Когда входишь на выставку Владимира Потапова "Обе белые" в московской галерее pop/off/art (13 сентября – 15 октября), в первый момент кажется, что здесь недавно побывало полчище вандалов. Пол галереи усыпан обломками гипсокартонных стен. В проломах – работы с видами разрушенных городов. Настолько откровенного художественного высказывания о событиях в Украине Москва еще не видела. Это не живопись, а, скорее, антиживопись – трагические сюжеты не написаны кистью по холсту, а процарапаны в белом грунте. Тему продолжают небольшие работы, выжженные на бумаге и залитые эпоксидной смолой. Серии называются, соответственно, "Белая" и "Черная", и обе они выглядят неожиданно аскетичными для художника, прославившегося яркими и эффектными картинами в хитроумной авторской технике с использованием множества красочных слоев. Художник и куратор Владимир Потапов родился в Волгограде в 1980 году, но уже много лет живет в Москве, его персональные выставки проходили в Московском музее современного искусства, в Кунстхалле немецкого города Росток и в других крупных институциях. Выставка "Обе белые" не самый масштабный проект в его карьере, но именно она вызвала бурную дискуссию в социальных сетях. Некоторые представители арт-сообщества увидели в этих работах "апроприацию трагедии" и "эстетизацию насилия".

В интервью Радио Свобода Владимир Потапов рассказал о своем проекте – и о том, почему считает обвинения несправедливыми.

– С чего начался ваш проект и откуда взялось название "Обе белые"?

– Началось все с выставки в июне 2022 года Yes Chaos! с Эммануэлем Борнштейном в галерее CRONE, Берлин, где я показал портреты россиян, арестованных за публичные высказывания "Нет войне!". А этот проект я начал с осени прошлого года. Он собирался по кусочкам, целиком я его сначала никак не мог увидеть. В какой-то момент всё собралось вместе и объединилось общей концепцией. Я предложил разбить стены галереи, потому что понял, что это может быть актом, который для меня означал срывание масок – уничтожение фальшивых стен формально для того, чтобы обнажить историческую перспективу, но фактически чтобы докопаться до правды и убрать всё то, что преграждает путь к ней. У меня уже были начаты "Чёрная" и "Белая" серии.

Позже я вернулся к идее с советским экспериментом, о котором я знал уже очень давно. Он выглядел так – группе людей, сначала детям, показывали чёрную и белые пирамидки. Все дети были актёрами, кроме одного. И всех детей-актёров по очереди спрашивали какого цвета эти пирамидки, и они отвечали: "Обе белые". Потом очередь доходила до ребёнка, который являлся испытуемым, и он вслед за всеми повторял: "Обе белые". То же самое было и со взрослыми! Для меня стала потрясающим откровением эта зависимость от коллектива – в тот момент всё это прочитывалось именно так – отказ от индивидуального в пользу общественного. Мы знаем, что в советское время люди боялись выделяться: "Сиди не высовывайся, сиди не выпячивайся и будешь жить хорошо!" Но сегодня, когда мы вроде в другой политической системе живём, фактически происходит ровно то же самое. Люди вынужденно называют чёрное белым, а белое – чёрным. Они поступают так потому, что боятся говорить правду. Потому что они боятся за собственную жизнь, боятся за жизнь родственников. Поэтому складывается такое раздвоенное сознание, когда люди в публичном пространстве говорят одно, чтобы соответствовать господствующему нарративу, а дома на кухне, среди друзей и близких, они говорят другое. Эта ситуация мне показалась очень архетипичной вообще для советского и постсоветского. По разным причинам мы опять оказываемся в этом состоянии страха, когда лучше промолчать, лучше согласиться и сделать вид, что ничего не происходит. И если совсем прямо говорить, общая художественная повестка, которая разворачивается в последние года полтора, она, собственно, так и выглядит! Художественные активности в массе своей, они вот такие: с закрытыми глазами, крепко зажмурившись, люди делают вид, что они ничего не видят. Понятно почему: страшно, да! Но это и обидно, и печально. Понятно, что люди обращаются к эскапизму, то есть засовывают голову в песок и делают вид, что им ничего не видно. Или пытаются не думать об этом, или пытаются внушить себе, что от них ничего не зависит. В общем, это до боли знакомая ситуация, которая повторяется и которая опять стала всепоглощающей.

– В картинах из "Белой" серии, где изображены разрушенные здания, вы вдохновлялись какими-то конкретными фотографиями, которые видели в новостях, или это собирательные образы разрушений?

– Одна работа собирательная, а остальные – это то, что я находил в сети, это реальные фотографии.

– Это фотографии, сделанные в самое недавнее время в разных городах Украины?

– Этот вопрос я оставляю без комментариев. На кухне я бы вам сказал.

– Ваши работы вызвали дискуссию в Facebook – некоторые комментаторы обвиняют вас в "апроприации трагедии", в "эстетизации насилия" и "эксплуатации страданий". Что бы вы могли ответить людям, у которых ваши работы вызывают такую реакцию?

– Я не считаю, что моя выставка красивая, что ее можно считать актом эстетизации. Я считаю, что эта выставка действительно показывает ужас и трагедию происходящего, которые сегодня так старательно замалчивают. Выставка происходит в Москве, а не где-то снаружи – она идет в центре Москвы, никто другой за эти полтора года ничего подобного не сделал. Мне кажется, очень странно делать подобные суждения, учитывая все давление и риски. Я знаю, в основном, что это комментарии тех моих коллег, кто находится в безопасном месте, где-то за границей. А мы здесь, в России, и мы рискуем! Мне страшно, нам всем, кто причастен к проекту, страшно. На вернисаже ко мне подходили четыре человека, которых я видел впервые, они мне говорили, что, если что, смогут мне помочь с хорошим адвокатом. Понимаете? Все только и говорили, что могут прийти и закрыть – закрыть и выставку, и меня. Мы сделали довольно высокие ставки, мы тут не для развлечения всё это делаем. Если это непонятно – значит, что-то эти комментаторы не понимают в этой жизни, к сожалению. Я считаю, что подобные выставки и вообще антивоенные высказывания, которые в основном сейчас делают уличные художники, можно назвать новым неофициальным искусством. Это что-то, что противостоит не только пропаганде, но и молчаливому запуганному большинству. Я считаю, что эта критика совершенно не по месту. Скорее надо говорить о том, что внутри России есть определенная среда, люди, которые рискуют и которые готовы высказываться на эту очень важную, болезненную тему, несмотря на те риски, которые есть.

– Действительно, уже несколько выставок в Москве, которые имели в своем составе работы на антивоенную тематику, либо даже отдаленно связанные с ней, были закрыты. У вас был какой-то "план Б" на этот случай? Если бы, допустим, пришла полиция на вернисаж… Вы думали об этих рисках и какой был ваш план действий в такой ситуации?

– Я думал об этих рисках, но никакого плана у меня не было и нет. Я постоянно консультировался с галереей, чтобы обсудить концепцию выставки, ее цельность и, конечно же, проговорить риски. У нас есть какой-то пул работ, которые мы не показали. Это не очень приятный для меня компромисс. У меня были выставки в Нижнем Новгороде в ноябре, в Казани в марте – если вы помните, это были большие инсталляции из советской мебели. Мы там делали "секретные комнаты", где показывали работы, которые могут вызывать вопросы. И эти работы могли видеть только те люди, которым мы доверяем, в которых мы уверены. И сегодня происходит ровно то же самое.

– А какие именно работы вы решили не показывать, а показать только избранным, во внутренних помещениях галереи, предназначенных для сотрудников? Что в них такого было более острого, более рискованного, чем в тех работах, которые находятся в зале?

– Таких работ четыре или пять. Там есть, буквально, сцена с поля боя. Есть, в общем, такие контекстные вещи, которые галерея посчитала рискованными. Я как художник, разумеется, думаю о художественном высказывании, но в то же время я не должен подставлять тех, кто со мной в одной упряжке.

– Расскажите о том, в какой технике сделаны эти работы, потому что она достаточно необычна – и у "Белой", и у "Черной" серий.

– Начну с "Белой". У меня в последние семь лет была такая серия, она называлась "Внутри", где я наслаивал примерно 15–16 слоев краски, а потом процарапывал их. У "Белой" серии есть преемственность с ней. Но сейчас я не делаю никаких предварительных наслоений, я просто покупаю готовый холст, натянутый на подрамник, и разными способами счищаю с него грунт и так формирую изображение. Я обхожусь без красок, без кистей, без палитры. Это просто чистый белый грунт на холсте, купленный в магазине. Разными способами я добиваюсь фигуративного изображения. Для меня это отказ, с одной стороны, от цвета, который был в предыдущей серии, потому что я сейчас вообще не понимаю, как с ним работать. У меня возникло внутреннее отторжение цвета. С другой стороны, это минимализм инструментария и полный аскетизм в отношении полутонов. Чаще всего работы сделаны в двух тонах – это чистая ткань холста и оставшийся грунт. И всё! "Черная" серия делалась при помощи бумаги и огня или раскаленных предметов, так я создавал фигуративные изображения – сцены, которые мы можем наблюдать в наше время. Я использовал огонь, для того чтобы получить золу, пепел, гарь. И потом это все оказывалось внутри эпоксидной смолы.

– Какой вы видите аудиторию вашей выставки, на кого рассчитано ваше послание?

– Честно говоря, я никогда не думал, на кого оно будет рассчитано. Я скорее думаю о том, чтобы как автор сделать честное высказывание и продемонстрировать его, насколько можно, в первозданном виде, чтобы нигде не идти на компромиссы и не бояться. Какая будет аудитория, я не знаю. Если это Москва, значит, это москвичи. Это люди, которые не согласны с войной. Люди, которые против нее. Это люди, которые, видя эту публичную выставку, должны понять, что есть возможности для того, чтобы формулировать сегодня, здесь и сейчас антивоенную повестку, антивоенное высказывание ­– пусть и не прямо, используя художественные метафоры, эзопов язык, высказывания между строк. Это большое высказывание, которое адресовано всем тем людям, которые, может быть, в публичном поле черное называют белым, а дома все-таки могут по-честному говорить, или те, кто просто боятся говорить, или перестраховываются, чтобы они увидели и поняли, что можно это делать и нужно это делать. И не надо бояться!

– Планируете ли вы как-то продолжать этот проект или делать какие-то другие выставки на эту тему?

– Да, обычно я долго веду каждую серию, по несколько лет. Сейчас я взял паузу для того, чтобы просто дистанцироваться от этих работ и получить более четкое представление о том, что я сделаю. И в "Черной", и в "Белой" серии я вижу определенный потенциал, я его буду дальше раскрывать. Пока что ничего другого я для себя не вижу. Никаких других серий или возврата к предыдущим проектам я тоже для себя не вижу – я понимаю, что мне это органически, внутренне не подходит. Поэтому я буду продолжать эти серии.

– Будете продолжать, пока война не закончится?

– Как минимум, да. Потому что это такая точка невозврата, которую мы прошли. И понятно, что "как раньше" уже не будет. Соответственно, искусство тоже не может не меняться!

Смотри также

Екатерина Деготь: "Скелеты в шкафах игнорировать невозможно"

Пользователи Facebook о выставке Владимира Потапова (орфография и пунктуация авторов сохранены):

Мария Сафронова – художница, Россия

Вчера в галерее pop/off/art открылась выставка Vladimir Potapov "Обе белые". Ощущение обнаженности и упорядоченного хаоса, бесцветная реальность стерта, разбита и процарапана, цветная сожжена и с пеплом залита в смолу. В общем, с одной стороны – очень про сегодня, а с другой – эстетически красиво и точно. Поздравляю Володю!

Янка Сметанина – художница, Германия

Вот не понимаю, это со мной что-то не то или с Потаповым? Ну, то есть, они в мск рисуют разрушенные дома и эстетически ими смело наслаждаются. Володя так второй год уже наслаждает. Красиво же, не? (Отклик на пост Марии Сафроновой)

Елена де Рокамболь – художница и переводчица, Украина

Странная форма апроприации трагедии.

Павел Отдельнов – художник, Великобритания

Я вот думаю, что даже высказывания, которые могут вызвать вполне справедливую критику лучше, чем попытки игнорировать происходящее. Пусть это работает хотя бы в качестве напоминания о том, что происходит. И еще я считаю, что стоит морально поддержать коллег, которые стремятся сделать высказывание о войне находясь в России.

Марина Колдобская – художница, Германия

ну странновато, да, выглядит искусственный разгром на фоне реальности. Но с другой стороны - безупречных решений в этой поганой ситуации нет вообще, ни по жизни, ни в искусстве. Упрекнуть можно любого и по-крупному. Может, надо проще смотреть: думает человек о разрушениях - изображает разрушения, своими средствами. Довольно естественно, разве нет?

Роман Сакин – художник, Израиль

Это какое-то новое правило теперь для Российских художников, что рисовать разрушенный дом можно только если ты в нем был и выжил? А по другому не честно. Только что Кифер завалил галерею в Лондоне бетонными руинами "эстетизироаал вовсю" и никто не осудил,

Антон Литвин – художник, куратор, директор фестиваля актуальной культуры и прав человека Kulturus, Чехия

Ну это как делать антивоенную акцию с красной краской. Украинцы могут, россияне нет. Ответ очевиден. Украинцы проливают настоящую кровь и могут использовать символы. Российские художники ничего не проливают и никого и ничего не теряют. Поэтому тут нет никакой искренности.

Софья Пятницкая – художник, Россия

где-то уже раздают похоже методички, что и как должны делать российские художники в новой реальности) а на что не имеют никакого права)) испытываю давно забытое чувство из времен православной тусовки)

Юлия Дергачева – художница и исследовательница права, Финляндия

Эстетизация насилия и эксплуатация страданий, вот что это.

Давид Кац – лингвист, Германия

В России это сейчас одна из немногих возможных форм протеста, созданных так, чтобы одновременно пробуждать чувства, и чтобы выставка не была разгромлена, а художник – арестован.

Авдей Тер-Оганьян – художник, Россия

мне вполне понятно желание художников делать политические работы на актуальные темы. Вот например Володя Потапов высказался. У него не получилось. Почему? Думаю он использует не тот язык. Язык его живописи о другом, о чем и написала Янка. Этот живописный язык, модернистский, демонстрирующий красоту живописи. Картины Потапова об этом. Что бы там не было бы изображено. И эстэтско разбитые стены в сочетании с картинами дают воспринимаются очень комфортно. Красивая выставка получилась. Чтобы делать политическое искусство нужны другие художественные средства. Из арсенала авангарда, концептуализма. Это должно быть другой подход. Московский концептуализм, например, вам в руки. Понятно, что выставлять такое искусство сейчас невозможно. Но есть же сети. Пожалуйста. Но что-то не тянут наши авторы художественными методами бороться за свои политические идеалы. Кишка тонка.

Леонид Харламов – художник, Германия

попытка политического высказывания в искусстве уже почётно. Тяготит только, как раз стремление к концептуализму, надуманному. Дополнение картонными, разрушенными стенами лишнее. Лучше бы просто висели картины, и как раз весь ужас мог бы передать тот самый эстетизм.

Установите Мобильное приложение Радио Свобода

Установить

Читайте Свободу в Телеграме

Войти

Подпишитесь на Свободу в Google новостях

Подписаться