30 ноября Ленинской районный суд Ярославля постановил отправить член-корреспондента РАН, одного из ведущих российских специалистов по суперкомпьютерам, на психиатрическую экспертизу в стационар. Абрамова обвиняют в финансировании экстремистской организации – какой именно, не знает ни он сам, ни его адвокаты. По данным источников газеты "Коммерсант", речь идет о Фонде борьбы с коррупцией. Сам Абрамов настаивает, что никогда не делал пожертвования в его пользу. Десять лет назад ученого обвиняли в госизмене, но в итоге оправдали. Абрамов считает, что его могут преследовать из-за крупных контрактов на суперкомпьютеры, а политические статьи оказались для этого удобным инструментом. При этом за ученого открыто не вступился ни родной институт, ни Академия наук.

Сергей Михайлович Абрамов – главный научный сотрудник Института программных систем им. А.К. Айламазяна, в прошлом научный руководитель программы по разработке суперкомпьютеров СКИФ и СКИФ-ГРИД, которую совместно вели Россия и Беларусь в 2000–2014 годах. Тогда удалось построить несколько поколений суперкомпьютеров высокого для своего времени уровня: в 2010 году в мировой топ-500 суперкомпьютеров попало всего 8 машин, работающих в России, и 6 из них относились к семейству СКИФ. По состоянию на ноябрь 2023 года в рейтинге 7 суперкомпьютеров из России, и только один из них, установленный в МГУ "Ломоносов-2", – российская разработка от компании "T-платформы". Продукция программы СКИФ, за которую Абрамов в 2006 году получил правительственную премию, давно успела устареть.

"Ломоносов-2" тоже далеко не новый компьютер, он был создан еще в 2014 году. У построившей его компании "Т-платформы" сейчас проблемы: ее основатель Всеволод Опанасенко в мае 2023 года был признан виновным по делу о мошенничестве. По версии обвинения, выполняя контракты для российского МВД с 2016 и 2018 год, "Т-платформы" вместо рабочих мест с российскими процессорами "Байкал-Т1" поставили компьютеры, собранные из китайских компонентов ненадлежащего качества.

"Шесть систем из списка топ-500 за эти годы были просто куплены за пределами РФ: три – "Яндексом", два – "Сбером", одна – МТС. Выводы делайте сами, и сами думайте, кому выгодно мое уголовное дело", – говорил Абрамов в комментарии для издания T-invariant, которое внимательно следит за развитием его дела.

Радио Свобода обсудило дело Сергея Абрамова, его возможные причины и готовность российских ученых защищать свои корпоративные интересы с главным редактором T-invariant Ольгой Орловой.

– Преследовать Сергея Абрамова начали еще в 2010–2011 годах. Тогда ФСБ предъявило ему обвинение в госизмене. Доказать ничего не смогли, никакими ни задержаниями, ни арестами тогда это не обернулось. Как объясняет сейчас сам Сергей Михайлович, времена тогда были вегетарианские. Если бы подобное обвинение было предъявлено сейчас, то, конечно, так бы хорошо все не кончилось. Теперь новое дело: в апреле 2023 года Абрамову было предъявлено обвинение в финансировании экстремистской организации. Сначала он провел двое суток в СИЗО, потом был помещен под домашний арест. Он вышел из-под домашнего ареста, у него подписка о невыезде. Он даже смог провести конференцию по суперкомпьютерной отрасли, которая ежегодно проходит в Переславле-Залесском. И на следующий же день после этой конференции он по решению суда был отправлен на стационарную психиатрическую экспертизу. Это довольно необычная ситуация.

– Он сейчас находится в стационаре?

– Нет, после суда он сразу тяжело заболел: у него высокая температура. Пока он дома и просто лечится. Но как только поправится, его сразу туда отправят на 2–3 недели. Это необычная ситуация, потому что, вообще-то, психиатрическую экспертизу можно провести и амбулаторно. И пока он находился под домашним арестом, ее проводили.

– Почему его решили отправить на экспертизу в клинику?

– Есть такое предположение, что когда психологическую экспертизу проводили амбулаторно, от него не смогли добиться каких-то ответов, которые могли бы помочь обвинению. Как говорят адвокаты, люди, которые проводят экспертизу, фактически могут использоваться как свидетели обвинения. Сергей Михайлович нам рассказывал, что во время амбулаторной экспертизы сначала идут обычные вопросы, которые проверяют адекватность, а потом начинаются вопросы, которые в случае его каких-то неудачных ответов или растерянности могли бы быть использовать как подтверждения обвинения. Сергей Михайлович уверяет, что он сообразил это и прошел довольно достойно все вопросы, что огорчило тех, кто его спрашивал. Поскольку амбулаторная экспертиза не дала ничего обвинению, его и решили отправить в стационар. Когда ты находишься долго в стационаре, когда тебя постоянно спрашивают, вероятность, что ты дашь сбой, возрастает. Во всяком случае, у обычного человека, который не является тренированным спецагентом. Но это всего лишь наша версия, сам суд, конечно, никакого внятного объяснения своему решению не дал.

– Абрамов до сих пор не знает, в финансировании какой организации его обвиняют?

– Не знает, ее так и не назвали, хотя с начала процесса прошло 8 месяцев. И это говорит о том, что у следствия довольно слабая доказательная база. Есть еще важное обстоятельство, если мы посмотрим на то, как менялась мера пресечения: СИЗО, домашний арест, подписка о невыезде, – это непохоже на типичное политическое дело по экстремистской статье, это не чисто политический процесс. Например, директор Института теоретической и прикладной механики им. Христиановича в Новосибирске Александр Шиплюк находится в СИЗО по обвинению в госизмене уже больше года. С ним нет никакой связи, ему не дают никакого домашнего ареста и так далее, что скорее указывает на его политическую окраску.

– В чем может быть настоящий интерес обвинения, если это не политика?

– В этом случае мы, наверное, имеем дело с классическим способом использования силовых структур и политических статей для того, чтобы вывести каких-то серьезных игроков бизнеса из игры. Абрамов – это человек, который много лет является лидером суперкомпьютерной отрасли в России. И сейчас два самых главных игрока в суперкомпьютерной области в России – это "Т-платформы" Всеволода Опанасенко и компании Абрамова – полностью нейтрализованы. Абрамов должен был участвовать в трех крупнейших проектах, соответственно, все эти проекты остановлены. У Опанасенко "Т-платформы" фактически тоже не работает. Напрашивается вывод, что речь идет о каких-то заказчиках, которым почему-то нужно суперкомпьютеры покупать, а не делать в России.

– Могут ли результаты экспертизы Абрамова быть использованы для назначения ему принудительного психиатрического решения?

– Это трудно даже представить: все-таки это был бы слишком вопиющий громкий случай, избыточная мера. Скорее всего, экспертиза нужна, чтобы использовать ее для обвинения, для какого-то решения суда, которое бы позволило Абрамова окончательно устранить из отрасли. Я хочу подчеркнуть, что если бы речь шла о чисто политическом процессе, тогда можно было бы говорить и о принудительном лечении, и о более жестких мерах. Но тут, видимо, другой случай. Политические статьи в России давно используют, чтобы удобно устранять неугодных людей.

– Насколько я понял из статей на вашем сайте, Абрамова сложно назвать либералом по политическим предпочтениям. Он позировал с красным флагом, а следователей ФСБ, которые вели его дело о госизмене, называл вменяемыми людьми.

– Он скорее по своему типу государственник, Верещагин из "Белого солнца пустыни", которому за державу обидно. Это человек, который всегда был патриотом своей отрасли, патриотом своей страны в лучшем смысле, который не хотел воровать, а хотел созидать. В этом смысле он оказался, как сказано у Гришковца, "и узбекам не друг, и корейцам не товарищ".

– Понятно, что для стороны обвинения патриотизма мало, но зато такие взгляды, по идее, делают Абрамова удобным объектом для поддержки со стороны официальных научных структур – той же Российской академии наук. РАН пыталась повлиять не его судьбу?

– Абрамов – член Отделения нанотехнологий и информационных технологий (ОНИТ) РАН, из которого вышел нынешний президент РАН Геннадий Красников. Конечно же, члены этого отделения и другие академики были очень сильно обеспокоены обвинением и арестом Абрамова. По моим многолетним наблюдениям, среди членов Академии наук корпоративная солидарность чрезвычайно сильна. Мне трудно представить хоть какого-нибудь академика, который бы обрадовался аресту Абрамова и сказал: "И правильно, так ему, Абрамову, и надо: у него и взгляды мутные, и он недостаточно предан Путину". Насколько я знаю, члены ОНИТ РАН решили написать письмо в поддержку Абрамова. Это было накануне общего собрания РАН. Но президент Красников выступил на этом собрании с определенным сигналом, что, мол, мы занимаемся этим вопросом, мы вмешаемся, будем предоставлять свою экспертизу, вступать во взаимодействие с государственными органами по поводу наших арестованных коллег. Он не называл тогда в своем выступлении ни Абрамова, ни Шиплюка, ни других обвиняемых в госизмене новосибирских ученых, но он намекнул, что в академии занимаются этими вопросами, что не надо никакой шумихи, давайте все решать корпоративно. Письмо было остановлено, и никакого публичного выступления не случилось. Тогда жена Абрамова Медэя Химшиашвили отправила в президиум РАН письмо, что она благодарна президиуму РАН, который выражает обеспокоенность судьбой мужа, и предложила все-таки как-то координировать действия президиума с адвокатами и семьей, которые заинтересованы в расследовании. Она готова делиться информацией. Это письмо было перенаправлено в Институт государства и права РАН, а дальше ничего не последовало, ничего не произошло! О чем это говорит? Это говорит о том, что перестали работать все прежние методы, которыми пользовались академики в предыдущих случаях и когда удавалось добиться каких-то положительных решений, а такие случаи бывали, правда, не при Красникове. Сейчас люди по-настоящему запуганы. Или у них ничего не получается, потому что старые рычаги воздействия не работают. Вот они и молчат, потому что совершенно не верят ни в эффективность такой борьбы, ни в безопасность этого для самих себя.

– Но есть еще вопрос репутации.

– Да, можно не верить в эффективность своих действий, но пытаться по крайней мере сохранить лицо. Некоторые ученые даже в советские времена именно этим и руководствовались, когда писали свои знаменитые письма в защиту коллег. Они понимали, что им не удастся побороть советскую репрессивную машину, но они хотя бы обеспечат себе, как говорится, хороший некролог. Подадут знак солидарности своим коллегам. Однако сейчас и на это почти никто не решается. И это само по себе очень характерный признак тех изменений, которые произошли в стране буквально за год. Например, еще только в начале войны, когда стали разворачиваться в Новосибирске "шпионские" процессы, когда обвиненный в госизмене новосибирский физик Дмитрий Колкер умер в больнице СИЗО, тогда было гораздо больше публичной реакции. Наверное, последнее публичное выступление ученых в защиту арестованных – это как раз общее письмо сотрудников новосибирского Института теоретической и прикладной механики имени Христиановича, когда в мае 2023 года арестовали – уже третьего! – одного из ключевых сотрудников, Валерия Звегинцева. Но и тогда сотрудники были настолько напуганы, что написали письмо без фамилий, то есть это было письмо, подписанное общим собранием института. С тех пор – тишина.

– Ученых в России обвиняют в госизмене регулярно последние 10–15 лет. Видите ли вы, что после начала войны репрессии усилились?

– Репрессии усилились, появилось больше политических статей, по которым обвиняют ученых и преподавателей вузов. По этим же статьям обвиняют и драматургов, и режиссеров, и актеров, и кого угодно – репрессивная машина заработала гораздо интенсивнее. Силовым органам нужно запугивать общество и одновременно зарабатывать очки, показывать властям свою полезность и эффективность.

– При этом санкции, изоляция России от мировых технологий означают, что Кремлю в ближайшие годы придется полагаться на свои силы для поддержания какого-то прогресса, в том числе в области вооружений. А это значит, что ученых стоит беречь, как это стало делать на определенном этапе советское государство. Вы видите признаки, что власти понимают, что отечественная наука теперь может стать для них особенно важна?

– Нет, этого осознания не произошло. Вот простой пример. Академия наук пыталась несколько раз внести в Госдуму поправку в закон о мобилизации, чтобы у научных сотрудников было освобождение, чтобы их не отправляли на фронт. Но этого не произошло. Дважды было четко сказано, что никаких особых условий ни для кандидатов наук, ни для докторов не будет. Это от государства самый важный сигнал, который оно посылает научной корпорации: знай свое место, вы такие же, как все. Ничего странного в этом нет, потому что за столько лет, сколько Путин находится у власти, сколько бы ни было предпринято реформ науки, сколько бы ни было вливания денег в какие-то конкретные проекты, сколько бы ни было открыто центров и произнесено слов, не произошло за все время самого главного – российская наука не вписалась в постсоветскую экономику. На самом деле Путин действительно не знает, зачем ему нужны ученые, зачем ему нужна наука. И поскольку он точно знает, что ни его власть, ни рост российской экономики не зависят от успехов российской науки, то все остальные решения не важны.

– При этом под репрессии попадают даже те ученые, сфера деятельности которых очень тесно связана с оборонной промышленностью, например, в Новосибирске были арестованы специалисты по аэродинамике, ведущие в том числе закрытые проекты. Кремль, который любит всех пугать гиперзвуковыми ракетами, рубит сук, на котором сидит?

– На самом деле это не совсем так. Если посмотреть на дела подробнее, обвинения предъявлены за разглашение секретных данных при работе с Китаем и с Ираном. А это теперь как бы самые ближайшие союзники и друзья России. Но существует как бы некоторая вилка между тем, что формально предъявляют, и тем, откуда реально растут корни этого дела. "Новосибирское дело" началось еще в 2014 году, связано оно, конечно, не с Китаем и не с Ираном, а с западными проектами. С одной стороны, речь идет об институте, в котором были закрытые тематики и люди участвовали в подобных проектах, но это не разработчики гиперзвукового оружия. Проблема в палочной системе. Силовикам выгодно представить госизменниками любых людей, которые хоть как-то имеют отношение к закрытым тематикам, затем их посадить и отчитаться о проделанной работе. Пока действует этот принцип, мы в каждом случае должны разбираться, с чем мы имеем дело: с ненавистью и произволом конкретного следователя, с проблемой отчетности конкретного управления или чем-то еще. Декларируется, что российская наука разворачивается на Восток, но людей сажают по обвинению в работе именно с восточными странами. Это говорит о том, что ФСБ, принимая решение о возбуждении подобных дел, руководствуется совершенно другими вещами.

– Даже в 1930-е годы были влиятельные ученые, которые могли позвонить Сталину и добиться освобождения хотя бы кого-то из своих коллег – как это произошло, например, со Львом Ландау. Сейчас и такой путь закрыт? Некому звонить?

– Дело не в том, что нет какого-то ключевого заступника, который добежит до Путина, которого Путин послушает. Проблема не в этом. По сравнению с 1930-ми годами прошлого века изменилась наука и все, что связано с наукоемкими технологиями. Во-первых, в России практически нет ключевых игроков, от которых зависела бы целая отрасль. Нельзя сказать, что если вы не выпустите Абрамова или Шиплюка из тюрьмы, то все рухнет. Потому что та часть науки, которая завязана на технологии, в том числе на технологии двойного применения, настолько сложно устроена, это настолько многоступенчатая коллективная штука, что в ней снизилась роль отдельных людей, пусть даже очень высокого уровня. Вторая причина: мы снова возвращаемся к делу Сергея Абрамова. Когда Путин и его команда приходили к власти, то с ним пытались взаимодействовать очень многие ученые, в том числе те, которых он на словах очень сильно уважал. Например, Людвиг Дмитриевич Фаддеев, знаменитый петербургский математик, в начале 2000-х ходил и к Путину, и к Грефу, объяснял, просил, убеждал поддержать науку. В ответ ему говорили: "Нам не надо в это вкладываться, в фундаментальную науку и технологии, – мы все купим за границей". И вот несмотря на всю риторику, которую мы сегодня слышим от Путина даже по последней его встрече с молодыми учеными недавно в Сочи, где он заявил, что у нас собственные технологии развиваются блестяще, вот эта убежденность, что на самом деле мы все купим, до сих пор существует. Неважно, что Путин говорит, важно, какие документы он подписывает, какие решения принимаются. Конкурентоспособные суперкомпьютеры в России с 2014 года больше не производятся, что бы ни говорил Путин. Он не действует по логике Сталина. Он думает, что он все купит, и этим объясняется его отношение к науке и к технологиям.

– До войны российское научное сообщество пусть и не очень часто, пусть и не всегда громко, но достаточно регулярно выступало в том числе по общегражданским, политическим вопросам. Сейчас для этого просто не осталось возможности?

– Люди, которые стараются честно заниматься наукой, преподаванием, безусловно, в России остались. Их много, гораздо больше в численном отношении, чем тех, кто уехал. Что касается корпоративных высказываний в защиту гражданских и политических свобод, в защиту коллег, конечно же, эти выступления прекратились. Потому что за это можно мгновенно попасть в тюрьму. Я думаю, что большинство людей из тех, кто готов защищать свободы или, по крайней мере, чувствуют активное несогласие с тем, что происходит в стране, просто надеются дожить до светлых дней. Таких людей очень много не только среди ученых, таких людей в целом, на самом деле, немало в России. Нам в редакцию очень часто пишут на условиях анонимности и рассказывают, что происходит в институтах, в корпорациях, в некоторых ведомствах. Многие заняли выжидательную позицию, стараются тормозить какие-то процессы, вести такой неактивный саботаж, но главная задача – все-таки дожить до того момента, когда все это прекратится. И людей за такую позицию сложно винить.

– Действительно, у многих есть ощущение, что путинскую эпоху можно переждать – в отличие от советской, которая казалась вечной.

– Конечно. И тут есть еще одна важная тема, связанная с теми, кто вовлечен в процесс преподавания. Эти люди стараются как-то сохранить себя для студентов. Ужасно огорчает, что нередко дела на преподавателей и ученых заводятся по доносам студентов. Мы заметили эту печальную тенденцию, поскольку ведем Хронику преследования ученых и преподавателей, проводим мониторинг и описываем случаи административного или уголовного преследования преподавателей. И это значит, что битву за молодых людей надо кому-то вести.