С Днем взятия Бастилии! Правда, это национальный праздник во Франции, которую Россия теперь относит к стану врагов. Но вспомните советские календари – там 14 июля было отмечено как день славного революционного события.
В СССР все революционное культивировалось. Уже 7 ноября 1918 года, через год после переворота, на Красной площади состоялся торжественный проход войск, и с тех пор военный парад в этот день проводили ежегодно. Именно военный парад – демонстрация несокрушимости и готовности к насилию – стал олицетворением преобразований, ради которых революция и затевалась. А ведь лозунги были человеколюбивыми: "Власть – Советам! Мир – народам! Земля – крестьянам! Фабрики – рабочим!"
Но власть досталась коммунистической партии. Мирное время для советского народа наполнилось борьбой за выживание. Землю и фабрики отдали плановому хозяйству, ввергшему крестьян в новое рабство и посадившему рабочих на голодный паек. За взятием Зимнего дворца (условной Бастилии), символа царизма, последовало утверждение власти большевиков: автократическая монархия пала – да здравствует партийная автократия! Революция передала власть не народу, а кучке партийцев, не ограничивающих себя нормами права. За революционной риторикой проглядывала диктатура ЧК, уничтожавшей всех несогласных, подозрительных и тех, на кого донесли свои же.
Девиз Великой французской революции "свобода, равенство, братство" – Liberté, Égalité, Fraternité – подхватили большевики. В декларации прав человека и гражданина 1789 года утверждалось: "Свобода состоит в возможности делать всё, что не наносит вреда другому". Равенство означало, что все равны перед законом. Братство же расшифровывалось так: не делай другим того, что не хотел бы получить сам; совершай по отношению к другим такие благие поступки, какие хотел бы по отношению к себе.
Никакой свободы! Никакого равенства и братства в Российской империи быть не могло
В начале ХIХ века российский министр просвещения Сергей Уваров в противопоставлении лозунгу "Свобода, равенство, братство" сформулировал свой: "Православие, самодержавие, народность" – для признания правомочности репрессивно-консервативной политики Николая I. В России усиливалось революционное брожение и необходимо было отгородить народ и интеллигенцию от влияния Запада. Никакой свободы! Никакого равенства и братства в Российской империи быть не могло. Есть народ, есть элиты и монарх – переход из одной касты в другую практически невозможен.
Уже в ХХ веке после октябрьского переворота произошла перегруппировка сил, границы между народом, политическими и творческими элитами, а также партийными бонзами стали разрушаться: кухарку могли вознести, а министра расстрелять – и установилось полное равенство в бесправии. Братство вылилось в иерархичную структуру, когда есть "старший брат" – Российская Советская Федеративная Социалистическая республика – и он указывает, что делать младшим. А вот что делать с понятием "свобода", не разобрались даже в марксистско-ленинских кругах. Философы определяли свободу как осознанную необходимость. Под необходимостью понимался общественно-исторический прогресс, указующий дорогу к коммунизму. Ни о какой личной свободе речь не шла.
В октябре 2021 года в дрезденском музее Альбертинум состоялось открытие российско-германской выставки "Мечты о свободе. Романтизм в России и Германии". Моя жена была приглашена на это мероприятие в качестве переводчицы. Немецкий язык у нее родной, а русский она знает превосходно. Проблем у нее не возникло, но подспудное ощущение недопонимания обескураживало. Русское слово "свобода" на немецкий переводится однозначно – Freiheit. И многие другие понятия, даже идиомы, можно переводить, особо не задумываясь. Какой бы беглой ни была речь докладчика, схватываешь общий смысл и переводишь. Переводишь и чувствуешь, что образы выходят разные: у одного 3D-картинка, у другого – черно-белая графика. Да, на этом графическом изображении исторические события переданы хронологически верно, однако реальность, описываемая одним языком, на другом оборачивается иной явью. Свобода в мечтах немецких романтиков вливалась в уши постсоветских чиновников от культуры не "Марсельезой" и не бетховенской одой "К радости", а "Интернационалом" или "Муркой".
Бесправие и насилие заложены в основу государственного строя Российской империи
В Википедии в статье "Свобода" приводится наглядная карикатура из одесского юмористического журнала (июнь 1917 г.): на одной половине картинки изображен американец, который утверждает, что "Никто не может меня ударить: у нас свобода"; а на другой – русскiй заявляет: "Я могу кого угодно ударить: у нас свобода". В Америке отменили рабство, и люди утвердились в своих гражданских правах, в частности в праве на неприкосновенность личности. В Российской империи после отмены крепостного права установилось равенство в бесправии: такими гражданскими свободами, какие были у американцев, в России не был наделен никто – ни царские чиновники, ни половые в трактирах. Бесправие и насилие были заложены в основу государственного строя Российской империи.
После февральской революции Россия не перестала быть империей. И после Октябрьского переворота она вскоре восстановила свои имперские амбиции. Название изменила, идеологию поменяла на противоположную, а вот реальные права граждане так и не получили. У нас было право избирать и даже быть избранными в органы самоуправления, только вот отправить на Колыму могли любого и в любой момент без суда и следствия: хоть народного артиста, хоть инородного дворника – у нас же свобода.
"Свобода, свобода, эх, эх, без креста" (из поэмы А. Блока "Двенадцать") – это воля вольная без суда, наказания, покаяния. Это мечта задавленных диктатурой людей. Сначала тирания царизма, затем диктатура ЧК, и любое послабление государственного насилия воспринималось как "глоток свободы", как возможность делать то, что возбранялось ранее: кто-то читал запрещенную литературу, другие бросались в свободное коммерческое предпринимательство, ну а скудные умом способствовали расцвету бандитизма. И только единицы готовы были рассматривать вожделенную свободу как наделение гражданскими правами всего населения России вне зависимости от пола, национальности и социального статуса.
Немецкие романтики тоже мечтали о свободе – свободе воли, свободе самовыражения, творческой реализации. Они воспевали красоту борьбы с судьбой, бунтарские страсти и характеры. Романтический герой одинок, потому что он является незаурядной, одаренной личностью – это всегда артист, поэт, музыкант. Окружающие люди не способны подняться на высоту его творческого гения. Прозе жизни романтизм противопоставил "жизнь сердца" в царстве возвышенного, где правит нечто прекрасное, совершенное, но недостижимое и непостижимое разумом.
В Великой Французской революции нашли выход как пороки, так и возвышенные чувства человека, вся сложность, глубина и антиномичность его духовного мира. Здесь было и разрушение старого порядка, упразднение абсолютизма, казнь Людовика XVI, и основание первой республики, террор, термидорианская реакция, и переворот 18 брюмера, приход к власти Наполеона. Но какие бы головы во время революции ни летели из-под ножа гильотины, 26 августа 1789 года Учредительное собрание приняло "Декларацию прав человека и гражданина", в которой утверждалось равенство всех перед законом, неотчуждаемость "естественных" прав человека, свобода взглядов, принцип "дозволено всё, что не запрещено законом" и другие демократические установки революционного просветительства, ставшие требованиями права. Статья 1-я Декларации гласила: "Люди рождаются и остаются свободными и равными в правах". В статье 2-й гарантировались "естественные и неотъемлемые права человека", под которыми понимались "свобода, собственность, безопасность и сопротивление угнетению".
Под свободой понимали страстное желание скинуть царя и… занять его место
В XIХ и ХХ веках институт права постепенно развивался, многие государства переходили от монархии к республике, политическая организация общества в своих преобразованиях продвигалась всё ближе к демократическим идеалам, и вместе с этим у людей формировалось правосознание – представление о всеобщих базовых и гражданских правах. Вопрос о равноправии и свободе, принадлежащей каждому от рождения, на законодательном уровне был положен еще в основу идей "Декларации прав человека и гражданина". Правосознание не вылупилось из яйца 14 июля 1789 года, однако революция явилась необходимым этапом в его становлении. В Декларации говорилось о свободе личности, свободе слова и убеждений. В целом свобода определялась как возможность делать всё (свобода воли), но при этом оговаривались границы – "не наносить вред другому". В этом диалектическом противоречии – безграничные возможности каждого, ограниченные свободой другого, – и развивались представления, ценности людей, живущих в обществах с действующим институтом права.
Когда герой романа "Преступление и наказание" Родион Раскольников задается вопросом: "Тварь ли я дрожащая или право имею?" – то под правом он имеет в виду не ограниченную ничем волю. А неограниченная воля – это всегда воля к власти и разрушению. Поэтому вполне закономерно Раскольников приходит к убийству. Такое представление о свободе приводит к анархизму в исполнении Махно и к русскому бунту, бессмысленному и беспощадному. Эта свобода убирает все препятствия с пути осуществления своих желаний. Даже если желания – построение коммунизма для всех, все равно это только своеволие, изъявление собственных желаний. Другие субъекты свободы могут быть с ними не согласны.
Свобода без границ и "без креста" – это свобода убивать своих врагов, видеть в другом объект и уничтожать его, если он мешает. Все правители России брали на себя смелость определять пути развития страны и право устранять несогласных. Они обращались с нами, народом, как с недееспособными детьми. Созданные после революции 1917 года демократические институты оказались фикцией: россияне под ярлыком "советских" оставались такими же бесправными, как и при царе. У нас не было возможности выработать правосознание, получить представление о реальных демократических ценностях, в том числе о свободе. Под свободой по-прежнему понимали страстное желание скинуть царя и… занять его место.
А царь в России, да, впрочем, и любой хозяин Кремля, будь то император, генеральный секретарь или президент, наделен священным нимбом самодержца, помазанника Божия – статусом, оспоренным революцией во Франции. Его могут ненавидеть, против него могут бунтовать, но его нельзя упразднить – в Российской империи должен быть царь: Иван Грозный, Сталин, Брежнев, Ельцин или Путин. Царя не выбирают холопы, только бояре могут подобрать преемника из своего числа. И эта вожделенная кремлевская власть так и осталась высшей ценностью даже после падения диктатуры КПСС, когда в России заговорили о правовом государстве.
Свобода существует только внутри отношений равнодостойных субъектов
Наивно и прямо свое представление о демократических ценностях, на основе которых следовало строить такое государство, высказал один из "отцов русской демократии" Анатолий Собчак: "Мы теперь у власти. Это и есть демократия!" Подобные воззрения были практически у всех, кто в "свободные" девяностые шел во власть. Все они боролись с коммунистами за свободный рынок, свободные СМИ, за открытое демократическое общество с исправно действующим разделением властей, то есть со всеми элементами нормального, правового государства. Но "Декларация прав человека и гражданина" не повлияла на их представление о свободе. И если король Франции в свое время мог сказать: "Государство – это я!", то российские реформаторы чувствовали, что демократия – это они. Они дорвались до власти и с ее помощью решали свои проблемы, не думая о демосе. Поэтому Путин случился закономерно, и он уверен, что "право имеет" – право убивать украинцев и российских несогласных.
Но и у либеральной (легко распознается французское слово Liberté) оппозиции такое же "русское" представление о свободе, как и у Путина, и у большинства россиян. Оппозиционно настроенная интеллигенция, во-первых, отделяет себя от "глубинного народа – ватников" и, во-вторых, не признает за другими субъектности: ни за демосом, ни за женщинами (проговариваю это отдельно) как социальной группой. Многие оппозиционеры хотят освободить страну от Путина, занять его место и решать за всех, что есть "прекрасное будущее".
Когда кто-то лишает Другого субъектности, он сам лишается свободы, потому что становится рабом Власти. Свобода существует только внутри отношений равнодостойных субъектов. Западные страны тоже не достигли пока этого идеала социальных отношений, но после Декларации 1789 года они уже сделали следующий шаг – в 1948 году приняли Всеобщую декларацию прав человека.
Взятие Бастилии в Париже произошло 235 лет назад. Когда Россия встанет на путь свободы? – вопрос риторический.
Ольгерта Харитонова – феминистская философиня
Высказанные в рубрике "Блоги" мнения могут не отражать точку зрения редакции
