В книге "Свои" (2015), написанной в соавторстве с "охотником за нацистами" Эфраимом Зуроффым, журналистка Рута Ванагайте рассказала историю коллаборантов, уничтоживших в 1941 году почти всё еврейское население Литвы. Ванагайте и Зурофф путешествовали по стране, беседовали с последними свидетелями массовых бессудных казней, искали могилы – преимущественно заброшенные – и спорили о вине литовцев, истреблявших своих соседей и деливших их имущество. Что делает заурядного человека душегубом, можно ли его если не оправдать, то понять, и почему даже сейчас говорить об этих злодеяниях опасно? Изучая архивные документы, Рута Ванагайте выяснила, что несколько военных преступников были признаны в постсоветской Литве героями антикоммунистического сопротивления, а их роль в Холокосте замалчивалась.

Книга "Свои" стала одной из отправных точек фильма "Призрачно-белый" (2022). Режиссер Мария Игнатенко, как и Рута Ванагайте, не предлагает ответов на вопросы о психологической подоплеке трагедии 1941 года. Неописуемое необъяснимо, и можно только блуждать в потемках, пытаясь различить контуры чудовищ, явившихся из сна разума. Зрителей своей дебютной картины "Город уснул” (2020) Игнатенко убедила в том, что онейрическое пространство важнее яви, и преступления совершаются там, где правила логики не действуют. Это другая планета, жители которой парализованы Злом (в фильме "Призрачно-белый" его олицетворяет извивающаяся змея), они уже почти не принадлежат себе, монстрами их делает жребий, а злодеяния тонут в тумане. Мы оказываемся в лишенном опознаваемых черт пространстве – каратели носят латышские имена, но говорят по-русски и обитают не в казармах, а в монастыре. Единственное, что они могут сделать по своей воле, – это свести счеты с жизнью, когда потусторонняя сила, управляющая их судьбами, становится слишком требовательной. Ирреальность происходящего подчеркивают цветовые эксперименты. Над бессовестной планетой встает белое солнце, озаряя места преступлений.

Разговор с Марией Игнатенко записан после премьеры фильма "Призрачно-белый" на Роттердамском кинофестивале.

– Одна из загадок вашего фильма – его название. В международной версии он называется Achrome, и здесь можно найти отсылку к серии работ Пьеро Мандзони. У меня тоже возникла параллель из живописи – это картины датского символиста Вильгельма Хаммерсхёя, которому великолепно удавался призрачно-белый больничный свет. Чем руководствовались вы, когда выбирали это название?

– Когда я смотрю на Ахромы Мандзони, такое ощущение, что эти складки созданы не художником снаружи, а будто они появляются изнутри полотна, что за этими белыми полотнами скрывается то, чего мы не видим. Это "что-то" надежно спрятано, но при этом и проявлено. Когда мы начинали работать над фильмом, главным вопросом для меня было, как вообще можно говорить о прошлом, о Катастрофе. Ведь она невыразима. Как говорить и как смотреть. Так много документов: фотографии, свидетельства, такой большой архив, и все же всмотреться невозможно, все туманно, бесцветно, обманчиво. Мы взяли ахроматическую концепцию; цвета нашего фильма – это неразличимые оттенки белого, серого, черного. Бурый, рыжий, зеленый, которые есть в фильме, также лишены яркости, жизни, они лишены индивидуальности, они становятся оттенком. В российской версии фильм называется "Призрачно-белый". И белый цвет играет очень важную роль. При увеличении яркости любой цвет стремится к белому. Во многих культурах белый – это цвет смерти, траура. "Но разве не белый цвет заставляет отступить темноту?" Наша визуальная эстетика находится в прямом взаимодействии со звуковой картиной. У нас даже есть звуковое соответствие белому цвету. Белый в нашем фильме звучит определенным образом. Этот мотив получает свое развитие, в одной из сцен белый цвет заливает экран, становится ослепляющим, в этот момент особенно явно можно услышать, как он звучит.

Смотри также

"Человека в человеке немного". Трагедия Холокоста в Литве

– А я подумал о сцене в книге Руты Ванагайте, которая видит кладбище убитых евреев, засыпанное снегом, и следы зайца на снегу.

– Книга Руты Ванагайте содержит уникальные архивные свидетельства: дневники, письма, даже сны людей, признанных виновными. Изучение документов, найденных Рутой, стало для меня очень важной отправной точкой. И прежде всего короткая запись о солдате Особого отряда, который выстрелил в себя и погиб. В архиве записано, что он неловко чистил ружье, и оно выстрелило. Согласно документам в Особом отряде не было самоубийц. Но что произошло на самом деле? Мы никогда не узнаем.

– В начале фильма "Город уснул" звучало стихотворение. Я искал его и нашел в бульварном романе. В начале "Призрачно-белого" звучат стихи про болото. Мне казалось, что я видел эти строки в книге Руты Ванагайте, но это было ложное воспоминание, я там ничего не нашел.

– Это переиначенная строчка из стихотворения Блока "Болотные чертенятки" из цикла "Пузыри земли". Эта фраза в начале фильма предсказывает будущие блуждания героя. Когда я только начинала собирать материал для фильма, я встретилась с Валерием Александровичем Подорогой, и он мне сказал, что, если бы он занимался этим исследованием, то обратился бы к литературе начала века и к Первой мировой войне. Потому что истоки трагедии лежат именно там. Меня направила эта его мысль. Многие образы фильма так или иначе связаны с литературой начала века.

– С символизмом?

– С символизмом и еще с тревогой, предчувствием, рожденным Первой мировой войной. Очень важный образ фильма – Яма. Герои в темноте ползают по земле, раскидывают ее, будто роют ходы, почти вгрызаются в землю, как вот это животное из рассказа "Нора" Кафки. Они в этот момент не похожи на людей, то ли кроты, то ли барсуки. Структура фильма близка к поэтической. И поэтому для меня здесь наверное важнейшим ориентиром была даже не книга "Свои", а скорее "Фуга смерти" Целана – стихотворение, созданное из документальных свидетельств, при этом обладающее уникальным поэтическим, музыкальным строением.

– Это похоже и на известные фотографии Бабьего Яра, сделанные в 1941 году, но только масштаб другой.

– Да. В фильме есть сцены, воссоздающие отчасти и сами фотографии, но прежде всего процесс фотографирования.

– Если вам кто-то скажет, что внимание к красоте композиции, к изяществу изображения приводит к тому, что преступления против человечности неуместно эстетизируются на экране, что вы ответите?

– Множество стихов написаны после Катастрофы. В том числе и "Фуга смерти". Это варварство или нет? Я не знаю. Красота композиции, художественность изображения в нашем фильме – это занавес, за которым происходят события, которые я не могу разглядеть, что-то ужасное. Но мы все время находимся за кулисами. Мы не можем видеть правду, мы можем видеть только сны, что-то предчувствовать. И этот занавес, эта дымка, возможно, и есть то, что вытащит нас в будущее.

– Жертвы и палачи оказываются в монастыре. Мы видим молитву священника, озаренного призрачно-белым светом, потом впечатляющую сцену причастия в храме. Вопрос, который поднимает Рута Ванагайте: где был Бог, почему он такое дозволяет? Есть ли Бог в вашем фильме?

– Сцены в храме не относятся к проявлению божественного. Это скорее проявление духовного в людях. В моем фильме все происходит на земле.

– Мы говорили об этом с Сергеем Лозницей, когда он комментировал свой фильм "Бабий Яр". Он считает, что происходит помутнение рассудка, состояние психоза, в которое человек вступает, а потом благополучно его покидает. Эфраим Зурофф в книге "Свои" тоже говорит, что злодеи, убивавшие евреев в Литве, не были опасными маньяками по своей природе, они и до, и после Холокоста никаких преступлений не совершали, были заурядными обывателями. Наступил момент помрачения, когда они вдруг стали убивать детей, женщин, незнакомых им людей. Вы тоже думаете, что это психоз, который наваливается и исчезает?

– Все-таки не может быть одного ответа на этот вопрос. Я не чувствую себя вправе об этом рассуждать. Этот факт, эта Катастрофа, как мне кажется, говорит о том, что мы о человеческой природе вообще ничего не знаем, невозможно измерить ее темноту.

– Ваш герой Марис кажется столь простодушным, дурачком...

– Да, он наивный, юродивый человек, но именно он, благодаря своему простодушию, в состоянии почувствовать, посмотреть на все ясным взглядом, ясным и в каком-то смысле поэтическим, в этом юродивом начинают рождаться образы.

– Мы говорили о символизме, и есть еще одна символическая трактовка этой ситуации, она особенно усиливается к финалу, когда убийцы позируют с трупами. Это фемицид – истребление женщин мужчинами. Среди погибших в яме нет ни одного мужчины. Имеет ли феминистская трактовка право на существование?

– Участь женщин была невообразимо ужасна во время любой войны, причем со всех сторон. Это неоспоримый факт.

– Решение, которое озадачит многих зрителей: персонажи вашего фильма – не очень понятно, латыши они или литовцы, – говорят по-русски. Конечно, это противоречит исторической правде. Почему вы решили так сделать?

– Вы говорите про язык, можно еще поговорить о костюмах, о локациях, ведь они тоже отвлекают от правдоподобия, не помогают реконструировать определенное историческое время. Мне было важно создать условное пространство, не географическое, а метафорическое, пространство для толкования.

Смотри также

"Мы не созрели для правды"

– Вы, конечно, знаете, что многие в Литве восприняли публикации Ванагайте в штыки, обвиняли ее в том, что она продалась Путину, хочет оклеветать свою родину. И вот выходит фильм, снятый в недружелюбной России, о балтийском коллаборационизме. Его наверняка тоже могут интерпретировать в таком примитивном духе. Вы готовы к подобным обвинениям?

– Мне кажется, достаточно посмотреть фильм, чтобы подобные обвинения отпали.

– Вы не встречались с Рутой Ванагайте? Она знает, что ее книга вдохновила фильм?

– В первую очередь фильм вдохновлен нашим знакомством с режиссером и продюсером Константином Фамом. А книга "Свои" стала очень значимым материалом в этом исследовании. Кстати, если говорить о современной литературе, очень большое влияние на меня оказала книга "Дом Аниты" Бориса Лурье, вышедшая в издательстве Kolonna. C Рутой мы не встречались. Может, еще увидимся.

– Я перед премьерой посмотрел трейлер и был удивлен, что там использован трек "Нелюбовь" группы Shortparis, которую я люблю, но его нет в фильме.

– Я тоже люблю эту группу. Кстати, я рассматривала Николая Комягина на главную роль. Хорошо, что не сложилось.