Станислав Кармакских, 53-летний столяр из Томска, начал исследовать историю своей семьи, когда ему сказали, что человек, не помнящий родства, подобен животному.

Выяснилось, что до революции прадед Кармакских охранял Сталина в нарымской ссылке (и охранял неудачно, будущий "отец народов" вскоре сбежал), а после революции, по понятным причинам, оказался в списке неблагонадежных. В середине 30-х, во время Большого террора, поняв, к чему идет, сбежал куда-то на юг – и так и не был найден. В семье оказалось все намешано: репрессированные, среди которых и расстрелянные, и бабушка, которую за опоздание на работу отправили на два месяца на лесоповал, – и сотрудник НКВД, который отказался помочь сестре, когда у нее забрали мужа, "и меня погубишь, и себя погубишь, и его не спасешь".

Кармакских называет себя "пехотинцем" "Мемориала" – правозащитного и просветительского общества, созданного в конце 80-х для изучения политических репрессий в СССР. Как и многие другие волонтеры, он изучает архивы, порой участвует в исследовательских экспедициях по местам сталинских ссылок, бывшим лагерям ГУЛАГа.

В свободное время Кармакских собирает старинные – еще дореволюционные – вещи для собственного музея и создает авторские скворечники. Некоторые посвящены репрессиям: скворечник-зэк, скворечник-энкавэдэшник, скворечник-Сталин.

Ничего не забылось, говорит он, и срока давности по некоторым преступлениям нет.

История семьи Кармакских – в фильме Дарьи Гришановой "Внук за деда отвечает".

Монолог Станислава Кармакских

– В 90-е годы архивы эфэсбэшные, энкавэдэшные были открыты, можно было любые дела смотреть. Сейчас закрыли все напрочь. Но я был весь из себя воцерковленный и считал, что это все земное и не нужное. У меня были православные соседи, сильно упертые – кочетковцы, "реформаты" православные, – они все занимаются родословиями. Я говорю: что вы за эти родословия уцепились? На небо придем, все узнаем, что там с нашими предками было, уже доподлинно. Они говорят: нет, Ваня, не помнящий родства – нехороший Ваня. Много мы об этом говорили, я не соглашался, но последний аргумент такой прозвучал: советская власть создала человека нового типа, типа барана, животного. Баран не интересуется, кто был его дедушка, кто была его бабушка, ему это неинтересно, он даже отца не знает чаще всего. Максимум, что он может знать – это свою мать, остальное ему неинтересно. Он поел, поспал, размножился, день пережил, волки не съели, и хорошо. Меня зацепило, думаю: я баран, я родства своего не знаю? Да не будет этого. Пошел в архив, ну и много чего интересного узнал. Даже те родственники, которые что-то помнят, молчали, потому что не вся информация о родственниках положительная. Кто-то работал в НКВД, кто-то был "врагом народа", то есть это было опасно. Пока я был маленький, не говорили, чтобы я не сболтнул. Когда вырос, говорили: ну это все прошло, все уже забылось. А ничего не забылось.

Пока человек, совершивший преступление, не понесет наказание, он остается преступником. Кажется, за давностью лет можно простить, но есть преступления, которые даже за давностью не прощаются, даже мертвым – это геноцид. Геноцид не прощается никогда и никому. Сейчас Денис Карагодин собирается в суд на Сталина подавать, собирает для этого документы. Если признать сталинские преступления геноцидом, то будет новый Нюрнберг – над сталинизмом, над коммунизмом. И если у нас сидят у власти наследники этих профессий и фамилий, они этого не допускают, им это как нож в сердце, это их скрепа, мерзкое слово, это их жизнь, это их смысл, поэтому они все отрицают, и количество погибших, и смысл: мол, все [репрессированные] были враги да дезертиры.

А те же уголовники: говорят, что по 58-й [о "контрреволюционной" деятельности] сидело столько-то процентов людей, а остальные были уголовники. Но если за ведро картошки, за булку хлеба давали уголовную статью, да даже за опоздание на работу давали уголовную статью, как таких людей считать уголовниками? У меня бабушка получила два месяца лесоповала, по статье КЗОТ, кодекса о труде - не административного, не уголовного – за опоздание на работу [больше чем на] 20 минут. Человек получал поражение в зарплате на несколько лет, могли вообще уволить, а ее отправили на два месяца на лесоповал, она с зэчками валила лес возле Томска, недалеко. При этом у нее был трехлетний сын.

Вот он мой дед и моя мама маленькая. Его отец родился на Алтае. Прадед Федор Титков служил в Нарыме, был старшим полицейским надзирателем за административными ссыльными революционерами. У него под надзором сидели Куйбышев, Рыков, Джугашвили. Вот то, что я нашел про Сталина в архиве – это полицейский альбом. Джугашвили Иосиф Виссарионович, и Дзержинский на той же странице. Это что-то типа "их разыскивает милиция". Это альбом переписи всех, кто в Нарыме сидел: Рыков – 1913 год, 1910 год – Куйбышев, 1910 год – Свердлов, 1912 год – Джугашвили. Он всего 40 дней был в 1912 году, через 40 дней он сбежал.

[После революции] прадед четыре года отсидел, с 1920 по 1924 год, – это называлось исправтрудом, что-то вроде колонии-поселения, в советское время называлось "химия", то есть не просто сидели в тюрьме, а ходили на работу. Приговор у него был интересный: "Впредь до окончания Гражданской войны". Его посадили за то, что он потенциальный враг, может участвовать в Гражданской войне против красных. В 30-е годы людей по Конституции лишали избирательных прав. Они не могли устроиться на работу государственную, только по каким-то частным шарашкам, по артелям. Потом эта картотека легла в основу репрессий 1937 года. Сверху с Москвы приходило распоряжение найти какой-то контрреволюционный заговор, а где проще всего найти? Взять “бывших”: священников, полицейских, госслужащих [при монархии], буржуев и так далее, – они же недовольны, они же пострадали от революции, их всего лишили, соответственно, они потенциальные враги. Их по этому списку “лишенцев” всех выбили в 30-х годах.

Прадед пытался восстановиться в избирательных правах, писал в Москву разным чиновникам, что раскаялся, осознал, все понял. Его дело заканчивается 1936 годом. Его не восстановили в избирательных правах, и он уехал в Кисловодск. Видимо, там умер просто. Ни в каких других местах я не нашел сведений о его аресте, каком-то преследовании. То есть, видимо, он умер своей смертью, его просто потеряли энкавэдэшники. А его родного брата в 1938 году расстреляли. Столяр артели краснодеревщиков, арестован в 1938-м, расстрелян по контрреволюционному кадетско-монархистскому заговору. Но у нас в семье не только пострадавшие, у нас еще энкавэдэшники были, бабушкины родные братья. Когда у бабушки первого мужа забрали в 1937 году, ему было 19 лет, ей 18. И ее родной брат, замначальника РОВД, отказался ей помогать, сказал: себя погубишь, и его не спасешь, и меня погубишь. По семейной легенде, это они, братья бабушки, на него написали донос, потому что недолюбливали ее мужа, но я нашел причину его посадки – "харбинское" дело, это было распоряжение из Москвы, это был не донос вообще, то есть с них обвинение можно снять. Вся его вина была только в том, что его родители жили в Харбине на китайской территории, которая была оккупирована японцами. За год, пока японцы не выкинули оттуда всех русских служащих, якобы их могли завербовать в японскую разведку.

Рассказывают, что бабушка, когда получила бумажку [о реабилитации], рыдала. 1964 год, а его забрали в 1937-м, 27 лет она о нем не знала ничего – забрали и забрали, исчез человек и нет человека. Ему дали 10 лет без права переписки. Это была такая расстрельная статья, то есть многих расстреливали, а родственники только через 10 лет узнавали, им писали какую-нибудь ерунду: умер от порока сердца или еще что-нибудь, а на самом деле был расстрелян через неделю после ареста.

Как только узнал в архиве про дом [прадеда], сразу приехал сюда. Дом очень старый, осел. [Хозяева] сначала испугались: а зачем ты ищешь? Мало ли, что это дом твоего прадеда. А что ты хочешь? Не хочешь ли ты вернуть в собственность? Да нет, не хочу. Ради памяти. Ну, они успокоились. Мне интересны были ощущения, когда я первый раз сюда приехал, такая живая история: прикоснуться, потрогать – эту доску трогал мой прадед. Это дерево, когда он здесь жил, было маленьким. Меня это цепляет почему-то. Люди кричат "родина, родина", а про эту родину ничего не знают и знать не хотят. Когда начинаешь что-то рассказывать, у них такая кислая морда становится сразу: да это нам не особо интересно, не надо ничего рассказывать. Я смотрел календарь, на почте как-то продавался, средневековые замки Европы: замок такой-то, находится там-то, в нем гобелены XIV века, картины XIV века, рыцарские доспехи XV века. Столько в Европе войн было, и все сохранилось. А у нас никто ничего не хранит, никому ничего не надо. Ленин пытался создать человека нового типа, у него получилось, создал.