого утра с воскресенья, 26 февраля, на понедельник. Кухня в небольшой квартире в апарт-отеле в центре Барнаула набита камерами, микрофонами и людьми. Душно. Ильдар сидит на стуле, напряженный, покрасневший от постоянных усилий: ему иногда сложно подбирать слова, он волнуется, заикается, но упорно старается довести мысль до конца, выговаривает по слогам сложные слова (заикается, впрочем, не постоянно - от волнения и усталости), смотрит прямо в глаза тому, на чей вопрос отвечает, извиняется каждый раз, когда цитирует матерщину сотрудников колонии, жену называет супругой, маму – матушкой, то и дело повторяет рефреном: "Правда превыше всего".

Его жена Настя и сестра Лиля сидят в углу на диване, рядом с ними – таксист Жека с женой, они привезли Дадиных из ИК-5 в Рубцовске и остались на эту полуночную пресс-конференцию (Жеке любопытна столичная публика, к тому же он тоже не понаслышке знает о зонах: его дед был начальником колонии, а брата убили в тюрьме: избили, а потом полумертвого заморозили в холодильнике в морге).

Embed share

Ночная пресс-конференция Дадина

Embed share

Текст скопирван

---

width px height px

---

The URL has been copied to your clipboard

No media source currently available

0:00 0:04:00 0:00

​

Ильдар рассказывает, что ничего не ожидал от этого дня: после посещения колонии членами Алтайской ОНК он был уверен, что выпустят его только во вторник. Так же думали и родственники Дадина, ожидавшие его вместе с журналистами у ворот колонии с четверга: руководство ИК ожидало оригинал постановления Верховного суда об отмене приговора, но никто не знал где он: по слухам, его отправили в Барнаул еще 22 февраля, отделение Государственной фельдъегерской службы в Барнауле каждый день подтверждало, что документ не получен, жене Дадина тем временем не давали свидания с мужем: на зоне был объявлен карантин, а сам Дадин и вовсе до субботы не знал, что его ждут, рассказали ему об этом лишь члены ОНК. Анастасия Зотова собиралась с утра поскандалить в колонии, потребовав письменного отказа в свидании, потом сделать маникюр, а вечером одновременно с Москвой провести Марш памяти Бориса Немцова на руинах Алтайского тракторного завода, что располагается прямо напротив колонии.

Но в девять утра один из местных журналистов вдруг написал только что проснувшимся московским коллегам: бумага в пути, отпустят в течение двух часов. Все тут же выехали к зоне и мерзли весь день на улице: в машинах греться боялись (вдруг выйдет неожиданно), стояли у ворот. Настя волновалась и то и дело спрашивала: "Как я выгляжу? Как брови? Как прическа? Черт, маникюр не успела сделать, вдруг он выйдет и скажет: "Какая ты страшная". Самому Дадину об освобождении сообщили только в обед, в 15.45 он, наконец, появился в сопровождении сотрудников колонии, на маникюр внимания не обратил, засмущался камер: "Я ожидал, что будет жена и сестра, а мы тут не одни…"

Жена попыталась было сразу увезти его ("Пойдем в машину, позвоним маме"), но он надел куртку, спросил, нет ли среди журналистов корреспондентов НТВ и Первого канала, и стал отвечать на наши вопросы. Настя держала его за руку, сестра внимательно слушала, таксист Жека ходил кругами.

Через восемь часов, в половине первого ночи почти в том же составе все собрались в апарт-отеле в Барнауле – несмотря на усталость, четырехчасовой переезд из Рубцовска, желание побыть наедине с женой после полутора лет разлуки, Дадин решил журналистов не подводить и терпеливо, долго, обстоятельно отвечал на вопросы.

Ничего, кроме пыток

Почти все ответы сводились к одной теме – пыткам. Чем собирается заниматься? Как жилось в ИК-5 в Рубцовске? Как будет отдыхать первое время? Почему не хочет уезжать за границу, как того хотела его жена? На все он начинал отвечать по существу, но неизменно скатывался к первым дням, проведенным в ИК-7 Республики Карелия. Он говорит много и сбивчиво, часто теряет мысль, но понятно одно: Дадин хотел и в колонии бороться за свои слова, но не смог, сломался, не выдержал боли. Он вспоминал фильм Мела Гибсона "Апокалипсис", где главный герой "до конца хранил чувство собственного достоинства", Ильдар Дадин хотел так же, но не выдержал, понял, что пытки – не кино, а российская тюрьма больше похожа на антиутопию Джорджа Оруэлла, которой он проникся еще под домашним арестом. Он говорит, что ему было стыдно, он не знал, как жить с этим, кажется, что и до сих пор он пытается оправдаться перед собой, доказать себе, что ничего страшного в этом нет, он остался таким же честным человеком, который готов отдать жизнь за свои идеалы.

По словам Дадина, столкновение с системой началось еще в СИЗО-1 в Петрозаводске во время посещения первого заместителя начальника управления ФСИН по Республике Карелия Алексея Федотова. "Вообще у нас [на вопросы сотрудников] полагается отвечать, что жалоб нет, все хорошо, а я начал говорить, что тут не дают спать, что это противоречит Конституции, любая форма пыток запрещена 21 статьей. Ему это не понравилось, он сразу развернулся, не сделал никаких попыток зафиксировать жалобу и сказал, что мы с тобой еще в семерке поговорим о Конституции и законе, – рассказывает Дадин. – Мой сокамерник испугался за меня сказал, что, видно, тебя там встретят "конкретно". Дадин, впрочем, избиений не боялся, был уверен, что "политического" трогать не будут и он сможет бороться за то, чтобы в камере на ночь выключали свет, а при входе в кабинет начальника не надо было бы представляться, называя имя и срок.

На протяжении двух часов Ильдар рассказывает, что происходило с ним в первые несколько дней в карельской колонии, указывая на ошибки в письме, опубликованном стараниями его жены 1 ноября 2016 года. Версия, озвученная им по выходу на свободу, выглядит не столь драматично. По прибытии в колонию 10 сентября ему сказали оставить вещи и отвели на 20 минут в другое помещение. Потом он вернулся, начался обыск, в его рюкзаке с украинским трезубцем и в пакете с влажными салфетками нашли два лезвия. Его тут же проводили в помещение ШИЗО, хотя никак это не оформили. Сначала его предположения об "иммунитете политических" оправдывались: ему приказывали встать лицом к стене и положить руки на стену, он, зная, что в колонии практикуются "растяжки", когда стоящего спиной к сотрудникам заключенного бьют по ногам, отказывался выполнять эти приказы, мотивируя это тем, что в законе таких требований не прописано. Его называли дебилом, обещали *** (изнасиловать) и "нассать в рот", сделать петухом, но рук не распускали.

В ШИЗО, куда Дадин попал после обнаруженных лезвий, у него забрали туалетную бумагу, зубную пасту и щетку, даже полотенце, в камере не работал слив в унитазе и раковина. На утренней поверке он заявил, что не согласен с условиями содержания, и потребовал встречи с прокурором. Прокурора Дадину не вызвали, тогда за ужином он решил объявить голодовку – это стало последней каплей. "Меня ведут в кабинет начальника, который от моей 14 камеры находился в 15 метрах", – рассказывает Дадин. На стене кабинета – инструкция по тому, как заключенные должны представляться при входе: "Здравствуйте, заключенный такой-то, срок, начало срока, конец срока, разрешите войти". "Я еще в Карелии видел ее, знаю, что ни в ПВР (Правила внутреннего распорядка. – РС), ни в УИК (Уголовно-исполнительный кодекс. – РС) этого нет, то есть требование незаконно. Я захожу и не представляюсь. Там сидит Коссиев (Сергей Коссиев – начальник колонии, ушедший в отставку после скандала с письмом Дадина. – РС). Он подскакивает ко мне и начинает меня выталкивать. Ему помогают трое сотрудников". По словам Дадина, его били сначала в коридоре, а потом снова в кабинете начальника, но первым его начал бить именно Коссиев: "Он как главарь банды показал своим примером: и политических можно, не бойтесь, бейте его". После избиения Дадина препроводили в его камеру, а потом снова избили во время вечерней поверки: "Настя написала в письме, что 10–12 человек меня били. Это неправильно. Там было 10–12 человек, меня заставили переодеться. Думаю, что когда они в шизошную одежду переодевают, смотрят, насколько ты здоров. Меня раздели догола и все эти 10–12 человек на меня смотрели и изучали, – вспоминает Дадин. – Дальше меня ведут в сторону моей камеры, пытаются заставить меня поставить руки на стену. Я говорю: покажите мне закон. Мне показывают какую-то фотографию, никаких ссылок на закон нет. Когда я в очередной раз сказал про Конституцию, старший на поверке сказал, что здесь нейтральная территория. После этого со стороны старшего последовал приказ: "Научите его вставать к стене". И после этого не все 12, а минимум трое, но может 5 или 6 начали наносить удары. Чтобы закрыться и уменьшить площадь поражения, я приседал. Как только я приседал, я замечал, что если голова моя опускалась, избиения прекращались. Я видел берцы. Я знаю, что если на улице упасть, то это все, забьют, но ногами они не били (в письме написано, что Дадина били ногами по голове. – РС) и по голове не били, чтобы не было следов. Били руками, нижней частью ладони, ногами били только по корпусу и по ногам. Удары наносились по щекам, скулам, затылку, теменной части. И так повторялось 2–3 раза. Я под ударами склонялся, видел ноги, вставал и снова начинались удары".

После поверки Дадина завели в камеру и окунули головой в унитаз, снова вывели в коридор, снова избили. Эти избиения не заставили его, впрочем, подчиниться требованиям сотрудников. "Сломался" Дадин на следующий день, когда ему надели на глаза вязаную шапку, сцепили руки наручниками за спиной и подвесили в прогулочном дворике на вставленные в стену штыри, вывихнув плечи, так, что его запястья были где-то на уровне лопаток. "Дикая боль в запястьях и в плечах. Хочется даже, чтобы запястья отрезали, чтобы эта боль прекратилась, – рассказывает Дадин. – Через 15 минут запястья немеют и не так больно, а в плечах боль остается. Как только меня подвесили, с меня тут же сняли трусы и прямо сказали, что сейчас послали за осужденным, который меня опустит".

Дадин рассказывает, что был готов к тому, что однажды его могут "опустить", но ожидал этого от заключенных, а не от администрации: "У меня был друг Алексей Давыдов, он умер (ЛГБТ-активист, скончался в Москве 27 сентября 2013-го года, по мнению некоторых правозащитников, его смерть стала результатом избиения полицейскими в 2011 г. – РС). Я в память о нем понимал, что не смогу замалчивать, если будут геев осуждать". До прямого столкновения с другими заключенными на почве взглядов на ЛГБТ, впрочем, не дошло, но вот невыносимая боль и угрозы изнасилования заставили его подчиниться: "Я сломался, я говорю, прекратите это". Ильдар согласился отказаться от голодовки, подписывать все бумаги, которые от него будут требовать, и извиниться перед начальником колонии. Насиловать его не стали, но и не отпустили: "Подошел сотрудник и сказал, что уже поздно, руководство сказало, пусть он еще повисит". Дадин провел в этой позе с полчаса, пытаясь снять спущенные трусы, чтобы встать на них и быть немного повыше, но это не помогло, плечи болели, руки онемели, стало трудно дышать. В последующие три дня его регулярно избивали утром и вечером, но после бить перестали, да было и не за чем: Дадин представлялся по форме и подписывал, не читая, все, что ему давали, в том числе протоколы о несуществующих нарушениях, за которые его помещали в ШИЗО. Поначалу он пытался жаловаться на избиения тюремным фельдшерам, но те в ответ грубили, а когда его выпустили из ШИЗО через 45 суток, следов на теле и на запястьях не осталось, поэтому и врачи с воли ничего не увидели.

Паника от эпилептолога

По словам Дадина, он был уверен в том, что главным доказательством применяемых в колонии пыток будут служить видеокамеры, которые были установлены во всех помещениях. Они работали: камера в ШИЗО была направлена прямо на унитаз, когда Дадин пытался отвернуть ее, чтобы сходить в туалет, к нему тут же прибегал дежурный. Однако избивали его 11–14 сентября, письмо его появилось в прессе 1 ноября, а видеозаписи хранятся всего 30 дней. После разгоревшегося скандала Дадин написал заявление о том, что хочет пройти проверку на детекторе лжи, однако, когда настал день проверки, написал ходатайство с просьбой обеспечить присутствие адвоката. Следователь ходатайство удовлетворил, однако, по словам Дадина, с тех пор никто про полиграф не вспоминал, а представители УФСИН заявили, что Дадин от проверки на детекторе отказался. "Это ложь, я не отказывался, это ФСИН раздул эту историю", – утверждает активист.

Объясняет он и отказ от обследования эпилептологом Валерием Генераловым, приехавшим в ИК-7 по просьбе правозащитников 11 ноября 2016 года после того, как 2 ноября на встрече с с сотрудником аппарата регионального уполномоченного по правам человека у Дадина случился непонятный приступ. Он рассказывает, что 11 ноября с утра встречался с карельским адвокатом Натальей Васильковой: "В процессе разговора она мне говорит, что ко мне из Москвы пытаются сейчас прорваться два адвоката (Ксения Костромина и Алексей Липцер. – РС), с ними едет врач. Не пропускают журналистов. ИК-7 якобы выставило оцепление". Сотрудник колонии прервал встречу через полчаса, сказав, что Липцер и Костромина уже в колонии, однако к адвокатам Дадина не отвел, а вернул в камеру. Через какое-то время его отвели на встречу с Генераловым, но Дадин запаниковал: "Я весь день на нервах – что происходит. Прихожу туда, там Коссиев, Федотов, который мне в СИЗО-1 (в Петрозаводске. – РС) угрожал, я вижу всю эту гоп-компанию. Меня заводят в какую-то комнату с тремя камерами. Кушетка. Я напрягся. Заходит какой-то врач. Он не говорит ни про оцепление, ни про адвокатов, он сразу говорит, что не было никакого оцепления и он прекрасно добрался. У меня подозрение, что он или работает на администрацию, или в сговоре с ними. (…) Мне показалось, что когда он описывал процедуру, он сказал, что там будут какие-то электроды, сигналы, какие-то последствия для сердца… Может, мне это послышалось… У меня сразу опасения, что, может, они что-то хотят сделать с сердцем, чтобы оно остановилось. Я пытаюсь доктору говорить: почему вы не говорите, что вы от моих адвокатов? Он говорит: "Я вообще их не знаю". Я еще в большей панике. В итоге я упираюсь и говорю: я не верю этому человеку, я его не знаю. Вы меня больше получаса уговариваете, вам не проще позвонить адвокатам, чтобы они по телефону сказали, что это свой человек? В итоге я категорически отказался".

Назад в пикет

За полтора года колонии Ильдар Дадин не придумал, чем будет заниматься на свободе. Говорит, что не перестанет бороться с "фашистско-чекистским" режимом, будет добиваться уголовного дела против начальника ИК-7 Сергея Коссиева, однако реального плана у него пока нет, соратников планирует искать среди тех, кто не боится выходить на протестные акции, не хочет оставлять активизм и сам. Его жена, кажется, не слишком верит в продуктивность такой деятельности, однако на ее возражения, что "это никому не нужно", он живо реагирует: "Нет, ты не права".

Дадин говорит, что не боится за свою жизнь, более того, чувствует моральную ответственность перед теми, кто добивался его освобождения – у него просто нет другого выбора, как продолжать борьбу. Рассказывает, что первые дни после пыток был в полном моральном упадке: то мечтал о том, как выйдет и эмигрирует, то хотел покончить с собой, ударившись виском о железную стойку кровати, но потом решил: пока бьют других заключенных, совесть не позволит ему уехать. Он уверяет: единственное, за что он переживает, – это за своих близких: "Для меня было бы хорошо, если бы Настя уехала куда-то". Настя испуганно смотрит на него, потом начинает улыбаться, когда Ильдар пытается развить свою мысль: "Я себя считаю воином. Я против сексизма. Женщина и мужчина равноправны. Но так получилось, что я физически более сильный и могу защитить. Я хочу сражаться с системой", – говорит он, все больше заикаясь. На часах три часа ночи, кто-то из журналистов собирается в аэропорт, Настя подходит к Ильдару, начинает гладить его по плечу, "Давайте заканчивать", – говорит она, но Ильдар останавливает ее, хочет закончить мысль: "Подожди, для меня это важно", – и снова пускается в пространный рассказ о первых днях в "семерке", которые, похоже, не забудет никогда.